Уроки ирокезского

– Ты строишь социализм?!

– Мы строим, а ты, кстати – причем лично ты, заметь – являешься главным архитектором этого строительства.

– Чего-то я не заметил…

– Ничего удивительного. Вот девочки из секретариата моего заметили, говорят, что все знают что мы социализм строим. Однако они молоденькие, глупые – ошибаются. Не все знают, ты, например, не знаешь. А не знаешь просто потому что не понимаешь что такое – этот самый социализм!

– Я не знаю?!

– Конечно не знаешь. Ты же марксист, а ваш идеолог само слово опошлил!

– Маркс?

– Энгельс. Вместе с бородатым евреем он – обрати внимание, за деньги английских и американских банкиров – провозгласил, что-де социализм – это первая стадия коммунизма.

– И что не так?

– Идеологический спор оставим на потом, время дорого. А вкратце – при социализме каждый получает по результатам труда. Но государство обеспечивает некоторые, назовем это социальные гарантии, для тех, кто работать не может. Дети – их государство обучает. Старики – их государство за прошлый труд кормит, обувает, одевает. Ну а человеку работоспособному предоставляет право либо работать – на условиях социалистического государства работать, либо идти в задницу.

– То есть социализм – это кабала у государства, так что ли?

– Ты трижды дурак. Мужик в одиночку – непроизводителен, он себя не может прокормить. Мужик в колхозе – что доказывает моя практика – в состоянии прокормить и себя, и два десятка рабочих. Государство сейчас предлагает мужикам выбор: переходить на новый, эффективный способ земледелия или подаваться в рабочие. Последнее – пока ограниченно, но это ты виноват.

– А я-то тут причем?

– Лет через пять школы каждый год будут выпускать по три-три с половиной миллиона образованных людей. Из них три миллиона должны будут перейти в рабочие, так как крестьян нужно одного на десять рабочих. И твоя задача – обеспечить их рабочими местами. Заводами, фабриками. Это, про самым скромным прикидкам – тысяч пять заводов и фабрик в год. С учетом выходных и праздников – по шестнадцать в день. У тебя рабочий день сколько, восемь часов? Ты сейчас час сотрясал воздух, то есть не создал две фабрики. Оставил без работы тысячу людей. Да ты вообще саботажник! Ладно, иди работай, и не забивай себе голову тем, чем должны заниматься специально обученные люди.

– Иду уже… кстати, что ты там сказал про вторую беду?

Со второй бедой все стало хуже. В смысле, с дорогами лучше, причем с любыми. И в первую очередь с железными. Бетонные шпалы позволили гонять тяжелые поезда с высокой скоростью, но почему-то они служили даже меньше, чем деревянные – раньше. А теперь…

Когда Федя Чернов придумал, как сделать бетон прочнее, я, конечно же, предложил этот "более прочный" и в производстве шпал использовать, благо железорудные обогатительные фабрики тонкомолотого кварца давали в изобилии. А когда соответствующие инженеры сказали, что "прочнее-то он становится на сжатие, а шпалы…" я, вспомнив Останкинскую башню и термин "напряженный бетон", выдал им свою интерпретацию концепции. Товарищи задумались, попробовали…

Теперь сразу три очень недешевых завода делали шпалы именно из такого "напряженного бетона". Недешевых хотя бы потому, что каждая шпала в очень хитрой форме, снабженной непростым устройством для натяжения арматуры, выдерживалась почти две недели, так что форм этих потребовалось несколько тысяч… примерно по двадцать тысяч на каждый завод, ведь на километр пути нужно под две тысячи шпал, ну, хотя бы под полторы – а в моих планах стояло строительство до десяти тысяч километров дорог в год, причем большей частью двухпутных… Поэтому был еще выстроен отдельный завод, который эти формы для шпал массово делал. Тем не менее два миллиона шпал в год по новой технологии уже выпускалось, и "вторая беда" постепенно уходила в прошлое – а через год скорость этого "ухода" должна была удвоиться. Но это дороги железные, а что касается обычных…

Как очень верно написал в своей книжке нынешний министр сельского хозяйства Энгельгардт Александр Платонович, русский мужик ленив, жаден и глуп. Причем жаден больше чем ленив, а по глупости… Нет, это он просто слишком жаден. И в особенности падок на дармовщинку. Как любила говорить бабушка, это сладкое слово – халява! Мужики готовы бывают горы свернуть, лишь бы до дармовщинки дотянуться…

А я тут в деревнях школы строил… Ирина Владимировна – моя классная – любила внушать (не мне, а двум девчонкам, в пединститут собиравшимся), что школа – это не столько предприятие по раздаче знаний, сколько социальный институт. Причем как для учеников, так и для их родителей. Ну, не знаю… хотя бабушка рассказывала, что "в ее время" авторитет учителя был практически непререкаем, в том числе и среди родителей. А во времена нынешние тоже авторитет учителей был довольно высок. В городах – поменьше, распространялся он лишь на семьи учащихся в основном, а в деревнях учитель сейчас занимал позицию "пониже Бога, повыше попа". И, понятное дело, деревня со школой считалась куда как более солидней даже, чем село с церковью. Забавно: в любой деревне учитель был сытно кормим мужиками, хотя те же мужики детей своих в школах обычно больше года не держали…

Это раньше, а сейчас – после появления шанса устроить ребенка "в механизаторы" – школа стала абсолютным символом деревенского престижа. Мужики – практически по всей России – школ понастроили даже больше, чем я ожидать мог. Намного больше, и часто даже не просили выдать "из казны" окна, двери и все прочее: целиком за свой счет строили. Но это были всего лишь здания. А с учителями… учителей катастрофически не хватало. Вдобавок возникла еще одна проблема, о которой раньше я просто не задумывался: здоровье школьников. Дети-то в школе вынужденно кучкуются, любая зараза сразу накроет всю школу – если за этим специально не следить. Поэтому была учреждена должность школьного фельдшера (и организовано сразу несколько десятков училищ для подготовки оных), но где их взять сразу сотню тысяч? Пришлось – временно, конечно – нарезать этим фельдшерам целые районы, и обеспечивать их транспортом подходящим.

С транспортом стало в текущем году полегче: Рейнсдорф-младший наладил в Ярославле выпуск моторов в количествах неимоверных (для всего лишь седьмого года неимоверных), и кроме "Самурая" на двух новеньких заводах начался выпуск уже отлаженного в Векшине фургончика с четырехцилиндровым микродизелем (на манер американского почтового в моем "исходном" мире: прямоугольная клепаная коробка, разве что с окнами) и машинки уже совсем легковой в моем понимании этого слова: горбатого "Запорожца". Последний делался как раз в Запорожье – новеньком городке, выстроенном на месте одноименной деревни в десяти километрах от Волховской ГЭС. А фургон так и остался без имени – потомку что его строили на совершенно частном заводе в Котке, и три финских и два русских инженера, заводик организовавшие, просто не смогли договориться о том, как назвать этот шедевр высоких технологий и "в народе" пока именовался просто "финским фургоном"…

В день они делали по два десятка фургонов – и половину продавали англичанам (куда он шел с названием "Суомалайнен", то есть попросту "финский"), за что выплачивали мне четверть стоимости британским же золотом "за мотор". Но так как фургон продавался за двести фунтов, прибыли у них хватало – и они производство активно расширяли, обещая через год увеличить его впятеро.

Еще один завод, выстроенный в Городце, стал делать "Глазастики" – с новым дизельным мотором аж в сорок "лошадок". Мотор был практически копией урюпинского, но копией уже алюминиевой и высокооборотной, так что с задними двускатными колесами грузовичок теперь перевозил до полутора тонн грузов. И называться он стал теперь "ГАЗель" – вот только завод пока делал их немного, хорошо если за год десять тысяч изготовят. Это пока на заводе сами моторы делать не научатся – а пока на конвейер шли моторы с Векшинского моторного.