Страница 2 из 24
— Эй, вот этого не надо! Твое настоящее имя.
— Что это изменит? — она пожала плечами. Эм достал из кармана смятую купюру в пятьдесят долларов:
— Получишь больше. Как тебя звать?
— Ксюша, — она хищно выхватила зеленую бумажку и спрятала ее в микроскопическую потрепанную сумочку.
— Очень приятно, Ксюша. Я Эм.
— Это что, кликуха? — дежурно удивилась Ксюша.
— Псевдоним, — коротко бросил он.
Всю дорогу Ксюша молчала, очевидно нервничая и пытаясь угадать, куда он ее везет. Эм же ощущал мурашки в пальцах, ему не терпелось взять карандаш и уже начать набросок ее нежного личика.
— Сколько тебе лет?
— Какая ёмоё разница? — вызывающе спросила Ксюша, и у него в голове сработал сигнал пожарной сирены. Несовершеннолетняя. Семнадцать или даже шестнадцать лет. Блин, это не есть гуд. Еще не дай бог родители узнают. Прибьют его нафиг! С его-то еврейским счастьем…
— Ксюша, правду и только правду, — строго ответил он. — Иначе верни деньги и выкатывайся из машины!
— На фига тебе мой возраст, — вздохнула она. — Все будет окей, я давно работаю.
— Давай, колись! Ёпрст!
— Пятнадцать, — пожала плечами Ксюша, бросая на него косой взгляд. Эм вздохнул, качая головой:
— Охренеть можно!
Он пристроил машину к тротуару. Пристроил, потому что назвать это парковкой у него не повернулся бы язык. Ксюша вылезла вслед за ним на улицу, одернула кружевные рюшечки на юбке и презрительно оглядела старые индивидуальные домики:
— А я уж думала, ты в коттедже живешь, раз такой крутой!
— Ошиблась, — коротко ответил Эм, отпирая входную дверь.
Войдя в комнату, он первым делом приложился к ополовиненной бутылке. Сейчас еще сигаретку и музыку, и рисовать это нежное создание. До позднего утра…
Ксюша вошла, оглядывая комнату, села на постель, заложив ногу за ногу:
— Ты тут живешь? Или друг пустил потрахаться?
— Временно снимаю, — буркнул Эм, закуривая. Ксюша потянулась за бутылкой, без спроса отхлебнула виски и зажмурилась, пытаясь перевести дыхание. Эм поперхнулся вместо нее и отобрал алкоголь:
— Ты че, козявка?! Офигела?
— Те жалко, что ли? — обиделась она, залезая с ногами на диван. Эм поставил бутылку на телевизор и за руку стащил ее с постели. Ксюша взглянула на него снизу вверх, и он поморщился:
— Вали в ванную, смой все с фэйса!
— Зачем? — изумилась она.
— Вопросы не задавай, епть, иди умойся, сказал!
Он слегка повысил тон, но девчонка пожала плечами и направилась к ванной. Эм покрутил головой. Что за дурацкая идея — идти искать модель на вокзале?!
В телефоне еще было достаточно зарядки для музыки. Эм зашел в ютюб и нашел свой профиль. Теперь песню. Его песню. Ту, которая так бьет по сердцу всякий раз, когда он слушает ее.
Карандаш в точилке, при первых аккордах гитары Эм невольно закрыл глаза. Но ненадолго. Ксюша, утираясь застиранным полотенцем, удивленно смотрела на него от дверей, приподняв выщипанные брови.
— Од друга до друга
Од драге до драге
Од града до града
Проводим вьек…
Расут у комаде
Везан само песмом
Себи и животу
Тражим смисао и льек…
Девочка присела на постель, хмурясь:
— Что это?
— Песня, — буркнул Эм. Руки машинально крутили карандаш, затачивая до остроты иголки.
— А что за язык? — не успокаивалась Ксюша, и Эм внезапно рявкнул:
— Тебе-то что?! Все равно не знаешь!
Ксюша обиженно засопела, копаясь в сумочке. Он взглянул на неё сердито — что за манера всё время болтать?! Неужели нельзя помолчать несколько минут?
Без нелепого взрослого макияжа она обрела нормальный вид смешного подростка, зачем-то одетого во взрослые шмотки и туфли на высоченном каблуке. Ксюша зачесала назад длинную прядь, которая вполне могла быть челкой, и Эм протянул руку, вернул волосы на место. Девочка неотрывно смотрела на него большими серыми глазами, показавшимися ему пустой бездной. Ему захотелось ударить ее.
— Ты мне заплатишь? — вдруг спросила она, и глаза ожили. Эм непонимающе пожал плечами. Зачем спрашивать сто раз? Сказал же, заплатит! Но Ксюша схватила его за руку:
— Деньги вперед, эй!
Тон был даже не просительный, а какой-то жалобный. Эм оттолкнул тонкую, невесомую ладонь и грубо ответил:
— Отстань, или ничего не дам!
Звездочки потухли в ее глазах. Почему так чешутся руки схватить эту козявку за волосы и хорошенько отбить об нее костяшки пальцев? Эм встал от греха подальше, отошел к телевизору, сделал длинный смачный глоток из бутылки. Никогда не замечал в себе склонности к насилию, тем более по отношению к женщинам. Да какая это, блин, женщина? Ни сисек, ни попы! Так, набросок на женщину, а туда же! Во взрослую жизнь рванулась! Детский сад!
Ксюша разложила на постели штук пять презервативов в ярких фантиках и спросила деловым тоном:
— У тебя какой размер? Нормальный или большой?
Эм взглянул на нее, как на привидение. Заплатить ей надо и выпихнуть из дома! Ничего из этого не выйдет. Девчонка еще…
А Ксюша тем временем сбросила туфли, зашвырнув их в угол комнаты, потом привычным, немного неловким движением стащила через голову топ и принялась расстегивать замочек юбочки. Эм завороженно смотрел на ее плохо развитое тело, на едва обозначившиеся холмики грудей, на проступающие ребра на боках, и рука сама собой потянулась к карандашу. Ксюша справилась с юбкой, и та упала на пол. Эм, начав набрасывать её силуэт штрихами на большом листе блокнота, рявкнул:
— Не двигайся!
Ксюша испуганно замерла в неудобной позе, кося на него всполошенными глазами, но Эм уже не видел деталей. Все его сознание было сосредоточено в кончиках пальцев, сжимавших карандаш. Тело подростка рождалось на бумаге, угловатое и в то же время женственное.
Песня закончилась, и Эм не глядя поставил на повтор. Вдохновение обняло его плечи, склоняясь над бумагой, водило его правой рукой. Он сам владел только левой, изредка отхлебывая виски из почти пустой бутылки. Все на свете перестало существовать, были только он, песня на никому не понятном языке и лист бумаги с рисунком…
Словно из тумана до него дошел робкий голос:
— Эй, ты, двигаться-то можно?
Он рассеянно махнул в сторону модели, мол, делай что хочешь, и сосредоточился на деталях теней под нежной тонкой шеей.
Ксюша разогнулась и покрутила головой, с опаской глядя в его сторону. Села на диван, перебирая пальцами разноцветные квадратики презервативов. Потом осторожно вытащила сигарету из пачки Эма и закурила. Он ничего не видел и не слышал…
Когда набросок показался ему весьма приличным по степени завершенности, а пальцы, сжимающие карандаш, свела судорога, Эм очнулся. Песня так и крутилась на повторе. Он выключил ее и бросил взгляд на диван. Ксюша лежала, прикрывшись простыней, и спала. Он допил остатки виски, с сожалением отставил бутылку в сторону и присел рядом с девчонкой.
Светлые длинные волосы разметались по ее плечам, спадая на постель, прикрывая лицо. Эм осторожно, словно имел дело с ядовитой змеей, отвел прядки от щеки. Голубоватые веки чуть подрагивали во сне, пухлый рот раскрылся, показывая желтеющие от сигарет зубы. Эм покачал головой. Пятнадцать лет, как же! Да она совсем ребенок! С какой радости вот такие дети идут на панель? Уж наверное не по собственному желанию. Наверное, заставили. Ждет ее какой-нибудь молодчик в кожанке и узких джинсах, которому она отдаст зеленые бумажки, чтобы не наставил синяков на нежном личике.
Эм потряс головой, отгоняя проснувшуюся на миг жалость, и встал. Ему не хотелось никого жалеть или не хотелось думать, что подобное чувство может существовать в его организме. Голод — вот это ощущение, стоящее внимания.
Он взялся за телефон, прокрутил длинную ленту контактов и нашел номер пиццерии, которая доставляла на дом до трех ночи. В голове мелькнула мысль, что, если однажды его Нокия потеряется, можно будет только быстро и по возможности безболезненно уйти из жизни, ибо вся его жизнь и была в этом тонком аппарате с поцарапанным экраном. Имена, цифры, друзья, как Дарий Эдуардович, модели типа Явы или Шавки, тысячи фотографий тех пейзажей или лиц, которые он пока не нарисовал, но когда-нибудь обязательно нарисует.