Страница 4 из 11
Гомер на экране пел что-то про корабли – пересчитывал как бы.
Ева присела за столик в углу и заказала кофе.
– У вас есть лезвие? – попросила она официанта. – Мне нужно отправить письмо.
Официант услужливо улыбнулся и вернулся с аккуратной металлической коробочкой на подносе.
Теперь писать больно. Было время, когда письма обесценились, их стало слишком много – объявления, акции, разномастные сообщения, – и следом за Законом о забвении звезд государство приняло Закон о письменности. Теперь, чтобы отправить письмо, нужно было лезвием нацарапать у себя на руке конверт. Такой же конверт появлялся на руке адресата. Не заметить такое письмо было сложно: чем глубже царапина на твоей руке, тем больнее получателю. Писать без повода считалось теперь дурным тоном – каждое новое входящее причиняло собеседнику ощутимую боль.
– Моцарт, милый, ответь мне, – просила Ева и все сильнее царапала руку. Когда конверт на руке закровоточил, Ева лизнула руку, пробуя письмо на вкус, и спрятала лезвие в карман.
Она просидела в белых стенах кофейни еще немного, ожидая возвращения официанта. На ее руке появлялись все новые конверты, самые глубокие порезы – это были письма от Картера. Моцарт – не писал.
«Я тебя все равно», – написала Ева.
Она чувствовала себя неуместной. Стаканы с белыми салфетками на столике у кассового аппарата, заготовленные для других гостей – вот те имели все основания здесь находиться, а какие основания у нее?
Когда-то это было ее любимое заведение, потом что-то поменялось.
Наверное, все началось с того, что у входа официант спросил:
– К вам сегодня кто-нибудь присоединится?
Зачем они задают эти вопросы?
Маленькая Ева: А к нам сегодня кто-нибудь присоединится?
– О нет, началось, – простонала Ева, зная, что следом за ним зазвучат и другие голоса.
Элизабет, администратор зала: Поговорим об этом позже. Нужно сделать заказ.
Маленькая Ева: Я буду творожный торт.
Эмма: А я бы выпила.
Императрица: Если кто-нибудь закажет вина, я подсяду за соседний столик, и – неважно, о чем они говорят, – сумею поддержать беседу.
– Вы определились с заказом? – официант вернулся, готовый записывать.
– Американо с ежевичным сиропом и творожный торт, пожалуйста.
Маленькая Ева: Со свежими ягодами!
– А к торту можно добавить свежих ягод?
Элизабет, администратор зала: Добавить к торту свежих ягод? Не позорься! Почему мелкая контролирует твой речевой аппарат?
– К сожалению, творожный торт подается без ягод, зато с листиком мяты и брусничным сиропом.
– Извините, – улыбнулась Ева.
Юрий: Да закажи хоть раз нормальной еды! Никто здесь не хочет творожный торт!
Императрица (хихикает): Мужчина голоден!
Элизабет, администратор зала: А посмотри, как расслабленно держатся остальные. Никакой напряженности. Может, это потому, что им уже принесли заказ, а наш столик все еще пустой? Как думаешь, когда принесут кофе, это чувство неловкости пройдет? А впрочем, ты замечала, что, когда ты в дурном настроении, все, кто рядом с тобой, тоже начинают чувствовать свою неуместность? Как думаешь, вдруг это распространяется не только на людей, которые рядом с тобой, но и на предметы: принесут кофе, а чашка покажется сама себе такой неуместной, что лучше бы сразу унесли!
Императрица: Я бы все же подсела за соседний столик.
Из-за соседнего столика поднялся и пошел, прихрамывая, в сторону уборной очень веселый молодой человек.
– Это все портвейн! – жизнерадостно оповестил он своих собеседников. Те засмеялись.
Императрица: Он двигается так, как будто у него ДЦП, и вопит про портвейн. Два пустых бокала на столике. Очень смешно. Мы не будем подсаживаться к ним. Кругом дегенераты. Вина!
Элизабет, администратор зала: Мы не будем подсаживаться ни за какой столик, и да – никакого вина!
– Ваш американо с ежевичным сиропом и творожный торт, – дружелюбно перечислил официант, переставляя заказ с подноса на столик.
Маленькая Ева: Такой милый.
Элизабет, администратор зала: С чего ты взяла, что он милый? Вдруг это социальная маска, чтобы нас запутать? А там, на кухне, он хихикает над тобой? А зачем еще закрывать дверь на кухню? Чтобы хихикать над гостями! Не над всеми, конечно, а над такими, как мы.
Эмма: Хочешь поговорить об этом?
Юрий: Да просто начни уже есть! Проглоти этот торт, наконец!
Элизабет, администратор зала: Портвейновый мальчик идет обратно. О нет, у него и в самом деле ДЦП.
Маленькая Ева: Мы облажались. Теперь я не хочу есть.
Эмма: Ешь, нужно кушать.
Маленькая Ева: Нормальные люди не едят, когда им грустно. Ты хочешь сказать, что мне недостаточно грустно, раз я ем?
Элизабет, администратор зала: Пожалуйста, доедай, и пойдем отсюда. Мы не можем уйти, пока ты не доешь. Иначе что подумает официант?
Маленькая Ева: Что я не голодна?
– Извините, можно, пожалуйста, счет? – попросила Ева.
– Да, конечно.
Элизабет, администратор зала: А если он спросит, почему ты не все съела?
Маленькая Ева: Я буду молчать и ничего не скажу!
Элизабет, администратор зала: Он подумает, что ты ненормальная.
Маленькая Ева: Может, оставить деньги и сбежать через черный ход?
Ева оглянулась в поисках запасного выхода, но ближайшая дверь вела на кухню.
Эмма: Ты всерьез? Пожалуйста, возьми себя в руки. Он ничего не спросит. Не доела – и ладно.
Элизабет, администратор зала: Но если спросит?
– Наличными или картой?
– Картой.
Маленькая Ева: Может, уже не спросит?
Элизабет, администратор зала: Спросит.
Эмма: Не нагнетай.
– Вам все понравилось?
Маленькая Ева: Я чувствую, как теряю контроль над речевым аппаратом. Кто-нибудь, скажите ему, что торт очень вкусный.
Элизабет, администратор зала: Чур не я.
Эмма: Я попробую.
Еву бросило в пот. Наверное, все посетители сейчас на нее смотрят и ждут этого торжественного «спасибо», как сольной арии.
Хорошо быть официантом. Официант здесь всегда к месту. У него не спросят: эй, к вам сегодня кто-нибудь присоединится? У него есть легальный повод сюда прийти.
Маленькая Ева: В следующий раз придумаем повод. Можно, например, прийти с дорожной сумкой, как будто я туристка и заглянула случайно, как будто нет никакого подтекста.
Элизабет, администратор зала: Просто поблагодари официанта, и уходим отсюда!
Эмма: Ну же!
Юрий: Говори, не то убью!
– Спасибо, – выдавила Ева и после этого триумфального выступления вылетела на улицу.
Глава 5
Некоторые трудности
Уже в день отъезда Моцарта Картер отослал ему два пальца – фаланга за фалангой. Через несколько дней Ева увидела у него шрам на боку – судя по всему, он лишился печени. У Евы же заметных шрамов не было.
Картер стал скульптором, чтобы лепить обнаженных девиц и водить руками по их еще мягким глиняным телам. Когда глина застывала, Картер начинал планомерно уничтожать собственное произведение.
«Зачем ты так с ней?» – спрашивала его Ева, которая порой подолгу просиживала в мастерской Картера. «Потому что она очерствела. Я создал ее для вечной любви, а она предала меня, а если женщина предала, она должна умереть», – говорил Картер и молотил глиняной головой об пол.
Но когда Моцарт уехал на войну, Картер перестал лепить женщин. Теперь он по памяти пытался изваять статую Моцарта. В его мастерской пел Азнавур, а сам Картер пытался заставить глину принять очертания его друга. Он мял глиняный кусок, чтобы увидеть в нем черты Моцарта – его тонкие губы, легкую щетину и ямочку на подбородке, но как ни старался, все равно получался один известный революционер.
Революционер улыбался в пышные усы и просил не забыть вылепить ему ноги – тогда-то он заберется на коня, которого Картер прежде создал для одной из своих обнаженных глиняных женщин, и поскачет из мастерской в город. Картер не давал глиняному человечку высохнуть, мял его, топтал, вновь и вновь силясь превратить огромный глиняный ком в Моцарта.