Освобождение

– Почему «мол»? Вроде так и есть.

– Так-то оно так, но про самое интересное я умолчал.

– Ну да, ну да. А что с пиццей? Пицца, пиво и вот это вот все.

– Сперва я на пробежку, потом на работу, потом в два встречаюсь с Линусом. А, еще надо отцу в церкви помочь, он меня загрузил по полной…

– В церковь прямиком из койки с Линусом? Ах ты, негодник!

– В общем, около семи заеду, о’кей? И сразу двинем на вечеринку.

– То есть на «встречу».

– Ну да, сперва-то мы встретимся, конечно.

– В семь. О’кей. Мне еще надо с тобой поговорить.

– Про что?

– А, про всякое. Не парься. Ладно, я к курам. Куры зовут.

Ее родители держали ферму. Анджела всем говорила, что ее нарочно удочерили из Кореи – мол, это выгоднее, чем нанимать постоянного работника. Конечно, она сама отлично понимала, что это не так; мистер и миссис Дарлингтон – чудеснейшие люди – хорошо относились к Адаму и косвенно давали понять (вслух сказать такое они не решались), что у них дома он всегда может укрыться от родителей.

– Напомни-ка, когда мы друг за дружку горой? – спросила Анджела (так они обычно прощались).

Адам усмехнулся:

– Всегда. До конца света.

– Ага. Ну ладно, пока.

Она повесила трубку.

Адам вылез из машины на утреннее солнце. Еще только восемь утра, а парковка возле магазина уже наполовину забита машинами серьезных садоводов, которые начали готовиться к осени. Адам минутку постоял под открытым небом – точнее, под небольшим клочком этого неба, расчищенным от вездесущего леса. Закрыл глаза, ощутил на веках солнце.

Сделал глубокий вдох.

«Иго» – это ведь даже не его слово. Библейское. Папино. Слово Здоровяка Брайана Терна, бывшего лайнмена защиты, успевшего до травмы плеча блестяще отыграть три сезона за футбольную команду «Сихоукс», а ныне бессменного проповедника «Дома на камне», второй по размеру евангелической церкви города Фром. «Пока ты живешь в этом доме, – однажды проревел отец прямо в лицо Адаму, – ты под моим игом, ясно?!» В тот раз у Адама на месяц отобрали машину. За то, что он вернулся домой на десять минут позже условленного.

Он вдохнул, выдохнул и пошел в магазин за хризантемами.

В цветочном отделе сегодня работал Джейди Макларен – они с Адамом пересекались на уроках литературы и химии.

– Привет, – как всегда дружелюбно поздоровался Джейди.

– Привет! Я и не знал, что ваш магаз так рано открывается.

– Ага. Начальство увидело, сколько народу собирается у «Старбакса» в пять утра, и решило не упускать клиентуру.

– Ясно. Может, они и правы. Я за хризантемами приехал.

– Корневища? Их вообще-то весной сажают.

– Нет, мне нужны цветущие кусты. Брат недавно наехал на те, что росли у нас вдоль дорожки, ну и раздавил их всмятку. Маму хватил удар.

– О, господи!

– Да не настоящий удар, ты что!

– А… Ну, лан.

– Вот меня и послали за хризантемами. Если не привезу – запрут дома.

– То есть не пустят на сегодняшнюю тусу в честь отъезда Энцо?

– Угу. Ты идешь?

– Иду. Говорят, там даже пиво в кегах будет – родаки-то у него из Европы. Типа им все равно, будем мы пить или нет.

– Мы с Анджелой привезем пиццу. С ее работы.

– Вообще супер!.. Цвет хризантем имеет значение?

– Наверняка, но мама не уточнила, так что это ее проблемы.

– Принесу какой-нибудь вырви глаз, да?

– Ага. Слушай, и давай…

Джейди обернулся. Не глядя ему в глаза, Адам добавил:

– …давай не самые дорогие, о’кей?

– Без проблем! – серьезно ответил Джейди и ушел к огромному полю с цветочными паллетами. Там стояли одни горшки, но в магазине был и холодильник со срезанными цветами – для желающих приобрести букет. Адам подошел к холодильнику, неспешно размышляя о предстоящем дне и даже не замечая, что напевает себе под нос.

В пластиковом ведре стояла одинокая красная роза. Он машинально потянулся к ней и очнулся, лишь когда уже держал цветок в руках. Одна красная роза. Можно же ее купить? Это нормально? Парни так делают? Если девушке подарить – это одно, а вот если…

Никаких правил на этот счет вроде нет. С одной стороны, это здорово упрощает дело – раз нет правил, то и подчиняться им не надо, даже с Линусом. Но порой все же хочется иметь какую-то точку отсчета – книжку или историю. Можно ли подарить Линусу красную розу? Как он отнесется к подарку? Неужели только ему, Адаму, пришел в голову подобный вопрос, а все остальные давно знают ответ?

Он прикоснулся к острому, как у терна, шипу на стебле (Адам давно научился не обращать внимания на плоские шуточки про колючесть своей фамилии – про «тернии к звездам» и «терновый венец» – все равно над ними никто не смеялся, кроме самих шутников) и решительно надавил. Шип пронзил кожу, и в налившейся на пальце капле крови он увидел…

…целый мир, быстрый, точно судорожный вздох: деревья и трава, озеро и лес, чей-то темный силуэт за спиной, допущенные ошибки, горе утраты…

Адам заморгал и поднес окровавленный палец к губам. Видение исчезло. Растворилось, как туман, оставив за собой лишь смутное беспокойство и медный привкус во рту.

Когда Джейди вернулся, Адам купил розу. Она была дешевая – всего два бакса.

Она приходит в себя от запаха крови и роз: будто шип вонзился ей в самое сердце. Одежда промокла до нитки. Что случилось? Она вышла… из озера?

Память подводит. Было какое-то смятение, шквал, неразбериха, внезапное освобождение…

…а потом острая боль, резкий укол в сердце, и заалела жемчужина крови…

Она садится. С нее льет, словно она только что стояла под водопадом, при этом земля под ногами сухая. Вернее, чуть влажная (все-таки это берег озера), но твердая. Она медленно, озадаченно проводит рукой по земле. Берет щепотку, подносит к лицу, глубоко вдыхает запах – плотный, торфяной, землистый. Кровью не пахнет.

Да и с чего земле пахнуть кровью? Вокруг – заросли диких роз, она это почему-то знает. Сплошь шипы и колючки.

Запах крови постепенно тает – словно голос из сна, который уже почти забыт.

Она встает. С нее капает; под ногами уже образовалась лужица. Платье – ее, думает она. Платье – не ее, думает она. Оба утверждения, как ни странно, истинны. Платье цветочное, легкое, изящное – под стать молодой девушке, но какое-то иронично-старомодное, в ретростиле. А может, оно действительно из другого времени?

«Разве я ношу платья?» – думает она.

Да. Нет.

В боковых швах есть карманы (тоже старомодно!), и в них лежит что-то тяжелое. Она засовывает руки внутрь и достает оттуда два кирпича. Такие запросто могут увлечь на дно.

Утопить.

Долго, очень долго она разглядывает кирпичи.

А потом роняет. Они падают на землю с глухим стуком.

– Смерть – еще не конец, – произносит она вслух.

Что? Что это было? Как это понимать?! Она закрывает рот ладонью – словно пытается заткнуть его, сдержать слова.

Песня. То были слова из песни. Где-то в районе диафрагмы уже возникает сама собой знакомая мелодия. И слова. Эта песня обычно звучит на похоронах, у могил. А может, автор песни хотел, чтобы так казалось – может, он сочинял ее с той же иронией, с какой было сшито это платье.

Она закрывает глаза, поднимая лицо к лучам солнца, пробивающимся сквозь кроны деревьев. Видит венки и капилляры на внутренней стороне век – красные, как смерть.

Делает вдох.

И тут ее начинает рвать – обильно, неудержимо. Как в желудке могло поместиться столько воды?! В прозрачной лавине, хлещущей из ее рта, нет ни желчи, ни переваренной пищи. Обессилев, она падает на колени: лужица у нее под ногами превращается в ручей и устремляется к озеру.

И вот все кончено. Она тяжело дышит, пытаясь собраться с силами. Наконец встает на ноги. Ее волосы, кожа, платье – все совершенно сухое. Нигде ни следа влаги.