Страница 36 из 55
- Поверь мне, я отношусь к категории людей.
- Я в этом ни секунды не сомневался. Я только хотел сказать, что иной раз подражание животному, даже такому глупому, как кот, может оказаться полезным.
- Надеюсь, что так, спасибо.
Глаз описал в воздухе дугу и продолжил:
- В любом случае теперь все в порядке, Ганс. Небольшое количество верианской пыльцы безвредно в открытом пространстве, а ведь этот проклятый туннель с натяжкой тоже можно причислить к открытому пространству. Однако, если бы ты открыл коробочку в той камере, где мы ее нашли, ты был бы сейчас мертвецом.
Ганс проигнорировал хвастливое "где мы ее нашли" и пробормотал:
- Рад, что не стал им. Если бы потолок не начал опускаться, я бы, наверное, открыл коробку. Корстик перехитрил сам себя! Но.., разве только я был бы мертв? А как насчет тебя?
- Я в самом деле не могу сказать, какое воздействие порошок цветка смерти оказал бы на меня, - сказал Глаз, - но одно знаю точно: я не стал бы мертвым человеком.
- Ах, ну да.., а ты уверен, что теперь опасность миновала?
- Ганс, ни в чем нельзя быть уверенным, пока мы находимся внутри Корстиковой берлоги. Но я уверен, что верианская пыльца тебе больше не повредит.
- Ага. Тогда давай посмотрим, что там у нас.
- У нас? Там нет ничего, что пригодилось бы мне, в этом можно быть уверенным!
Глава 16
В коробочке были два кольца - те самые два кольца, - а также малахитовая подвеска на довольно тяжелой золотой цепи, которая выглядела весьма дорогой; три кольца с тигровым глазом, которые пришлись бы впору изящной женщине; и пара серебряных серег с ониксом и нефритом. Менее интересными находками представлялись три маленьких белых камушка, похожих на гальку, и крошечных коробок с песком.
"Неплохо, - мурлыкал про себя Ганс. - Остальные вещички примиряют с дурацким песком и галькой!"
Он рассовал блестящие побрякушки в разные потайные кармашки на своей одежде и решил оставить шкатулку на месте. Но, подумав немного, пришел к мысли разобрать ее, чтобы убедиться, что не упустил никаких тайничков.
Напрасно. Все его изыскания привели лишь к полному разрушению красивой шкатулочки из тикового дерева, отделанной золотом и кожей.
- Ну, теперь отнесу все это Аркале, и, если вещички не заколдованы, мне кое-что перепадет.
- Аркала? А разве он еще жив?
- Жив и здоров.
- Я думал, Корстик давно убил его, - сказал Глаз и мрачно добавил:
- Или еще что похуже.
- Стало быть, Аркала более могуществен, чем тебе казалось. Кроме того, у меня будет кое-что и для Катамарки - его собственные уши после того, как я их отрублю!
- Бедный Ката-как-его-там. Я-то видел, как искусно ты умеешь рубить!
Шедоуспан очень медленно поднял голову вверх, чтобы посмотреть на своего компаньона.
- Глаз? Ты случайно не знаешь, как бы мне отсюда выбраться?
- Может, и знаю, - сказал Глаз, и Ганс вздохнул, заметив, что странное существо вновь заговорило с притворным смирением.
- Ну...
- Но я не вполне уверен, заслуживаешь ли ты дальнейшей помощи, заметил Глаз с нескрываемым раздражением.
- Друг мой! Как ты можешь так говорить?
- Ты, со своим характером, напоминающим боевой топор, даже не удосужился спросить меня, как случилось, что я всего лишь Глаз и как я здесь оказался.
Ганс вздохнул, сдаваясь, и задал требуемый вопрос.
- Я рад, что ты спросил. Видишь ли, я был красивым молодым человеком, во всяком случае, мне все так говорили. И был один здоровенный безобразный верзила по имени Тулса Дум, приходившийся Корстику, кажется, кузеном, и, кроме того, в дело была вовлечена его жена, его дочь и его любовница.
- Чья?
- Чья кто?
- Чья жена, дочь и любовница? Голос Глаза сделался настороженным.
- А это имеет значение?
- Не для меня. Но, готов поспорить, для них это имело значение.
Глаз внезапно запрыгал вверх и вниз.
- Верно! Как это верно! Как трагически верно!
И он принялся разворачивать перед Гансом запутанную, волнующую и горестную картину, в которую были вовлечены личности по имени Тулса Дум, Корстик, Сателла, рыцарь с красными крестами. Мститель, трижды проклятая ведьма по имени Тарамис, безликое существо, называемое Железный Лорд, и еще одно, с отвратительным именем Оглан Не-Маг, некто, кого звали Роллан Ребенок, и чудесный, добрый, чувствительный и невинный человек по имени Афорислан, который был настолько безупречным индивидуумом, что Гане стал подозревать, будто именно его теперь зовут Глазом; в истории упоминалась битва, не завершившаяся чьей-либо победой, дуэль чародеев, в которой не было ничего захватывающего для Ганса из Санктуария, а также другие события, о которых он никогда не слышал, едва ли мог услышать в будущем и нимало не сожалел об этом. История струилась, изгибаясь прихотливыми зигзагами, подобно рыскающему бегу ищейки, и становилась все причудливее. Она длилась и длилась, не собираясь приходить к развязке, а именно: когда и чьим именно темным колдовством человек был превращен в Глаз.
В конце концов терпение Шедоуспана лопнуло, и он имел глупость сказать об этом.
Не удостоив реплику Ганса каких-либо комментариев, Глаз рассерженно и гордо удалился с большой скоростью.
Шедоуспану еще никогда не случалось оказываться в столь глупом положении, как в тот момент, когда он начал выкрикивать извинения, обращенные к бестелесному глазу.
Тот смягчился и вернулся, предварительно выдержав паузу, достаточную для того, чтобы Ганс еще больше устыдился.
- Мудрость, - высокопарно изрек он, - состоит в том, чтобы знать, когда извиниться.
"Как хорошо, что я теперь это знаю", - подумал Шедоуспан и вновь заикнулся о возможности покинуть подземное убежище мертвого чародея.
Получив, во-первых, изрядную порцию извинений и, во-вторых, вежливо сформулированную просьбу, Глаз снизошел до нужд компаньона.
- Только подожди минуточку, - сказал Шедоуспан и расхрабрился настолько, чтобы вернуться в святая святых Корстикова убежища и захватить со стола сосуд с кислотой. У него было некое предчувствие: если бы Мигнариал была рядом, подумал он, она обязательно посоветовала бы ему сделать это.
Блуждающий Глаз показал своему новому другу путь к выходу. При этом Гансу пришлось еще немало прошагать по подземным коридорам и спуститься еще по двум лестницам. Всю дорогу Ганс проявлял повышенную осторожность по отношению к ноше, которую сам на себя взвалил - громоздкому и тяжелому сосуду со смертоносной жидкостью.