Узел смерти

– Только говорили?

Илья одарил его сердитым взглядом.

– Она не такая, как другие. Я же сказал.

Миша вскинул ладони: извини, брат, не хотел.

– Когда снова увидитесь?

– Завтра. Сегодня она занята.

«Да, а то ты бы сломя голову побежал к ней, вместо того, чтобы торчать тут со мной».

Илья еще некоторое время рассказывал о достоинствах Насти, а потом они встали из-за стола: было уже поздно, обоим завтра на работу. Поскольку сегодня планировалось выпить, Миша оставил машину возле работы. А Илья был безлошадный: на права сдал, но автомобиль купить еще не успел.

Поэтому вызвали такси и, пока ехали – некоторое время им было по пути – продолжали разговаривать. Илья выглядел более оживленным, чем на набережной, но Михаила не покидало ощущение, что он просто старается, притворяется, чтобы не обижать друга, а на самом деле мысли его далеко. Возле Насти.

Когда он пришел домой, настроение еще больше ухудшилось. Не успел войти, как позвонил отец. Начало разговора было спокойным. Они всегда старались быть вежливыми, осторожничали, но в итоге все равно скатывались если не в ссору, то в недовольство друг другом.

– Я тебе уже звонил сегодня, ты не брал.

– Не слышал, прости. Мы с Ильей на набережной были.

Отец недовольно засопел.

– Ты не должен пить, потому что…

– Я только пару банок пива выпил. Заметь, после работы. Не надо меня контролировать.

– Кто тебя контролирует! Но ты сам виноват! После того случая… Второй раз я…

– Может, хватит, а? Я же все-таки не человека убил.

– Еще бы убил!

Отец заводился, Михаил тоже. Сколько можно попрекать его и муссировать одно и то же?

– Зачем ты звонил? – как можно спокойнее спросил он.

– У Володина юбилей. Шестьдесят пять лет. Мы все приглашены.

Володин был крупный начальник в Исполкоме и отцовский друг и покровитель.

– Может, без меня как-нибудь? Сходите с Олесей и Лизой.

– Разумеется, Олеся идет. Лиза останется дома с няней, а вот ты должен пойти. Без разговоров. Тебе еще карьеру делать, которую ты едва не испортил своей выходкой!

Миша решил не спорить.

– Когда?

– В следующую субботу. Заедешь к нам, вместе поедем.

Отец со второй женой Олесей и восьмилетней дочерью от нового брака Лизой жил довольно далеко от Миши. А эта квартира была мамина – Михаил перебрался сюда, окончив школу, когда им с отцом и мачехой стало все сложнее находить общий язык.

Миша повесил трубку и пошел в душ, чувствуя, что в виски начинает стучаться боль. В гостиной висела большая мамина фотография. Мама улыбалась и смотрела прямо на него. Мише казалось, что каждый раз она улыбается и смотрит по-разному: то чуть насмешливо, то ласково, а сегодня вот сочувственно.

Он нередко спрашивал себя, что было бы, если бы мама была жива? Что изменилось бы в нем самом? Был бы отец мягче к единственному сыну? Заводил бы любовниц, как сейчас заводит? Ответов не было и быть не могло.

В пятницу у Ласточкина закончились отгулы, которые он брал, чтобы съездить в деревню, и Миша вздохнул с облегчением. Все же вдвоем было легче, и ответственность пополам. То есть большая часть, конечно, ложилась на Ласточкина.

Тот первым делом оглядел кабинет придирчивым взглядом, потом полил цветы и протер всюду пыль. По мнению Михаила, здесь и до этого было вполне чисто, но он не стал говорить об этом Ласточкину. Капитан спросил, что было без него, и Михаил рассказал, стараясь припомнить все подробности.

В какой-то момент взгляд его упал на толстую серую папку.

– Тебя тут еще один чудик спрашивал. Белкин. – Он приподнял папку и снова положил на стол. – Вот, оставил тут, забыл.

– Ничего он не забыл, – вздохнул Ласточкин. – Это он нарочно. Хочет, чтобы ты прочитал. Я, когда он в первый раз пришел, даже повелся – убедительно говорит, хоть и псих. Почитал, что он притащил.

– А он правда псих?

Ласточкин поморщился. У него была занятная внешность: чрезвычайно кустистые брови и большие, навыкате глаза, отчего он всегда казался одновременно нахмурившимся и удивленным.

– Собрать сведения обо всех, кто живет на его улице, – это, по-твоему, нормально? И уж конечно, среди нескольких десятков сотен людей найдутся самоубийцы, а у всех суицидников всегда примерно одна схема: сначала все хорошо, потом плохо, потом… – Он почесал затылок. – Забей. В следующий раз придет – а он точно придет! – отдашь ему его сокровище и дело с концом.

Ласточкин говорил правильные слова – Миша и сам так думал, но все-таки что-то не давало покоя.

День катился по накатанной. Звонки, бумажки.

– Мне еще сегодня вечером к Голиковой идти, – вспомнил Миша.

– Сходи, конечно, а то достанет, – согласился Ласточкин. – Белкин – безобидный, а эта стерва будет жалобы строчить.

В подъезде Голиковой было тихо и безлюдно: никакой наглой молодежи, нарушающей общественный порядок. Миша позвонил в дверь к Голиковой: пусть видит, что он пришел.

– Нету их второй день, – заявила она. – Но у меня все их адреса имеются. Всех троих! Двое в нашем доме живут, а один – через два дома!

«Помнится, ты говорила, что целая толпа собирается!»

– Хорошо, давайте. Я схожу, поговорю.

Голикова сунула ему бумажку с адресом. Сверху Миша прочел: «Октябрьская, дом 40, кв. 31».

«Кажется, в том доме живет мужик, про которого Белкин говорил. Самоубийца. Как же его фамилия? Кротов, что ли?»

– На Октябрьской, в сороковом, вроде, недавно случай суицида был? – небрежно проговорил Миша, не то спрашивая, не то утверждая.

Голикова энергично кивнула:

– Клим Копосов, ага.

«Точно, не Кротов, а Копосов!»

– Ужас, просто ужас! Мать у него осталась. Такое несчастье.

– Вы не знаете, с чего это он?

Голикова возмущенно воззрилась на Мишу, будто он нес персональную ответственность за случившееся.

– Кто вас, молодежь, разберет? Живете на всем готовом. Ни голода, ни холода. С жиру беситесь. Работали бы с утра до вечера, некогда было бы о глупостях думать!

Поняв, что ничего полезного Голикова не скажет, так и будет тарахтеть про неудавшееся молодое поколение, Миша поспешил откланяться, еще раз пообещав зайти к хулиганам.

Обещание он сдержал. Хулиганы оказались обычными мальчишками, а их родители – вполне интеллигентными людьми. Миша для порядка предостерег ребят, те сказали, что были в подъезде Голиковой всего пару раз, когда шел дождь, и, получив порцию воплей и угроз, поспешно ретировались и больше туда не совались.

Навещать третьего фигуранта было не обязательно, можно сразу отправиться домой, но Михаил все же решил сходить в сороковой дом на Октябрьской улице.

Ему хотелось поговорить с матерью Копосова. Миша и сам не знал, что надеется услышать, но вся эта история с Белкиным и его подозрениями не давала покоя, зудела, как комариный укус, и он решил, что нужно повидаться с несчастной женщиной, чтобы просто убедиться в правоте Ласточкина и забыть о случившемся.

Глава пятая

С того дня, как Тасю нашли на кладбище, прошла неделя. И если прежде Чаку казалось, что живется им плохо, то теперь выяснилось, что раньше было еще ничего, терпеть можно.

А вот сейчас начался самый настоящий, непрекращающийся кошмар.

– Мне вон… это самое… посетители сказали. – Кладбищенский сторож кряхтел и поминутно откашливался. – Пришли, это самое, к своим на могилку, а там она! Это же надо! Ну, я сразу, это самое, ноль-два звонить!

Чак мог только догадываться, что должны были испытать люди, пришедшие проведать дорогих покойников и обнаружившие на соседней могиле голую, перемазанную землей девушку.

Могила была разрыта. Правда, до гроба Тася не добралась. Ее одежда, разорванная в клочья, валялась возле ограды; всюду были странные предметы: какие-то жженые тряпки, ремень, гребень для волос, сломанные наручные часы и множество предметов с других могил – искусственные цветы, фотографии, огарки тонких церковных свечей.