Тень колдуна

- Я буду осторожен, - сказал он ей и тут же соврал, ибо он был Гансом. - Я всегда осторожен.

Он оделся, подхватил Нотабля, поцеловал напоследок кошачье личико Джемизы, помедлил секунду во взаимной ласке и ушел.

Когда он вернулся в свою квартиру, Мигнариал не было. Беглый осмотр комнаты показал, что она ушла не с пустыми руками: исчезли гребень в серебряной оправе, набор щеток и красивый плащ, который он однажды купил ей, выложив за него гораздо больше, чем за плащ, который купил себе в тот же день. Все это означало, что она не просто вышла или пошла прогуляться.

Ганс вздохнул. Он догадывался, где она может быть - у Бирюзы, ее мужа Тиквилланшала и их дочери Зрены, семейства с'данзо, жившего неподалеку от базара, который тянулся вдоль улицы Караванщиков. Она уже скрывалась там однажды, когда Ганс разозлил и разочаровал ее очередным приступом своего.., мальчишества. Она даже не пыталась сделать вид, будто ушла оттого, что ей было страшно оставаться одной; дочь Лунного Цветка Мигни всегда была честной. Однако на этот раз он предпочел не ходить за ней. Оскорбленный и расстроенный, он принялся стучать кремнем об огниво, чтобы разжечь маленькую медную лампаду в форме женских ладоней, сложенных лодочкой, когда вдруг услышал робкий стук в дверной косяк и обернулся с улыбкой. Однако улыбка его погасла, как только он увидел перед собой Мерджа, мужскую половину пожилой супружеской четы, жившей за соседней дверью. Супруги с радостью опекали этих милых молодых людей с их огромным сторожевым котом.

Мердж казался таким же расстроенным, как и Ганс. Ганс сделал вид, что не придает значение тому, что случилось.

- Она не пришла сегодня с базара, Мердж?

- О нет, пришла, Ганс.., и ждала тебя. Она ушла сравнительно недавно. Я заметил, что она очень расстроена. - Он почесал жиденькую щетинку на подбородке. - Оставила тебе эту записку и попросила меня побыть рядом, пока ты читаешь, если ты не разберешь какие-нибудь слова.

Ганс не испытал особого смущения; он никогда не умел ни читать, ни писать и не чувствовал себя ущербным от этого. В мире гораздо больше неграмотных, чем умеющих читать. Мигнариал время от времени принималась обучать своего мужчину грамоте еще с тех пор, как они шли через пустыню, убежав из Санктуария, - пески были хорошей грифельной доской, с которой все легко стиралось. С тех пор он знал множество слов, которые смог бы прочитать или написать. Он взял из рук старика соединенные вместе две восковые таблички, отступил на шаг назад, чтобы поймать луч света, и открыл таблички.

Да, он знал все эти слова и медленно прочитал записку про себя:

"Жаль, что ты не потрудился прийти домой или дать мне знать о себе.

Я у Квилла и Бирюзы".

Бирюза - чье настоящее имя было Шолопикса - и ее муж Тиквилланшал были с'данзо, которые жили позади той палатки, где Мигни платили за ясновидение. Они быстро подружились с Мигнариал; с'данзо, похоже, везде чувствовали себя частью одной большой семьи. Это было родство такого рода, которого Ганс был не способен понять, но оно ему нравилось. Супруги были чрезвычайно радушными людьми. А Квилл к тому же мастерски готовил.

- Я могу прочитать ее, Мердж, спасибо.

- Ты ел, Ганс? Ганс кивнул.

- Да, я сыт, спасибо. Спокойной ночи, Мердж.

- Мне очень жаль, Ганс, - сказал славный старик с обвисшими, как у бульдога, щеками, и отправился в свою каморку, почесывая жиденькие волосики возле уха.

Ганс закрыл дверь и плюхнулся в кресло, уставившись в пространство. Через некоторое время к нему подошел Нотабль и многозначительно потерся о его ногу, намекая на то, что его не кормили, но Ганс проигнорировал его просьбы. Нотабль отошел в сторону и обиженно повернулся к Гансу спиной, прежде чем улечься.

С животными здесь можно поселиться, сказала им домовладелица в первый день, "если они не устраивают беспорядка, имейте в виду, и не шумят; остальные жильцы здесь - пожилые люди!". Раза два Нотабль шумел - так громко, что стекла дребезжали, как выразился Ганс, - но никто не возражал. Напротив, он стал героем в доме, поскольку оба раза предупреждал о приближении бродяг, которые могли что-нибудь украсть или еще того хуже. Гансу приходилось обходить соседей и просить их не давать здоровенному коту молока или кусочки всякой вкусной снеди, потому что он, Ганс, хотел, чтобы кот мог в случае падения приземляться на лапы, а не катиться по земле, словно валик.

Еще как-то раз была ночь, когда три соседа угостили Нотабля пивом, возможно без задней мысли, а может, для развлечения посмотреть, что кот станет делать. Они слышали, что огромный рыжий зверь любил это дело, но им как-то не верилось. Пришлось поверить. Нотабль, шатаясь, побрел домой, чтобы проспаться за родной дверью. Ганс, который любил крепкую выпивку больше всего на свете и доказал свою силу воли, отказавшись от нее, не мог понять пристрастия Нотабля.

Минут через двадцать мрачного молчания Ганс резко поднялся. Что ж, если Мигнариал ушла, он тоже не останется здесь. Он надеялся, что она смягчится, вернется домой и увидит, что он был здесь, но ушел!

Только сначала он должен проверить свой тайник. Он вылез через окно на крышу, которую считал продолжением комнаты. Там лежал мешочек из выделанной кожи, который он прятал не от посторонних глаз, а от себя и Мигнариал. Он развязал его.

Все четыре ненавистных колдовских предмета были на месте. Две серебряные монеты с отчеканенным изображением ранканского императора, которые фиракийцы называли огниками, и сложенная двойная табличка, покрытая пчелиным воском. На одной табличке было написано одно-единственное слово имя, не известное никому, кого Ганс ни спрашивал: Ильтурас.

- Одно имя и две монеты, - пробормотал он себе под нос. - А перед смертью Радуга-Шурина показала нам, что по крайней мере один человек живет в Санктуарии. Так кто же другой человек, чья жизнь связана с этими трижды проклятыми монетами и почему его имени здесь нет?

Он оглядел раскинувшуюся перед ним ночную Фираку, вздохнул и сложил вещи в непромокаемый мешочек. И спрыгнул с крыши.

- Нотабль?

Нотабль издал что-то, напоминавшее бульканье с повторяющимися звуками "м", и тут же появился из темноты. Он посмотрел вверх на существо раз в десять выше себя, богоподобное создание, которому Нотабль безоговорочно доверял.