Ишемия

С трудом. С огромными усилиями. Без единой таблетки. Просто утешал. Просто вытирал слезы. Просто собирал разбитую посуду. Просто целуя. Просто женившись.

Она дала ему веру в него самого, протянув руку и коснувшись его души дрожащим пальцем. Он - надев на этот самый палец, которым его воскресили, кольцо.

В день их свадьбы - тихой, скромной, скрытной, где кроме Кардо, членов семьи и дюжины свечей никого и не было, Бен и Рей были несколько сбиты с толку, ведь вместо того, чтобы сойтись, находясь каждый на вершине мира, и разделить его друг с другом, они оба, по сути, были ни с чем.

Потому что лицензия в кармане и первое место в списке бестселлеров ничего не стоили для доктора, которому не везде можно оперировать, и девушки, которая не могла выдавить из себя вот уже который месяц ни строчки.

Но они справились. Справились там, где никто бы не справился. Потому что держались за руки. В этом была их сила. Когда спотыкался один, второй помогал найти баланс. Именно так, поддерживая, придерживая, а, порой, и ловя друг друга, они и взошли на свой Эверест и теперь кружили в вальсе на его вершине.

Успешные. Счастливые. Имеющие все.

И под “всем” они оба подразумевали свою семью, а не Нобелевские медали, реконструированную клинику, которую Бен так и не продал, и к которой год назад вернулся на финальной стадии исследований, и даже не успехи Рей. Только самих себя и то, что их любовь им обоим дала. Чем наградила.

- Я бы хотел сказать всему миру, Рей, что да, дед сделал из меня врача, но человеком-то сотворила меня ты. Только ты…

- Пускай это останется нашим маленьким секретом, да? - рассмеялась Рей.

***

- Мне было восемь лет, когда я узнала, что такое деменция, - неожиданно сказала Рей. Она сидела на кровати, закутавшись в отельный халат, и смотрела на силует Бена, который выделялся на фоне ночного Стокгольма. Города, из-за одного поцелуя в котором она едва не потеряла всё. Не потеряла его..

Поежилась. Она не представляла свою жизнь без Бена.

Подумала, что обещала ему, что однажды они будут здесь вместе, в этом городе, приедут, чтобы он получил свою заветную награду. Смешно, она никогда на деле не думала, что будет стоять рядом с ним не просто как жена, а как такой же лауреат. Будто вера в Бена поглощала её настолько, что на саму себя не хватало души. Но это не страшно, ведь в неё верил он.

Таков был их потрясающий баланс, который они оба держали вот уже пятый год.

- Кто же тебе сказал о таком? - удивился Бен. Поставил свой бокал на столик и присел рядом. О детстве Рей почти никогда не говорила. Будто пыталась сама забыть приют.

Погладил по волосам, еще сложенным в прическу. Каждый раз, когда девушка возвращалась в прошлое, она становилась прозрачней, трогательней, беззащитней. Защитить её от плохих воспоминаний, пожалуй, было тем немногим, на что Бен не был способен.

- Книги. Меня всему учили они. Я прочитала это слово в своей любимой. В “Правиле дома виноделов”. Я не поняла, что это значит, но мне показалось, что это что-то действительно ужасное. Я забыла об этом, пока Кардо не поставил мне диагноз, и деменция не нависла надо мной. Но, знаешь, я верю в то, что наша любовь - это нечто настолько уникальное и несокрушимое, что её просто невозможно забыть. Мне кажется, что она исцелила меня, и я её не забуду. Никогда.

Бен задумчиво посмотрел на Рей. Она была в порядке. Уже который год в порядке. Сегодня, наблюдая, как она шла за своей медалью, не спотыкаясь, не путаясь в шлейфе, не пошатываясь, он в который раз убедился - любовь и правда сделала то, что не смог ни один врач. Конечно, диагноз не сбежал, но Рей жила с ним, с этим словом, с этой ишемией в голове, как и многие люди в полном мире. Да, риски деменции оставались, но Бен отчего-то знал, что её это минует. Чутьем врача. И мужчины. Действительно, такую любовь забыть было невозможно, а она же была основной их жизни.

- Это звучит как очередное обещание, которое ты сдержишь.

- Мы всегда держим слово, да? - мужчина наклонился и потянулся к бокалу Рей, который девушка отчего-то оставила на полу, так и не отпив. - За это и выпьем, да?

Девушка улыбнулась, покрутив бокал в пальцах, а затем с наслаждением сделала глоток. Аж зажмурилась, ощущая колючий вкус кремана, который, наконец, снова могла пить спустя полтора года.

Первый глоток, ведь на ужине она не прикоснулась к алкоголю. Не знала, как отвыкший организм отреагирует. Ведь реакция на креман - непривычная, резкая, головокружительная - была тогда, в тот незабываемый период, первой подсказкой для неё. Подсказкой, потянув за которую, она узнала секрет, затаившийся в ней. Бен тогда был не так быстр. Такой чуткий к ней, он оказался неожиданно слеп. Ему понадобился не один месяц, этому доктору, чтобы вдруг понять, что её бледность, раздражительность и отсутствие апетита - совсем не реакция на климат, сезон дождей, и не происки ишемии. Он наивно все списывал, пока Рей не утратила терпение, и пока он не нашел черно-белый снимок среди своих бумаг, разделивший его жизнь на “до” и “после”.

И её. Её жизнь тоже. Ведь та, другая, новая жизнь в ней вернула ей вдохновение. Она не могла пить креман, и порой её тошнило даже при взгляде на Бена, что его страшно, страшно удивляло, но зато она создала такой шедевр, который привел её сюда. Такое было возможно, только взвращивая внутри себя любовь, которая резко изменила взгляд Рей на все. Шедевр, в котором она была честна с миром, в котором она была не только разказчиком, но и почти участником, в котором признавалась устами своих героев, как брошенные дети боятся становиться родителями, и гордилась их успехами.

Как Бен Соло стал её Кайло Реном, так и выдуманные герои провели её через почти панику. Провели их обоих, ведь толку от того, что Бен вырос в семье и был врачом? В том особом статусе он тоже ничего не понимал поначалу. И они снова начинали учиться сначала.

- Как же хорошо, Бен, - допивая свой первый за много-много месяцев креман, промурлыкала Рей. Сейчас она уже ничего и не боялась. Её мозг аж взорвался миллионом пузырьков, которые попали не в кровь, а под кожу, и теперь танцевали там, вызывая приятную дрожь.

Прикасаясь ещё немного онемевшим языком к губам Бена, Рей довольно застонала. И это тоже. Это она не сможет забыть. Ничего из этого. Ни вкус его губ, ни его вздох, когда она касалась его кожи, ни неповторимый аромат счастья, витавший в воздухе.

- А что дальше, Бен? - неожиданно спросила девушка, выбирась из халата. Этот вопрос не обманул мужчину. Она спрашивала не об их планах на ближайшую ночь, которые были очевидны.

- Ты так говоришь, будто мы собираемся останавливаться, Рей. Мы же только в начале пути, разве нет? Я знаю, что порой, допрыгнув куда-то, есть риск застыть, но это не о нас. Мы так друг друга подталкиваем ради самих себя, что дальше - больше. Разве нет? Твой Микеланджело не сидел, сложа долото, создав “Давида”. Он двигался дальше, он создал собор Святого Петра в момент, когда, казалось, дальше его гению развернуться некуда. Просто потому, что не хотел останавливаться на достигнутом. И мы будем создавать свой собор. Выстаивать его по камню. Полным света.

Рей улыбнулась. Быть архитектором своей жизни - это то, чего ей не хватало до момента встречи с Беном, потому его слова грели её не меньше, чем его пальцы, забирающиеся под халат. Он всегда хотел большего, этот безудержный мужчина.

Не любил останавливаться. Был вечным двигателем идей, движений, мыслей. Потому, наверное, ничего и не боялся.

- Я буду твоим Фулканнели**, - прошептала Рей, потянув Бена за воротник рубашки, что бы он наклонился пониже, - буду алхимиком, постигнувшим тайну готических соборов - самых красивых и величественных.

- Ты стала моим Фулканнели ещё когда подарила мне секрет вечной жизни, - он замер в миллиметре от неё. Думал об этом их появившемся на свет секрете, который имел вот такие же глаза, как у неё. Который ещё не научился толком сидеть, а уже ставил его на колени. Об их секрете, который заключался в продолжении них самих. Он думал о своей дочери и знал, что она не будет на них похожа. Потому что вырастет не одинокой, а познавшей любовь, которая будет состоять из сотни семейных ужинов, прогулок, бесед и всего, чего они оба были лишены. Он знал, что никакая операция в мире не заставит его пропустить всё это.