Инсинуации

– Вас подвезти, мисс Чейн? – донесшийся голос, электрическим ветром поднял волоски на её теле.

Гаденыш, без сомнений, прекрасно владел собственным речевым аппаратом. Его идеально-тактичные нотки безотказного предложения чувствовались даже в этих жалких четырёх словах, и их следовало занести в хрестоматии, для обучения страждущих пикаперов. Впрочем, Элис была уверена, что ни один человек в мире не сможет произвести такого эффекта всего лишь одной фразой. Набор генов Джеральда Риверса был уникален и неповторим.

Ей показалось, что на улице стихли все звуки в предчувствии неминуемой развязки, причем кровавой. Раздражение трещало с шумом электростанции, но ей просто необходимо быть выше этого. Ни одного шанса на устную провокацию она ему не даст. Хотя от того, как именно профессор выделил её фамилию, захотелось дать ему в рожу или плюнуть на капот эпатажной тачки. Желательно, серной кислотой. Но помолчав пару мгновений, она молча посмотрела в чудовищно бесцветные глаза, где провалами чернели расширившиеся зрачки, и все так же, не произнося ни слова, медленно подняла правую руку с оттопыренным средним пальцем. Ее пантомима была понята верно, потому что уже в следующую секунду этот космический ублюдок рассмеялся и вдавил педаль газа в пол. Бешеный носатый монстр взревел двигателем и сорвался с места, унося своего владельца в горячее марево августовского заката.

– Ненавижу… – процедила Элис, глядя вслед быстро удаляющейся чёрной точке. Как Вселенная вообще умудрилась породить такое? Она огляделась по сторонам – толпа безмолвствовала.

В итоге, всю дорогу до дома она пялилась то в окно метро, то автобуса, растекаясь от жары и мысленно изобретая заковыристые многосложные ругательства на русую голову гадкого и вредного профессора. Это помогло продержаться чудовищные полчаса, прежде чем за ней захлопнулась такая родная и потертая входная дверь. После адреналинового удара накатила апатия. Очутившись в спальне, Элис упала в собственную не застеленную с утра кровать и провалилась в глубокий сон без сновидений. Лишь под утро в её подсознательное смогла прокрасться черная машина в виде какой-то крылатой адской твари. Во сне она гонялась за неведомым зверем, яростно и безуспешно пытаясь сбить его палкой.

На следующий день Элис забежала в лабораторию профессора Хиггинса перед дневной лекцией по квантовой оптике. Им пора было обозначить фронт работ на год и определиться с докладом на спонсируемую самыми престижными работодателями Кремниевой Долины грядущую конференцию по биотехнологиям. Заявку туда они подали ещё весной, и вот недавно пришёл ответ – их статья принята.

Работать с Хиггинсом было легко и приятно. Высокий, забавно тощий душка-профессор с удовольствием общался со студентами. Увидев в первый раз бледную, заросшую рыжей щетиной физиономию, их курс дружно дал преподавателю все его года и накинул ещё десяток сверху. Каково же было удивление, когда выяснилось, что разница между ними не так уж и велика.

Вообще, Элис считала его историю довольно забавной. Потомственный военный инженер, проработавший несколько лет на британскую службу разведки, однажды утром обнаружил в себе ярого пацифиста. Ирландская кровь возжелала революционных перемен. Форменная стрижка при благосклонном попустительстве владельца довольно быстро отросла в бесформенные светло-рыжие лохмы. А строгий и скупой на слова офицер стал восхитительным лектором. Хиггинс, немыслимым научным ветром занесённый в Массачусетский технологический, сразу стал объектом всеобщей студенческой любви. И было за что! Замуровав строгой дисциплиной МИ-6 свой буйный ирландский нрав, он с еврейской скрупулезностью и дотошностью находил отдушину в своём преподавании. Мэтью Хиггинс был не женат, за что не уставал благодарить Небеса, неделями пропадая по разным конференциям и симпозиумам.

Профессор стремился вложить знания в студентов с той же страстью, с которой в своё время отдавал всего себя на благо бутафорского мира во всем мире. Элис искренне считала, что таких преподавателей больше нет. Живая речь, великолепное чувство юмора и фанатичная увлечённость своим предметом действовали подобно гипнозу. Уже спустя две лекции к Хиггинсу выстроилась очередь из желающих писать под его началом выпускную работу. И как же была удивлена Элис, когда из десятков не менее талантливых однокурсников, он выбрал именно ее. Ну, еще Джошуа. Но у этих двух мужчин была совершенно особенная атмосфера с запахом канифоли, припоя и горячего пластика. Фанатики текстолита, они принесли клятву верности на справочнике номенклатуры резисторов.

И не удивительно, что однажды обсуждение технологических новинок привело обоих в клуб Клауса, где и обнаружила их Элис. Студент и преподаватель аморально напились до состояния полной потери сигнала между мозгом и двигательным центром. Точнее, в таком состоянии был Джошуа. Профессор Хиггинс, имея знаменитую родовую печень, был чуть более вменяем. Он ещё умудрился просветить Элис, что ее чернокожий приятель оплакивает расставание с очередным бойфрендом, после чего отрубился прямо за столом. Очнулся дражайший руководитель уже в их квартире на неудобном крошечном диване, мучаясь дикой головной болью, стыдом и любопытством. Именно в тот вечер профессор стал вторым человеком, поверенным в секрет О’Нили. Не то чтобы ее друг детства скрывал свою ориентацию, нет. Просто не считал нужным орать об этом на каждом углу. После этого случая Хиггинс часто присоединялся к компании, состоящей из Элис, Джо и коллеги по «Вальхалле» – Триши. Он же привёл к ним аспирантку Генри Кёлль –  единственное живое существо, кто мог навести порядок в совершенно беспорядочных бумагах занятого профессора. Все вместе они играли в покер, ходили на концерты и несколько раз устроили тур в Монополию.

Так что Элис открыла тяжелую деревянную дверь, ведущую в лабораторию профессора, преисполненная радостным предвкушением встречи. В конце кишкообразного помещения, заставленного компьютерами и разномастными стульями, находился кабинет Хиггинса. И здесь, как всегда, всё было по-старому: валялись неопознанные микросхемы, пучки перепутанных проводов, а столы покрывали множественные пятна от кислотных растворителей. Элис с тайным душевным трепетом вдохнула запах канифоли и раскаленного металла, круглогодично витавший в аудитории, и теперь плотно ассоциировавшийся с её научным руководителем. Тот, кстати, нашёлся за одним из специальных стендов с вытяжкой, склоненный над очередной печатной платой.

– Добрый день, профессор, – Элис лучезарно улыбнулась.

– А, Элис! – Хиггинс устало потянулся. Кажется, его бледное лицо за лето так ни разу и не увидело солнца. Он растянул губы в улыбке и снова сгорбился над столом, вооружившись паяльником с каким-то хитроумным жалом. – Рад тебя видеть. Ну, как начался семестр?

– Вполне неплохо, – она пристроилась рядом с ним на высоком стуле, наблюдая, как аккуратно и точно попадает на контакт припой. – Как прошла конференция в Венгрии?

– Уныло, – профессор поморщился, но тут же вскинул ласковый взгляд своих зеленоватых глаз. – Видел, ты выбрала курс Джеральда – похвально, весьма разумно и полезно.

Элис недоуменно посмотрела на своего руководителя. Что за новости? Профессор никогда не позволял себе подобных фамильярностей, по старой военной привычке свято соблюдая строгую субординацию. Кроме… Элис и Джошуа, по всей видимости, были не в счёт, как и Генриетта. Хиггинс же истолковал ее недоумение по-своему.

– Профессора Риверса, – пояснил он.

Уточнение было лишним, Элис ни за что на свете не забыла бы столь необычное сочетание. Джеральд Риверс. Обманчиво-мягкое, лживо-нежное сперва, и хлестко-раскатистое в конце. Р-р-риверс. Да уж, как никто другой, этот мужчина соответствовал своему имени. Даже здесь ощущалось чертово двойное дно.

– Элис?

Она вздрогнула, понимая, что слишком задумалась, и профессор ждёт ответа.

– Все… в порядке, – наконец выдавила она, игнорируя замечание о главной головной боли этих дней. Резко выдохнула, взяла себя в руки и продолжила уже спокойным тоном. – Пришла узнать, что у нас по планам с конференцией.