Инсинуации

– Ничуть. Но научные проститутки не вызывают во мне уважения.

Она чувствовала, как все в аудитории силятся понять, что за чертовщина сейчас происходит. Каким таким странным образом беседа о природе интеллекта так быстро и стремительно свалилась в выяснение непонятных отношений. Забывая моргать, однокурсники переводили взгляд ошалелых золотых рыбок с профессора на свою слишком бойкую подругу. Тем временем Риверс задумчиво на неё смотрел, перекатывая в пальцах несчастных маркер, и от внимательного и тяжелого взгляда стало не по себе. Господи! Как же пугают эти глаза! Тем временем Элис в очередной раз изучали. Сделали лоботомию, достали мозг и теперь с интересом профессионального коллекционера серого вещества любовно перебирают извилины. Поняв это, она зачерпнула из почти истощившихся резервов последнюю горсть смелости и так же твердо продолжила:

– Продавать свои мозги можно по-разному. А можно вообще не торговать ими, тратить на пустое и ненужное, упуская шанс изменить хоть что-то к лучшему в этом мире. Всё зависит от степени развитости личности, статуса человека в обществе, его осознанности. И, таким образом, мы подходим к тому, что интеллект – это совокупность не только биолого-химических элементов, но и социально-психологических. Повторить это в машинном коде кажется мне невозможным.

Профессор стоял, обдумывая услышанное, а потом резко тряхнул головой и неожиданно широко улыбнулся, заставив Элис дернуться. Наверно, она никогда не привыкнет к этому оскалу.

– А вы, оказывается, ещё и честолюбивая идеалистка, мисс Чейн. Но в ваших словах есть зерно истины, смотрите… Забудьте всё, что вы слышали о корреляции уровня IQ с решением интеллектуальных задач. Вы не раз ещё столкнетесь с людьми, показавшими великолепные баллы на тестировании, но не способные осмыслить и простейшую бытовую задачу. Нельзя с помощью двух сотен вопросов составить идеальную карту человеческого разума, подключить туда эмоции, интуицию. Именно эту мысль пыталась донести ваша коллега, в чем, несомненно, права…

Он развернулся к аудитории и что-то говорил, объяснял, просил записать под диктовку, а Элис сидела, уткнувшись в свой конспект, и пыталась понять, что, черт возьми, она делает. К чему были эти словесные эскапады и грязные намеки, когда у самой тряслись руки? Дерьмо, ведь давала же себе обещание никогда больше не говорить с ним. Но как это возможно, если он её профессор? Святой Боже, а в следующем семестре их ждет практикум! Она этого не переживет, без сомнения. Либо задохнется от запаха, либо психанёт и даст ублюдку в нос. И всё же… она бы хотела его презирать, как ещё несколькими часами ранее, но уже не могла. Их странный, двусмысленный диалог впервые заставил почувствовать себя необычно: будто кто-то разом смахнул вековую пыль и открыл настежь окна. С ней давно не случалось ничего подобного. Да что уж врать, такого не случалось никогда. Она подняла голову, бросив быстрый взгляд в сторону Риверса и немедленно уткнувшись обратно в конспект. Отстой.

Следующие полтора часа Элис сидела и с удивлявшим её саму нарастающим чувством восторга слушала лекцию человека, которого ещё сегодня ночью была готова оскорблять до стертого в кровь языка, не имея на это четких причин. Ох, верить дядюшке было так легко и правильно. Но сейчас с каждым словом, новым изощренным вопросом к своей аудитории, Джеральд Риверс вдребезги разбивал так легко и быстро сформированное о себе мнение. Он был хорош во всем: в манере говорить, двигаться, да и просто выглядеть! А какие блестящие идеи, какое невозможно-тонкое понимание неоднозначности своего предмета, какой нетривиальный способ мышления. Элис встречала много талантливых преподавателей и профессионалов в своей области, но профессор Риверс загнал планку одаренности сразу на десять пунктов ввысь, уложившись за рекордно короткое время. И как-то к концу занятия, совершенно незаметно у неё получилось набросать образ гораздо более интересный, чем просвечивающий через сырые контуры портрет редкостного говнюка. Это было неожиданно, но оттого удивительно завораживающе. Профессор был невероятно умён и, что греха таить, дьявольски коварен. На ум пришли слова Джошуа о его талантах. Всех его «талантах». И если слухи правдивы, то, Боже помоги, их курс ждет очень насыщенный год, полный невероятного двусмысленного кошмара.

3.

Разумеется, зайти к профессору Хиггинсу в этот день она так и не смогла. Какое там! Стоило только Риверсу объявить об окончании занятия, Элис вылетела из аудитории точно частица из жерла ускорителя – стремительно и сметая всё на своем пути. Ей хотелось дальше, как можно дальше бежать от этого человека, который одним своим видом рвал реальность на части. Красивая обертка для блестящего ума и очень опасной натуры. Сидеть рядом и не израниться до смерти о кажущимся вокруг него острым воздух становилось всё сложнее, потому что он буквально притягивал Элис, всасывал в воронку без дна и надежды выбраться. Как вообще можно быть одновременно красивым и ужасным?

Быстрым шагом она пересекла коридор, направляясь к заветным стеклянным дверям главного входа. Отчаянно хотелось скинуть наваждение и пугающую путаницу мыслей. Элис любила определенность, четкие последовательности, с программистской дотошностью стараясь оптимизировать всё, что только было возможно. Алгоритмы помогали структурировать многомерную реальность, делали её проще и понятнее. А ненужные фрустрации она ловко обходила стороной, справедливо не ожидая от них ничего хорошего. Пролетев по холлу и расталкивая неудачно попавшихся на её пути людей, Элис остановилась, только очутившись на улице. Она прислонилась к дереву, жадно глотая ртом пыльную и душную смесь газов. Всё что угодно будет лучше этого одуряющего запаха, который мерещился ей снова и снова. Прошло несколько минут, прежде чем голова проветрилась достаточно, чтобы снова начать работать. И, наконец, под голубым раскаленным августовским небом, она с облегчением почувствовала, как обретает способность думать. Более или менее.

Джеральд Риверс подавлял. Всё, абсолютно всё в нём, начиная с огромного роста и заканчивая не менее раздутым исполинским эго, выводили из себя. Он бесил только одним фактом существования, весь образ его жизни противоречил тому, что Элис считала приемлемым и достойным. За какие-то полтора часа ему удалось настолько взбесить своим нелепым пижонством и оскорбительной снисходительностью, что хотелось завыть и извозить профессора в грязи, чтобы он хоть немножечко перестал быть таким дорогим и напыщенным. Отвратительный самоуверенный сноб!

Но самое пугающее, все же было в другом. Несмотря на всю сознательно культивируемую в голове злость, он начинал ей нравиться. Упаси Боже, не как мужчина, нет! Хотя нелепо отрицать, что профессор Риверс способен разбить не одно хрупкое женское сердечко. К своему стыду и неудовольствию она прекрасно помнила, какая фигура пряталась под строгим костюмом. Спасибо вчерашней эскападе на парковке. А сегодня потратила пол-лекции разглядывая несовершенное в своем совершенстве лицо и постоянно чем-то занятые руки. Одни только пальцы стали предметом пятнадцатиминутного фанатичного наблюдения. Однако совсем не внешность по-настоящему цепляла Элис Чейн, о нет. Всё было гораздо хуже. В Риверсе крылось то самое, уникальное, невообразимо ярко сверкавшее среди тысяч других людей. То самое, что цепляло сильнее, чем все блестящие атрибуты золотого мальчика. Мозги. Гребаные помидоры! Какие же мозги были у этого ублюдка… Каждая извилина – загляденье. Экспонат, достойный быть высеченным в первосортном мраморе и выставленным в Музее Естественной Истории. Она чувствовала нутром истинного воспитанника МТИ, что этот мужчина обладает умом поистине уникальным. Ха, да её научное чутье сразу сделало стойку охотничьей собаки, стоило тому открыть свой рот и заговорить. Элис дернулась. Красивый, кстати, рот. Дер-р-рьмо.

Она прижала к щекам дрожащие руки, пытаясь притормозить круживший в голове вихрь эмоций и мыслей. На самом деле, ситуация казалась более чем смущающей. И Элис искренне не понимала, почему профессор не сделал вид, что они незнакомы. Это было бы правильно. Это было бы прилично. Хотя, что собственно такого произошло вчера и сегодня? Возможно, это ей следовало бы усмирить свое воображение, растормошенное словами Клауса. Мужчина предложил довезти девушку до дома в четыре часа утра – благородный поступок. Профессор посоветовал не пренебрегать помощью – дельное замечание, как ни крути. Всё довольно очевидно и прозаично, и в то же время она почему-то не сомневалась в двойном дне каждой его фразы. И их диалог сегодня. Он явно шёл между строк, нанизывая подтекст на намёк. Элис не ошиблась. Интонация, мимика, да черт его дери, – даже сама формулировка просто орала: он запомнил, он узнал. Только вот что с того?