Уроки ирокезского

Полиграфический комбинат имени Чехова начал свою работу, но по его использованию у меня сразу же начались разногласия с Зинаидой Николаевной. Она-то за дело взялась рьяно, набрала довольно много народу – из людей, в вопросах именно культуры явно разбирающихся. По крайней мере набор книжек "для детей дошкольного и младшего школьного" у меня вызвал лишь уважение: из Толстого был выбран "Филипок", напечатанный двухмиллионным тиражом в "полукопеечном" формате – всего восемь страниц, в четвертушку бумаги размером, но с картинками на каждой, причем картинками цветными. Еще – миллионным тиражом – были изданы "Черная курица" Погорельского, "Конек-Горбунок" Ершова, "Рождественская песнь в прозе" Диккенса. Эти книжки были напечатаны еще в Векшинской типографии: ее Лера Федорова (после моих настойчивых приглашений) возглавила и оборудовала лучшими французскими машинами под массовую печать учебников для моих школ. И ее мощности на "самые детские книжки" хватило.

Но когда я решил печатать учебники на всю страну, Валерия Ромуальдовна, все тщательно подсчитав, сообщила что за год напечатает только учебники Киселева, да и то если бумаги хватит. А вот с последним как раз было неочевидно…

У меня с названием "Балахна" еще с детства была одна ассоциация: "балахна-картон". Так называл картон для книжных обложек один знакомый школьных еще моих лет, работавший в типографии. Поэтому когда – перед войной еще – встал вопрос о производстве целлюлозы для пороха, я без особых размышлений, исключительно на рефлексах выстроил целлюлозный заводик как раз в этом волжском городке. Ну заводик-то я построил, и целлюлоза там делалась – паршивенькая, но я особо за качеством пороха не гнался, мне количество важнее было. Порох – взрывался, и на остальное я внимания не обращал.

Затем эту целлюлозу стали использовать для выделки бумажной изоляции для кабелей, и – по отзывам кабельщиков – бумага получалась очень даже неплохая. И прочная – ее же стал активно использовать и папаша Мюллер для изготовления мешков, в которых цемент перевозился. Все замечательно было – но ровно до той поры, когда приспичило мне бумагу для типографий делать.

Вообще-то заводов, разную бумагу делавших, в стране было уже под двести. Много разной бумаги в России делалось – но тем не менее почти все книги печатались на бумаге импортной. Да и газеты в большинстве – тоже, потому что многочисленные заводы все вместе делали этой самой разнообразной бумаги столько, что не хватало даже на верчение кульков для семечек на рынках. То есть на кульки наверное хватило бы, но на что-то более серьезное…

А вот из целлюлозы с Балахнинского завода, оказывается, бумагу типографскую делать не получалось. Казалось бы, что проще: нарубил щепок, сварил их в щелочи – и вот тебе готовая целлюлоза. Она и на самом деле "вот тебе", но коричневого цвета. Прочная, для той же крафт-бумаги (ну или для с детства запомнившегося обложечного картона) очень даже подходящая – потому что всем плевать какого цвета мешок для цемента или картонка под наклеенной бумажкой.

Камилла мне объяснила, что в щелочи варится целлюлоза, именуемая сульфатной, и она коричневая. А можно еще щепки варить в кислой среде, в бисульфите натрия – и тогда целлюлоза получается желтоватой, а потом если ее в хлоре отбелить, то станет она белой – но очень непрочной, потому что хлор волокна рвет. Но больше всего меня поразило то, что газетная бумага вообще не из целлюлозы делается: бревна просто истирают в кашу (на бетонном барабане) и прямо из этой древесной каши бумагу и делают. Газетную, хреновую совсем: она через месяц пожелтеет, а через год-два просто рассыпаться начнет.

Правда, "бумажники" сказали, что если в чистую белую целлюлозу добавлять половину "деревянной каши", используемой для газетной бумаги, то на такой бумаге книжки уже печатать можно. Особенно учебники, которые все равно лет за пять приходят в негодность. Вот только если для этого закупать хлопок (а где еще белую целлюлозу-то брать?), то дешевле будет бумагу в той же Германии закупать. Потому что немцы бумагу делали по "кислому" процессу – хреновенькую, но дешевенькую, и всю такую целлюлозу сами и тратили, а я как-то не сподобился озаботиться такими заводами…

Пошел жаловаться Камилле. И, оказалось, не зря. Жена выслушала, не отрываясь от переодевания Лизаветы, а затем, как-то ехидненько на меня посмотрев, попросила:

– Дай-ка мне телефон, и чтобы на том конце провода Антоневич висел.

– Вешать его обязательно? – уточнил я, набирая номер.

– Канцлер, не прикидывайся большим дураком, чем ты есть. Саша? Это Камилла. Тебе, я гляжу, сейчас делать нечего… Что? А я говорю нечего. Не спорь, а слушай и запоминай, и лучше запиши: ты сейчас едешь в Балахну и строишь там ванны для отбелки целлюлозы. Размеры сам посмотришь, я не знаю, сколько ее там делают… значит так, первый этап – обработка персульфатом аммония в серной кислоте, пятидесятипроцентной, при комнатной температуре, часа четыре. Тонна персульфата на тонну целлюлозы. Там тепло выделяется, поэтому ванны должны быть с охлаждением, записал? Потом промывка в воде и кипячение в трехпроцентной щелочи один час. И снова промывать, до получения нейтральной реакции… Химию-то не забыл еще? Что? Денег тебе Саша даст, а все остальное возьми сам, и не спрашивай меня где. Сроку тебе… – Камилла посмотрела на меня, стоящего рядом с открытым от удивления ртом – в общем, если за месяц справишься, я тебе дам откусить от Дарьиного пирожка, немножко конечно. Что? Да там по персульфату почти полная регенерация, нужно будет просто понемногу в раствор добавлять на каждом цикле… предусмотри! Ты у нас инженер, а не я. В общем, я через час иду гулять и если увижу тебя еще в Москве… Да, ты совершенно верно все понял.

– Камилла, я прекрасно знаю, что ты – величайший химик современности – не удержался я. – Но чтобы так, почти не задумываясь, изобрести способ отбелки этой самой целлюлозы…

– Ладно, только чтобы ты не ходил еще неделю с открытым ртом… – засмеялась Камилла. – Вот это что? – она сунула мне под нос грязную пеленку.

– Пеленка… описанная, а что?

– А то, что она из конопли, и способ убирания этого самого лигнина и отбелки растительных волокон мы придумали еще год назад. Ладно, я придумала, но потратила на это почти два месяца… Помоги Вовке одеться и пойдем вместе в парк погуляем – хватит тебе сидеть на своих совещаниях, скоро ходить разучишься. А заодно расскажешь, по какому поводу поцапался с Юсуповой…

Прогулки с семьей – они настраивают на позитивный лад. Успокаивают. И позволяют взглянуть на проблему свежим взглядом – в особенности если это взгляд умного человека.

– То есть вы всего лишь не поделили типографию? Ну вы и придумали развлечение: бумаги нет, а они из-за типографии собачатся! Ладно, бумага будет, может не через месяц, но к осени будет. И я тоже думаю, что учебники сейчас важнее, но ты же сам типографию всю Зинаиде Михайловне пообещал. Так что будет абсолютно честно, если что печатать будет решать именно она, тем более что книгоиздание теперь вообще не твое дело. Ну а чтобы она сама решила печатать учебники… Саш, у тебя же все министерства в госкомитеты собраны, так?

– Ну, почти все…

– И это неправильно…

– Почему это неправильно?!

– Потому что почти. Система должна быть единообразной. И если ты учредишь Госкомитет по образованию и культуре, подчинив ему и министерство культуры, и министерство печати, и министерство кинематографа, и министерство по радиовещанию… и министерство просвещения конечно же – а то какая же культура без образования?

– А Зинаиду Николаевну назначу председателем Госкомитета?

– Вот видишь, сам догадался – улыбнулась жена. – Анну Петровну назначь министром радиовещания, Лера пусть печатью заправляет. А министром просвещения…

– Камилла, ну двух женщин-министров у меня еще терпят, тем более что Зинаида Николаевна…