Страница 4 из 24
Ксюша любопытно спросила с набитым ртом:
— А ты музыку больше не ставишь?
— Какую ещё музыку? — расслабленно удивился Эм.
— Ну ту… На иностранном языке.
— Я её ставлю, когда рисую.
— А ты меня ещё будешь рисовать?
Непонятно, чего было больше в её голосе, — детского любопытства или женского кокетства. Эм покачал головой:
— Не знаю. Я не управляю этим. Или рисую, или нет.
— Аааааа, — разочарованно протянула девочка, приканчивая последний кусок пиццы. — Ладно, тогда вези меня на вокзал.
— Чего суетишься? — он почувствовал, как тяжесть сковывает веки, и встряхнулся. — Уже ищут тебя?
— А что ты себе думал? Что мы так, лохушки? — Ксюша выпрямилась, держа вещи в руках. — У нас и крыша есть, и смотрящий!
— Те в школу надо ходить! — он чуть повысил голос. — И мороженое с подружками лизать, а не чужие…
Он осекся. Даже говорить с ней на такую тему было стрёмно. Вот что значит воспитание!
Мобильник в сумочке опять зажужжал. Ксюша выронила туфлю и схватила его, прижала к уху. Видимо, Мурзик был недоволен больше, чем в предыдущий раз, потому что она кошкой зашипела в трубку:
— Да скоро уже! Все в порядке! Да, заплатил! Пиццу ели… Да иди ты! А что, ты мне прикажешь пешкарусом топать до вокзала? Ну вот и смотри, раз смотрящий! Всё, до скорого.
Эм слушал этот односторонний диалог с раздражением. И правда, девчонку ещё отвезти надо. А так не хочется ни вставать, ни вести машину. Вдохновение, а главное, виски истощили его. И уморили. Видно, Ксюша заметила его состояние, потому что, окинув Эма критическим взглядом, она поджала губы:
— Дай мне на такси.
— Да что ж ты ненасытная такая! — из последних сил возмутился он. — Сто пятьдесят баксов в кармане, можешь десятку на такси отдать!
— Мы так не договаривались, — нахмурила светлые бровки Ксюша. — И вообще у меня работа почасовая!
— А когда ты в машину села, сказала, что подельная!
— Я ж говорила, что тарифы на хате другие! Не зажимай, блинннн! — она с досадой села на диван. Эм взглянул на ее большие увлажнившиеся глаза, на сморщенный носик и закушенную пухлую губу, и обреченно потянулся за чистым листом бумаги.
Ксюша замерла, не дожидаясь приказа, и Эм, намечая овал тонкого личика, усмехнулся сам себе: за деньги она сделает все, что угодно. От сонливости не осталось и следа, и пальцы с зажатым в них карандашом без остановки сновали по бумаге.
Эм проснулся рано на рассвете. Потянулся и выпустил карандаш из руки. Лист бумаги, который он еще упрямо держал, засыпая, спланировал к дивану. Эм встал, разминая затекшие мышцы, и поднял его. Портрет девушки с большими грустными глазами, смотрящей косо из-под нахмуренных бровей, ошеломил его. Девушка была старше Ксюши лет на пять. Зачем карандаш так состарил её? Эм мог поклясться, что сам он ничего такого не желал.
Он поискал взглядом юную путану. В голове мелькнула мысль, что та сбежала, очистив его бумажник от наличности и кредиток. Но Ксюша мирно спала в углу дивана, приткнувшись попой к спинке и сложив обе ладошки под щеку. На миг Эм обрадовался, просто потому что увидел её, но тут же пинками прогнал радость из мыслей. Три наброска из пяти сделаны. Еще два. И, возможно, еще два для очистки совести, если вдруг заказчику не понравится. Значит, он должен выдержать это ходячее чудо по меньшей мере целый день. Если не два!
Эм услышал жужжание мобильника рядом с Ксюшиной щекой и быстро схватил его, отвечая на звонок. Тот же молодой пацанский голос потребовал твердо:
— Ксюха, немедленно домой! Если он тебе заплатил, бери такси, частника, дедка с конем, но чтоб через полчаса была дома!
— Ксюша спит. Будить не буду. Сколько надо заплатить, чтобы она осталась еще на день и ночь? — деловито ответил Эм. Если вопрос только в деньгах…
— Чувак, ты че думаешь, можешь её запереть у себя и трахать во все дырки?! Она несовершеннолетняя, можешь вообще в ментовку загреметь!
Паренек подавал все признаки истерики, и Эм спокойно ответил, чтобы не накалять ситуацию:
— Если хочешь, приезжай и сам посмотри, с ней всё в порядке.
— Давай адрес! — потребовал не растерявшийся Мурзик. Эм продиктовал ему адрес с бумажки и предупредил:
— Будешь не один — дверь не открою и вызову патруль.
— Не сцы, я честный, — солидно ответил паренек и отключился.
Эм бросил телефон на диван и решил, что уж десять минут для душа у него есть. Теплые упругие струи воды освежили и оживили его. А может, вообще бросить пить? Эм представил, что бутылка виски больше не существует. Что ее не будет ни вечером, ни ночью, ни завтра… И в животе защекотал страх. Как это, не будет бутылки? Без «доктора Джека» он никто. И никогда не напишет ни одной картины.
Нет, это плохая идея. Опять мучиться по ночам кошмарами без начала и конца, видеть сцены из прошлого. Уж лучше так, до забытья, до комы, до остановки сердца. Од града до града…
Он вышел из душа, вытираясь большим полотенцем в цветочек, и снова окинул взглядом полураскрытую Ксюшу. Тонкое девичье тело словно слегка светилось в проникающих из-за занавесок лучах утреннего солнца. Эм ощутил знакомую тяжесть внизу живота и разозлился на свое тело. Ну куда, блин, разогнал лошадей! Одеться, кофе, рисовать — вот все, что будет сегодня.
В дверь резко позвонили. Ксюша подняла растрепанную голову и глянула невидящими глазами, Эму показалось, прямо на него. Он шикнул:
— Спи, спи, еще рано.
Девчонка послушно уложила голову на подушку, закрывая свои обалденные очи, и Эм пошел открывать.
На пороге стоял пацан лет пятнадцати, с хмурым, по-взрослому серьезным лицом. Увидев Эма без одежды, только с полотенцем на бедрах, он удивленно, но внимательно прошелся взглядом по татуировкам на плечах и спросил:
— Где Ксюша?
— Сказал же, спит, — недовольно ответил Эм. — Хочешь посмотреть?
— Хочу, — вызывающе сказал Мурзик. Эм отстранился от двери, пропуская его в коридор. Пацан заглянул в комнату, пробежался глазами по всем предметам меблировки, по Ксюше, по остаткам вчерашнего ужина, бутылке виски, по листам бумаги. Обернулся к Эму, брови сведены, в глазах злость:
— Она что, пила?
— А ты что, ее папа? — усмехнулся Эм. — Два глотка.
— Не папа, а больше! — серьезно поправил его Мурзик. — Я слежу, чтобы с ней ничего не случилось.
— А она тебе процент…
— А как же, — солидно ответил пацан. — Без этого никак! Только я меньше беру, чем некоторые. И смотрю лучше.
— Ладно, вопрос исчерпан?
— Ты ей сколько заплатил?
— Сто пятьдесят.
— Заплатишь еще столько же и привезешь вечером на вокзал.
— А за ночь? — усмехнулся Эм деловитости этого молодого.
Мурзик поднял глаза к потолку, пошевелил губами и ответил:
— Ладно, до утра еще полтинник накинешь. Если она согласится.
— А что ей? Пыльно или тяжело?
— Сам бы трахался два дня подряд? — сдвинул брови Мурзик.
Эм покачал головой:
— Да я ее и пальцем не тронул! Что я, педофил?
— Хрен тя знает, — философски сформулировал пацан.
— Ладно, харе трепаться. Вали, смотри там, раз смотрящий! — скомандовал Эм. — И сразу предупреждаю — даже не думай прийти ночью за моим бумажником. Просто говорю, что живых не оставлю.
— Спокуха, шеф, — Мурзик покачал головой. — Фирма серьезная!
Когда он уехал на такси, что все это время ожидало на улице, Эм вошел в комнату и принялся подбирать шмотки с пола. Ксюша повернулась на спину и потянулась, хлопая глазами, потом спросила сонно:
— Сколько времени?
— Почти девять, — ответил Эм, с болью художника созерцая ее позу, которая казалась просто идеальной для портрета. Но у него были другие планы.
— Ой! — воскликнула она, подскочив. — Ой, мне надо… Меня ждут!
— Уймись, он уже приезжал.
— Кто? — не поняла девчонка, садясь и прижимая простыню к груди.
— Твой… этот… Мурзик. Скорее, павлин надутый.
Ксюша обратила на него взгляд, граничащий по степени испепеления со средней силы вулканом. Эм пожал плечами: