Возвращение Аланбека

В общем, тем же вечером они с женой поехали к гадалке. Приехали чуть ли не за полночь. То колесо сдувалось, то вода в радиаторе закипала – как будто какие-то злые силы не хотели, чтобы они к ней попали. Гадалка встретила их равнодушно. Она посадила их за стол, начала гадать на картах, потом вдруг принесла песок. Она рассыпала его по столу, начала с кем-то громко разговаривать, потом резко задула свечу, стукнула кулаком по столу и дунула на песок. Когда свеча снова разгорелась, они ясно увидели на столе две буквы – «В» и «З». «Вы понимаете! – кричал на нас гаишник, – «В» и «З», прямо на песке! Большие такие «В» и «З». Он вновь схватился за голову и погрузился в транс. «И что это значит?» – спросил я нерешительно. Он окинул меня строгим взглядом. Его глаза смотрели на меня, как на какого-то недоумка. Дескать, как же можно не понимать такое! Вы что, все с ума посходили! Он собрался, подавил в себе всю свою брезгливость и бессильно выговорил: «Вова Зазлоев».

Мы переглянулись. Никому из нас это имя ничего не говорило. «Ну как же, – продолжал он в приступе гнева, – заместитель мой, Вова Зазлоев. Он же еще практику у меня проходил. Это же я его в органы привел. Я его, можно сказать, вырастил, выкормил. А он… неблагодарный!» Тут гаишник кинулся на свою койку и вновь забился в истерике. «Ненавижу, ненавижу!» – раздавалось сквозь подушку. Решили позвать медсестру. Я посмотрел на своего авторитетного друга, как бы спрашивая его мнения. Он жестом предложил мне выйти. «От них от всех надо подальше держаться, – отрезал он, тасуя в руках колоду карт, – они всегда продажными были, сколько я их помню. Как только форму наденут, сразу продажными становятся, – продолжал он, наблюдая уже из коридора за тем, как сестра делала гаишнику внутримышечный укол, – я их называю форменные мерзавцы». Мы погасили свет в палате и все улеглись, но всхлипывания и стоны гаишника, которому был сделан укол успокоительного, еще долго раздавались из-под одеяла и были слышны даже в коридоре.

IX

Я проснулся рано утром оттого, что в палате кто-то громко разговаривал. Его звучный баритон изредка прорезал задорный смех Венеры. Почему они пришли к нам в палату? «Смотрю, а их четверо, – продолжал он, сидя на подоконнике. – Ну, все, думаю, засада и сразу Дикого подзываю. А Дикий шкаф такой, огромный, три метра ростом и два в ширину». Он привстал и показал руками размеры Дикого, как это сделал бы рабочий мебельной фабрики. «Мы с ним и не в таких передрягах бывали, – продолжал он под одобрительное хихиканье своей подружки. – Знакомьтесь, говорю, коллеги, мой друг, орнитолог». Венера опять покатилась со смеху, услышав новое незнакомое слово. «Как, говорят, орнитолог? Какой орнитолог? – продолжал он снова. – Орнитолог, говорю. Самый что ни на есть орнитолог. Главный специалист по бакланам». Венера смеялась, не переставая, а человек на подоконнике лишь спешил закрепить свой успех рассказчика: «И тут Дикий ему как…»

Я собрался и осторожно вышел в коридор. Раскаты озорного смеха еще долго преследовали меня. Он показался мне каким-то занудой. Ну, разве можно с утра до вечера вспоминать свою жизнь! Напротив больницы был продуктовый магазин, и я решил туда наведаться. Хозяйкой в нем была женщина из Сибири. Говорят, она бежала от преследования после того, как убили ее мужа. Она все там продала и спряталась здесь в горах, купив этот магазинчик. Я запасся едой и пошел прогуляться.

В поселке тоже много людей было, по сути, не местных. Все они как-то раз приехали и решили остаться. Даже медсестры в больнице большей частью были из-за хребта. И говорили, что они заботливее и внимательнее, чем иные местные. Получалось, что здесь, как это часто бывает, какая-то часть людей была беженцами или вынужденными переселенцами. Чему тут удивляться! Люди издревле бежали в горы. Вот так когда-то древние аланы бежали сюда с далеких равнин. Выходит, что все горцы – беженцы, потомки беженцев, предки будущих беженцев. Кто-то бежит от правосудия или мести, как мой новый знакомый, кто-то от алиментов, а кто-то от лицемерия и ханжества и других людских пороков.

Городской транспорт привозил все новых и новых горожан на лечение. Надменные и неловкие, каким, вероятно, был и я, когда приехал, они даже на горы смотрели как-то свысока. Другое дело отъезжающие. На их лице была искренняя скорбь. Успев привыкнуть к больничному антуражу и найдя здесь новых друзей, они должны были все бросить и вернуться к унылой прежней жизни. Они смотрели из автобуса на удаляющиеся больницу и поселок, как вынужденные переселенцы смотрят с борта отплывающего корабля на родные берега. Особым подвидом были местные. Поговаривали, что иной раз случались и драки между приезжими городскими и поселковыми. То из-за девушек, то просто из-за случайно сказанных обидных слов. Поселковые ребята все простые, но при этом крепкие. Городские же заносчивые и слабые. Зная, что городским стоило побыть здесь месяц, как они вновь набирались сил, оставалось только догадываться, каким богатырским здоровьем должны были обладать местные, проживающие здесь постоянно.

В больничной беседке на руках подружек плакала Зарема Медоева. Добрые люди уже успели поведать мне ее историю. Только она начала выздоравливать, как влюбилась в Мурата, доблестного борца-астматика из 3-й палаты. Этот новый недуг Заремы не поддавался никакому лечению. Говорят, что Мурат вовсе не болел, просто плохо выступил на соревнованиях и решил сказаться больным. Как бы то ни было, в понедельник его выписывали. Он даже еще раз ходил к главврачу и пытался уговорить его дать отсрочку, но тот был неумолим. Еще бы! Держать в больнице за счет бюджета здорового жизнерадостного спортсмена, в то время как в очереди на каждую койку стоит куча инвалидов! Причем он не только просит добавки в столовой, но еще и разбивает сердца больных девушек.

Когда Мурат выписывался, за ним приехала толпа таких же статных красавцев с поломанными ушами, обняли его, подхватили его сумки, вовлекли в свой хоровод и весело, похлопывая друг друга по плечу, умчались вдаль на новеньких джипах. А Зарема лишь провожала взглядом этот причудливый кортеж, вытирая слезы. «Знаешь, почему у борцов нет музыкального слуха?» – шепнул мне вдруг на ухо до боли знакомый голос, как бы делясь впечатлениями об увиденном. «Почему?» – поинтересовался я в ответ, наблюдая за трогательной сценой. «Потому что им медведь на ухо наступил», – выстрелил он как из пушки и тут же прыснул громким смехом.

X

Дорога к новому мосту пролегала через поселок. Там за школой, за футбольным полем высился холм, с которого можно было любоваться видом моста. Что такого интересного в этом сооружении, я не понимал, но мне сказали, что на это стоит посмотреть. Мы выдвинулись в путь сразу после завтрака, как это обычно все и делали. Они с Венерой шли впереди, обнявшись, а я плелся сзади по левую руку. Это был первый раз, как сказала Венера, когда ей удалось вытащить его на свежий воздух, и, кстати, сделала она это не без моей помощи. Он шел медленно, злобно озираясь вокруг, иногда останавливаясь, чтобы передохнуть, сильно потел и периодически кашлял. Весь путь меня преследовало ощущение, что я состою в должности советника у харизматичного военачальника, который, проиграв все свои битвы, ищет место своего последнего пристанища. Но и в этом последнем походе я должен переминаться за его спиной и мотать на ус все, что он говорит.

Незаметно миновав поселок, мы подошли к футбольному полю и сильно удивились увиденному. Ведь пустовавшее прежде поле вдруг ожило. Взад и вперед по нему носилась ватага поселковых ребят, оглашая округу радостными криками. Серый от грязи, видавший виды футбольный мяч перелетал из одного конца поля в другой, и толпа юных футболистов перемещалась вслед за ним туда-сюда со скоростью молнии. У кромки поля паслось несколько коров. Они безучастно наблюдали за игрой, как это обычно делают игроки, не попавшие в состав.

Вдругмяч полетел в нашу сторону. Я с опасением посмотрел на нашего военачальника, но было уже поздно. Он, высвободившись из объятий Венеры, резво кинулся к мячу. «Спокойно!» – закричал он, разгоняясь для удара. Поселковые ребята, поняв всю серьезность момента, замерли. Он, развив сумасшедшую скорость, уже замахнулся было для удара, но опорная нога вдруг поехала. Доля секунды, и все было кончено. Мяч проскочил мимо, а он со всего размаху шлепнулся о землю. Падение было таким картинным, что все свидетели не смогли сдержать смеха. С земли раздался глухой стон. Кто-то помогал ему встать, кто-то продолжал смеяться, и только Венера молча подбежала и стала заботливо отряхивать его брюки. «Это так задумано было, – объяснил он, повернувшись ко мне. – Я специально пропускал. Понимаешь?» Я скорчил гримасу одобрения, хотя сам кое-как сдерживал смех. «Очень эффектно, – прокомментировал я, похлопывая одной ладонью о другую. – Браво!» В ответ он только махнул рукой. «Сейчас футбол уже не тот стал, – продолжал он, как бы пытаясь оправдаться. – Не то, что в наши времена… Да они просто играть не умеют, что я говорю!»