Уроки ирокезского

Министерства нужны чтобы их руководителей награждать орденами – вместе с теми, кто в этих министерствах делал полезные дела. Иосса получил еще один орден – вместе с пятью геологами, которые нашли на реке Унде у села Новотроицкое коренное месторождение золота. Пришлось, правда, "внепланово" со станции Оловянная прокладывать узкоколейку в сто десять верст, что потребовало (в связи с горным рельефом) изрядных затрат, но "живое" золото-то важнее! То есть мне пока и зарубежного хватало, однако "запас карман не тянет".

Золото там было в кварцевых жилах (именно о них я вспомнил, когда Федя Чернов начал песок в пыль перемалывать чтобы бетон упрочнить). К тому же золота там оказалось много, а кварцевой пыли наделают еще больше – будет из чего побольше шпал поотливать, а как выщелачивать из этой пыли золото какими-то циановыми соединениями, химики уже давно придумали. Осталось этим химикам теперь свои придумки реализовать "в промышленных масштабах", но они наверняка справятся: ведь жена давно уже обеспечила им "режим максимального благоприятствования", и число их быстро росло. Что меня радовало, поскольку жене самой с цианидами возиться не стоило…

Камилла, отдохнув от родов, впервые доверила Андрюшку заботе нянек и утащила меня в театр. Не просто так, а на гастрольный спектакль очень знаменитой актрисы. Актриса оказалась и на самом деле "от бога", а вот спектакль – полный отстой. Назывался он "Гедда Габлер" – какая-то трагедь из зарубежной жизни о несчастной судьбе женщины, считающей всех недостойной себя. В общем, в конце все умерли – но все даже помирали как-то неестественно. Лично мне спектакль показался жалкой пародией на что-то серьезное, но актриса, исполняющая главную роль, даже здесь сумела показать, что она – настоящая звезда.

Судя по всему, спектакль показался плохим не мне одному: хотя мы с Камиллой пошли в театр как бы "инкогнито", билеты купили без проблем прямо в кассе перед началом спектакля. И не только мы вдвоем, но и "сопровождающие лица" тоже, а зал оказался полупустым. Да и большинство зрителей во время сцен без главной героини занимались чем угодно: ходили по залу, разговаривали вслух не понижая голоса…

Жена, очевидно тоже понимая, куда мы пришли, по окончании спектакля виновато произнесла:

– Саш, ты не сердись, пожалуйста. Я просто очень хотела увидеть Коммиссаржевскую на сцене, а в Петербург ты же со мной для этого не поедешь.

– Солнце мое, ты очень вовремя это сказала.

– Саш, ну извини…

– Камилла, ты на самом деле сейчас сказала очень вовремя самые правильные слова. И это были не извинения – ради тебя я готов хоть в оперу идти, хоть в деревенский балаган, и пойду с радостью. Но ты назвала фамилию… пойдем к ней в гримерку, поблагодарим за подаренное нам искусство.

– А нас пустят? Да и неудобно как-то… она ведь, наверное, устала после спектакля.

– Нас везде пустят, если ты забыла. Даница! Мы идем к Вере… как ее по отчеству? В общем, к Коммиссаржевской.

– Федоровна – уточнила Камилла.

– Уважаемая Вера Федоровна! – обратился я к сидящей перед зеркалом женщине, с явным неудовольствием воспринявшей визит каких-то зрителей. Скорее всего, неудовольствие было вызвано тем, что мы ввалились и без обязательного, похоже, букета цветов, и без представления – потому что Даница просто запихнула куда-то в темный уголок какого-то мужчину, попытавшегося пресечь наше вторжение.

– Я очень рад, что мне удалось поглядеть ваше выступление, хотя спектакль, откровенно говоря, показался мне редкостной дрянью…

Вера Федоровна развернулась на стуле так, как будто ее пнули, и во взгляде ее явно читалось желание убить меня самым изощренным способом. Но если бы от каждого ненавидящего взгляда я худел хотя бы на грамм, то давно бы стал невесомым, так что я просто продолжил:

– Не знаю, кто у вас был режиссером, но я его бы выгнал без выходного пособия, причем предварительно попинав ногами. Но вы даже в такой идиотской постановке смогли продемонстрировать высочайшее мастерство…

– Извините его, Вера Федоровна, – Камилла сочла необходимым вмешаться, – мой муж, к сожалению, ничего не понимает в театре. По правде говоря, сам спектакль и мне показался не… лучшим, но вы и в нем смогли блистать. Я вам должна признаться, что даже сейчас, если закрыть глаза, я вижу вас на сцене. Только вас одну – настолько вы ярко изобразили…

– Только я глаза закрою, предо мною ты встаешь – тихонько пробормотал я, но все услышали. Ярость в глазах Веры Федоровны погасла, а в глазах Камиллы появился откровенный интерес: все же мы давно уже начали понимать друг друга без слов. А мне как раз в голову пришла одна идея…

– Вера Федоровна, я повторю: этот спектакль не для вас, вы достойны большего. Гораздо большего, и я знаю чего именно. Как минимум – мировой славы, и вы ее получите. Я прошу вас сняться в кино.

– А вы кто? И чего вы вообще хотите? – Коммиссаржевская была все же великолепной актрисой, и ярость, смешанная с возмущением, ввела бы в заблуждение любого – но я-то успел посмотреть в молодости многие десятки, если не сотни, по-настоящему художественных фильмов, поэтому "поймал" и искру заинтересованности.

– Всего лишь любитель кинематографии. Но, думаю, как снимать кино, я знаю получше многих. И что снимать – тоже, а вот как играть – знаете уже вы. А поможет нам превратить все это в действительно прекрасное произведение искусства Алексеев.

– А это кто? – тут в голосе актрисы кроме заинтересованности уже ничего не осталось.

– Константин Сергеевич, я его попрошу помочь. Да, он из купцов, но в театральном искусстве разбирается неплохо…

– Не знаю такого.

– У него псевдоним театральный – Станиславский. Наверняка знаете.

– Мне кажется, что вам стоит поговорить об этом с моим режиссером…

– Не стоит. Даница, ты знаешь, кто тут режиссер?

– Тот мужик, который вас пускать не хотел…

– Сделай ему так же больно, как было больно мне при просмотре этого спектакля, а потом…

– Нет! Даница, не слушай его, стой здесь! – вмешалась Камилла. – Саша, ты с ума сошел? Он же помрет… Вера Федоровна, Саша прав: вы заслуживаете мировой славы, и вы ее получите.

– Все помрут когда-нибудь – продолжил я. – Но вы, Вера Федоровна, на пленке останетесь жить вечно, такой же молодой и прекрасной. Соглашайтесь! Вы видели "Женитьбу Фигаро" надеюсь? Я к съемкам этого фильма тоже руку немного приложил, так что знаю о чем говорю. У вас же гастроль в Москве еще на неделю? Отменяйте все спектакли, займемся настоящим делом.

– Я не знаю до сих пор кто вы, но театр – это и есть мое дело. В конце концов нам просто нужно заработать денег, так что отменять спектакли я не могу.

– Кто у вас главный в театре?

– Это мой театр…

– Вера Федоровна, с глубоким прискорбием сообщаю: играя эти спектакли вы порочите свое мастерство. Но жизнь есть жизнь, и для ее продолжения требуются деньги, понимаю. Поэтому я выкупаю все билеты на все оставшиеся спектакли с условием, что вы в них играть не будете. Даница, распорядись там…

– Допустим, я соглашусь. Но почему вы уверены, что Станиславский станет вам помогать? И могу я все же узнать, кто вы?

– Константина Сергеевича я уговорю – я умею людей уговаривать. И, честно говоря, я очень рад, что меня не узнают в лицо даже петербуржцы. Зовут меня Александром Волковым, а это моя супруга, Камилла. Живу я тут неподалеку, там же и работаю. Канцлером Российской империи.

Глава 50

Выслушивая две недели сладострастные мечты брата о том, сколь страшна будет его месть, Александр пришел к выводу, что канцлер не был так уж неправ, приказав ссылать родственников бандитов в места весьма отдаленные. Конечно, далеко не все из ссыльных на самом деле могут нанести ущерб Державе, однако число пассажиров судна наводило на нерадостные мысли. А если верить местным газетам, что из полутораста тысяч ссыльных даже здесь на каторгу уже отправился каждый пятый, причем за такие нарушения законов, кои любой приличный человек счел бы гнусностью…