Уроки ирокезского

Надеюсь, что получится хорошо: мне Жуковский порекомендовал своего нового ученика, которого я назначил на этот завод главным инженером. То есть Николай Егорович его не на должность порекомендовал, а просто похвалил как "талантливого конструктора". Но так как звали его Павел Осипович, а фамилию он носил Сухой, похвала мимо моих ушей не пролетела. Я особо уточнил дату рождения "молодого таланта", оказалось, что на его появление на свет мое повлиять не могло, так что такое назначение смысл вроде бы имело. Да, пока он лишь выпускник Технилища, но на заводе он опыта-то поднаберется, а там…

Чтобы получалось лучше (и не только на нижегородском заводе, но и на омском, и на десятках других) я выстроил вместе с рабочим городком авиазавода еще один институт. Не учебный, а главным образом научно-исследовательский. Институт прикладной математики. Который сразу же приписал к Академии Наук, благо в том, что звания академика его руководитель достоин (хотя, возможно, и не сразу), у меня сомнений не было. У меня – не было, а вот Зинаида Николаевна, которая курировала образование, слегка засомневалась:

– Александр Владимирович, у меня давно уже нет поводов сомневаться, что вы организуете заведения ваши исключительно к пользе державной. Но не погорячились ли вы, назначая на должность директора нового академического института жида? Ведь вы же наверное имеете в виду позднее его и в академики предложить, а нынешние могут такого не принять…

Вполне могут, они "не принять" кого угодно могут, но евреев академический люд как-то особенно недолюбливал. Мой давний указ о том, что в мединституты иудеев не принимать на казенное обучение в самих этих институтах приняли на ура. При том, что там и евреев-преподавателей было немало, но они-то как раз больше всего указ и поддержали. Потому что для настоящего врача религиозный иудей был как красная тряпка для быка, а евреев-атеистов указ не касался…

Однако врачей-евреев было все же много, а евреев-академиков – исчезающе мало (то есть меньше чем один), так что "опасения" Зинаиды Николаевны я постарался тут же и рассеять:

– Ну, во-первых, институт я организовал для собственных нужд, а лично мне безразлично, еврей ли там директор, магометанин или даже кришнаит. Ну а господ академиков, мне кажется, вполне удовлетворит тот факт, что отец родной сестры директора был кантором в одесской кирхе.

– А мать…

– Просто прихожанкой ее же.

– Ну раз так… извините.

Сама Зинаида Николаевна к иудеям относилась… никак не относилась. Разве что в Министерстве культуры с ее подачи к ним относились особенно никак. То есть еврейским театрам (их было на моей памяти всего два, в Варшаве и в позднее присоединенном Львове) денег не давали, книги и газеты за казенный счет на идише не печатали. Театры закономерно разорились, как и издававшиеся на идише газеты: простому еврейскому люду было не до театров, да и газеты не на что купить было, а богатенькие еврейские "меценаты" в России просто закончились – и особенно "закончились" меценаты иностранные. Прочее же население страны "языком не владело" и ему эта "культура" была просто безразлична. Слово "культура" тут поставлено в кавычки умышленно: даже еврейская интеллигенция свои театры именовала словом "шмуд", что означало "пошлятина", а на пошлость Зинаида Николаевна обычно реагировала весьма серьезно, так что можно считать, что еврейским театрам вообще повезло. Как и еврейским писателям…

Зинаида Николаевна, например, весьма однозначно и очень доходчиво доносила до ширнармасс свое мнение относительно всякого "декаденса". Забавно, что ее мнение с моим очень гармонировало (я, например, три четверти своих "произведений художественной литературы" просто запретил в России издавать), но она – в отличие, скажем, хотя бы от меня – умела сделать так, чтобы массы не просто поняли ее тезисы, но и прониклись ими. А в результате… я специально интересовался, даже Линорова (ставшего в конце шестнадцатого года Председателем КГБ) напрягал по этому поводу…

Что же до книг… Благодаря приобретенному Борисом Титычем завода по выпуску типографского оборудования сейчас довольно мощная типография имелась практически в каждом губернском городе. И они книг печатали очень много – столько, на сколько бумаги хватало. Издавалась и "классика", и современная литература. Её и без меня было кому создавать: за прошлый год было издано около трех тысяч новых сочинений – потому что "новых писателей" откуда-то появилось даже больше, чем хотелось.

Чеховский комбинат поднял отечественное книгоиздание на невероятную высоту: на нем печаталось больше двух третей всех издаваемых в стране книг. Еще примерно четверть выходило в издательстве Сытина, но Иван Дмитриевич (который умело "прибрал к рукам" разоряющееся после смерти владельца издательство Маркса) сам более чем внимательно прислушивался к мнению министра культуры. Конечно, было еще множество региональных издательств (каждый второй губернатор считал долгом учредить губернское издательство "для поддержки местных талантов" – а на самом деле для удовлетворения личных амбиций), постоянно открывались и мелкие частные издательства. Но последние столь же постоянно и закрывались: прогорали.

Но несколько десятков человек смогли продемонстрировать изрядный талант, так что было кому тащить культуру в массы…

Правда, из всех этих "новых имен" я узнал только одно: Алексея Толстого, написавшего какой-то совершенно фантастический роман про самолеты. Ну, наверное про самолеты: роман я не читал, мне Вовка рассказал, что в романе имеется самолет на тысячу пассажиров и поинтересовался, а можно ли такой вообще сделать. А вот все прочие оказались мне совершенно неизвестны. Как, впрочем, и поэты, которых Зинаида Николаевна особенно опекала. Линоров принес мне "Отчет о проделанной работе" на двух листочках бумаги, и я с некоторой грустью узнал следующее.

Некто Маяковский В. В. работал в Кутаиси чертежником на автозаводе, а вот некий Есенин С. А. был убит в пьяной драке еще в тринадцатом году. Племянник самарского губернатора А. А. Блок после довольно скандального развода с дочерью Менделеева с девятого года проживал у дяди в Самаре, работал в отделе статистики губернского управления и изредка печатался в "Самарских ведомостях", творя в основном стихотворные поздравления к праздникам: в губернском издательстве дядя ему печатать стихи запретил. А найти Анну Ахматову Евгений Алексеевич вообще не смог. Других поэтов я не знал, так что возможно какие-то "известные в прошлом будущем" и просочились – но я подозревал, что скорее всего нет. Потому что они все относились (в прошлом моего прошлого будущего) к богеме, а нынешняя богема (что в переводе с французского означало "рвань", "цыганщина") сквозь Минкульт под управлением Юсуповой шансов просочиться не имела…

Зато просачивались многие другие, возможно, не менее талантливые. А, скорее всего, куда как более талантливые: фильтр для них Зинаида Николаевна поставила очень серьезный, так что бездарям вообще ничего не светило. И о развитии всяческих искусств мне было беспокоиться точно незачем. А вот о развитии разных наук…

Посмотреть на то, как они, эти науки, развиваются, я – вместе с куратором этой Науки Львом Станиславовичем Коловрат-Червинским – поехал осенью в Красноярск. Оставив Камиллу дома с детьми, конечно…

Глава 77

Александр Васильевич ненадолго задумался. Конечно, в свете сказанного предложения Роберта Людвиговича явно приняты не будут, но и сохранение нынешнего положения дел ему казалось совершенно неверным:

– Хорошо, мы, скорее всего, согласимся с тем, что использовать торф как топливо для электростанций оказывается невыгодным. Но почему в Москву надо возить австралийский уголь вместо того, чтобы возить его хотя бы из Кузнецка…