Кондотьер Богданов

– Я не видел никаких арбалетчиков!

– Стояли в лесу, – сказал Конрад. – Кто показывает засаду раньше времени?

– Почему гремело?

– Барабан! Дали знак для стрельбы, затем грохотали, пока всех не убили. Обычное дело.

– Арбалетная стрела пробивает любую бронь, – сказал Казимир, – но не в состоянии пробить человека в доспехах насквозь.

– Если доспех миланской работы. Литовские кольчуги протыкают ножом.

– Мне приходилось стоять под стрелами! – сказал Жидята. – Их всегда видно.

– Арбалетный болт – маленький, его трудно разглядеть. Особенно, когда летит прямо в тебя. К тому же арбалет может стрелять не только болтами, но и пулями – свинцовыми или чугунными. Их при всем желании не заметишь, пока не получишь в лоб, – капитан усмехнулся. – Я понимаю, господин, почему вы спрашиваете. Мне рассказали легенду о Богдане. Ею бредит каждая портомойка города. Если верить их россказням, Богдан прилетит на большой птице. Птица была?

– Не видел! – насупился Жидята.

Конрад ухмыльнулся.

– Полагаешь, Богдан не колдун? – спросил Казимир.

– Может, и не Богдан вовсе, – сказал капитан.

– Почему?

– По предсказанию, от которого потеряли разум все в округе, в том числе и князья, – Конрад сделал ударение на последнем слове, но Казимир будто не заметил, – Богдан – чародей. Летает в небе и поражает врагов громом. Почему он не испепелил сотника и кметов? Почему убегал от них? Почему упал перед засадой? Не потому ли, что боялся угодить под свои стрелы? Ответ прост: тот, кто назвался Богданом, не чародей. Он, несомненно, ловок и хитер, но смертен, как и мы. Смертного я не боюсь.

– Богдан он или нет, – сказал Казимир, – но княжна приведет его с толпами смердов. Прежде они дрожали, теперь осмелеют. Сборск обложат – мышь не проскочит! Я пошлю за подмогой в Венден.

– Почему не в Плесков? – удивился капитан. – Он рядом!

– Довмонт только посмеется. Он посадил меня в Сборске, чтоб я защищал Плесков, а не он меня – от княжон.

«Тем более, раз с нею не справился!» – усмехнулся про себя Конрад.

– До Вендена скакать пять дней, – продолжил Казимир. – Войско братьев к рейзу не готово – собирают к Рождеству Богородицы. Пошлют гонцов по крепостям… Ранее, чем через месяц, не жди. Мы выстоим месяц, Конрад?

– Ни одна осада не длится месяц, – сказал капитан. – В Венден можно не посылать. Если город не захватили через неделю, осаду снимают. Тысячи ртов трудно кормить. Вокруг Сборска еды мало – прошлогодний хлеб кончился, новый еще не поспел. Подвоза нет, денег у княжны нет, веси запустели… Смерды – не воины, ждать не умеют. Постоят и разбегутся.

– Они могут взять город приступом!

– Это как? – усмехнулся Конрад.

– Взобраться на стены или выбить ворота!

– Сборск стоит на горе, три стены его высокие и отвесные, – сказал капитан. – Лестницы здесь не поставишь. С четвертой стороны мешают ров и вал. Прорваться внутрь можно через ворота – больше никак. Подход к ним защищают две стены вдоль дороги. Арбалетчики сверху застрелят всех, кто приблизится. Смерды могут стоять в отдалении, вопить, потрясать оружием и посылать нам проклятья, но ворота этим не откроешь. В таких случаях помогает подкуп, но откуда золото у княжны? Двух сотен солдат, что есть у меня и Жидяты, для защиты стен достаточно.

– Смердов будет тысяча!

Конрад хмыкнул.

– У княжны Евпраксии, насколько знаю, сотня обученных кметов, остальные – сброд. Мои парни отдубасят их даже в поле. Они это могут! Я не знаю, почему рыцарей-монахов считают лучшими воинами. Их била даже Жмудь! Уроженец земли Швиц стоит трех колбасников, нацепивших белые плащи с крестами. Это латная пехота, князь! Помню, нас атаковала железная конница герцога Миланского. У каждого полный доспех, тяжелое копье и двуручный меч. Они неслись, громыхая, как войско ада. Казалось, нет силы, способной их остановить. Герцог ерзал в седле, предвкушая победу, но мы стали в десять рядов, загородились щитами и уперлись древками в землю. Арбалетчики натянули тетивы и наложили болты с гранеными наконечниками. Миланцев было двое против одного нашего…

– Я помню! – оборвал князь. Наемник пустился в воспоминания. Его звали не за тем. – Обещаешь, что продержимся месяц?

– Хоть полгода!

Князь жестом отпустил капитана. Тот встал и, громыхнув железными подковками, пошел к двери. Ступив в коридор, Конрад услыхал слова Казимира, обращенные к Жидяте:

– Всех жителей города – за стены! Наемник прав: ворота откроет измена…

Казимир говорил по-русски, думая, что капитан не понимает. Рота наемников прибыла в Сборск недавно. Казимир обрадовался ей, как голодный куску хлеба. Князь дотошно расспросил Конрада о достоинствах его алебардщиков, с упоением слушал воспоминания капитана о прошлых битвах, но узнать, говорит ли Конрад по-русски, не удосужился. Нужды в том не было. Князь свободно говорил по-немецки и на других языках, распространенных в землях ордена – впрочем, как и Жидята.

– Трус! – сплюнул Конрад. Выслать людей из города – это значит, увеличить войско врага и создать трудности себе. Кто будет готовить еду воинам, перевязывать им раны, подносить камни и стрелы? Кто накормит коней и подведет их к воротам для вылазки? Разумеется, это могут делать солдаты, но их придется снимать со стен. В критический момент защитников не хватит. Хорош князь, не доверяющий подданным!

Нет худшей участи, чем служить трусу. Станет поминутно менять решения, посылать солдат не туда, все запутает, бросит войско в свалку, понесет напрасные потери, а после обвинит в поражении тех, кто проливал кровь. Конраду приходилось видеть. Среди высоких, заснеженных гор земли Швиц лежат чудесные долины, где хочется жить и умереть, но места не хватает даже на кладбищах. Тысячи мужчин за далекими Альпами с детских лет учатся владеть арбалетом, копьем и алебардой, потому что иного пути заработать кусок хлеба, кроме как полив его кровью, у них нет. Приходится служить трусам, если те платят. С оплатой в Италии стало плохо, и Конрад договорился с вербовщиками ордена. Предложение было щедрым: в Европе столько не платили. Орден даже купил им коней. Поначалу Конрад радовался. Служба не была обременительной. В Ливонии идет маневренная война, литовские язычники делают стремительные набеги на земли ордена и сразу отступают. Рыцари-монахи сражаются конными, наемники на конях только передвигаются. Роте Конрада приходилось сражаться не часто. Они охраняли замки и дороги, изредка выходили против язычников. Те бились храбро, но неумело. Вышколенные, закованные в латы наемники легко громили их в поле. Потери, конечно, случались, но войны без потерь не бывает. В Италии гибли чаще. Там, случалось, кондотьеры противоборствующих сторон договаривались. Наемники старательно изображали битву, дубася друг друга по щитам, и расходились бескровно. Постоянно обманывать нанимателей, однако, не получалось. Те требовали побед, а победы даются кровью. В Ливонии кондотьеры не сговаривались, у врагов ордена их попросту не было.

Жизнь в ордене была сытной. Платили аккуратно, кормили вкусно, одевали тепло. Конрад стал привыкать даже к местным морозам. В горах земли Швиц снег лежит даже летом, зимою заносит дороги по грудь коню, но там нет пронизывающей ледяной стыни, мгновенно опаляющей лицо и руки, превращающей тело в негнущееся дерево. В первую зиму Конрад думал, что умрет. Обошлось. В этих местах рубят теплые дома и складывают замечательные печки, на которых можно даже лежать. Немецкие камины не идут с ними ни в какое сравнение. Возле камина можно просидеть ночь, лязгая зубами, в то время как огонь обжигает лицо. Печка согревает тело и душу. Однако шло время, и капитану все меньше нравилась служба. Что ни говори о выучке немецких рыцарей, дерутся они храбро. А вот в мирное время… Братом ордена может стать дворянин – и только. Простолюдину, как бы ни был он отважен, не носить белый плащ с крестом, его участь – прислуживать. Мальчишка-рыцарь плюет на ветерана, искалеченного в боях, если тот не имеет прославленных предков. Неважно, какая это слава, главное – «фон» при фамилии. Конрад знал своих предков до восьмого колена, но они не считались благородными. В земле Швиц нет королевских дворов, поэтому нет и дворян. Конраду не давали слова на военных советах. Он получал приказы и выполнял их. Рыцари, с которыми сражался бок о бок, не подавали руки – не достоин. Братья ордена говорили на одном языке с Конрадом, но относились к нему, как к чужаку. Хлеб ордена стал горек, и Конрад желал есть свой.