Страница 11 из 55
О, Ганс, Ганс, зачем тебя наказали, наделив столь бурными страстями!
Почему я не могу стать настоящей женщиной, а ты - зрелым мужчиной ?"
Но незаконнорожденный сирота не догадывался об этих мыслях и, шагая домой, решил солгать ей о сущности той сделки, которую заключил. У нее было занятие, а у него нет, и это раздражало. Теперь у него тоже есть. Да, решил он, он не скажет ей всей правды о предложении графа. У Ганса уже не осталось никаких сомнений на этот счет к тому времени, как он добрался до двухэтажного дома, выходящего передним фасадом на Кошенильную улицу, а задним в проулок - обстоятельство, которое Ганс неоднократно находил весьма удобным. Он заметно повеселел и даже почтительно раскланялся с каким-то стариком в капюшоне. Ганс знал, что прохожий был в годах, поскольку прятал свои морщинистые ноги с распухшими коленями под длинным балахоном, чего не стал бы делать ни один молодой мужчина в Фираке. Темно-синяя ткань была окаймлена многочисленными полосками по подолу и рукавам.
Ганс уже привык к тому странному обстоятельству, что в городе Пламени, над которым возвышался огромный храм, никто не носил красного.
Капюшон вежливо качнулся в ответ, и "балахон" удалился своей дорогой.
Нотабль, естественно, решил попридержать события, неторопливо облегчаясь. Ганс издал преувеличенно громкий вздох и ждал, нетерпеливо переминаясь, пока кот предавался обязательному ритуалу вдумчивого обнюхивания собственной мочи. Гансу это надоело раньше, чем Нотаблю, и он двинулся дальше. Нюхнув последний раз, чтобы лишний раз доказать свою независимость, кот задрал хвост и с жалобным мяуканьем поспешил следом.
- Тише, Нотабль, - пробормотал Ганс. - Мигни, наверное, спит.
Невообразимо огромный кот отозвался тонюсеньким горловым звуком.
Они поднялись на второй этаж и увидели, что она ждет в полном бездействии. "Конечно, - подумал Ганс, испытывая болезненное чувство вины, - уже очень поздно, время обеда давно прошло". Нотабль направился прямиком к своей миске, которая своим огромным размером походила на что угодно, кроме миски мелкого животного. Увидев, что она пуста, он уселся рядом с таким укоризненным видом, словно не ел несколько дней.
Мигнариал не спала. Мигнариал сидела и ждала. Разумеется, она слегка дулась из-за того, что ее мужчина где-то задержался и к тому же уже поел, ибо она любила готовить для него. Она была неотразимо хороша со своим водопадом темных волос и прелестной фигуркой, задрапированной в ярко расшитое платье, которое ему очень нравилось, несмотря на то, что было подарено не им, а благодарным клиентом. И все же, когда он обнял ее, вышло так, будто она разрешила себя обнять, и он тут же напрягся.
- Прости, я задержался. Мой новый работодатель пригласил меня пообедать, и я не мог ему отказать.
Выражение ее лица смягчилось, словно солнце пробилось из-за туч.
- О, я понимаю, Ганс, - сказала она своим мягким девичьим голосом. - Я знаю, что ты не мог сообщить.., но расскажи же мне об этом новом работодателе.
Он показал ей деньги Катамарки - это был аванс, оставшаяся сумма ему причиталась после выполнения дела.
- Это богатый человек из Сумы, который опасается отправляться в обратный путь без защиты. Я буду его охранять. - Он улыбнулся, призвав на помощь все свое обаяние, ибо ему было не по себе от собственного вранья. Итак, мы договорились, что мне придется съездить в Санктуарий, причем он оплачивает мне оба конца!
Она выглядела испуганной:
- Охранником? Вооруженное сопровождение каравана? Представь, что у него есть основания беспокоиться, дорогой. Его опасность станет твоей! Тебе придется сражаться.
Он искоса посмотрел на нее с дразнящей улыбкой.
- Ах, Мигни.., помнишь наше путешествие сюда? Представь, что мы ехали с караваном.., разве смогли бы нас ограбить эти проклятые тейана? А "добрый" старый Синайхал разве напал бы из засады?
После того, как кочевники-тейана забрали в пустыне их коней и провизию, Шедоуспан подождал ночи и пробрался в их лагерь. Он вернул отнятое сторицей, включая новых коней и несколько жизней. Что касается Синайхала, то это был вероломный разбойник, который показал им неверную дорогу в лесу, а сам притаился там, собираясь убить Ганса. После поединка на мечах Ганс и Мигнариал получили еще двух лошадей, а также благословения тех людей, которые были без ума от радости, что разбои Синайхала закончились вместе с его поганой жизнью.
Сейчас Ганс надеялся, что Мигни не вспомнит о том, что, если бы они путешествовали не одни - какая глупость! - ас караваном, они не завладели бы всеми этими лошадьми, которых потом удачно продали. Она не вспомнила.
- Но-о, Ганс, я надеялась...
Решение солгать насчет своей работы заставило Ганса занять оборонительную позицию, и он посуровел голосом и лицом.
- Проклятие, Мигни, ты всегда беспокоишься, как бы я не оказался в опасности! Ты не хочешь, чтобы я взбирался по стенам, не хочешь, чтобы я воровал, не хочешь, чтобы я предпринял невинную маленькую прогулку на юг в качестве телохранителя благородного графа. Чем, по-твоему, я должен заняться, стать портным или брать у тебя уроки ясновидения?
И под конец, глядя в ее болезненно исказившееся лицо, он добавил еще один штрих к своей лжи:
- По крайней мере, это работа, а не воровство!
Она тут же начала извиняться, чувствуя себя виноватой за то, что так холодно приняла его добрые вести, и он тоже, в свою очередь, почувствовал себя виноватым. Так всегда случалось, когда он лгал и делал ей больно. Он был уверен, что между мужчиной и женщиной не должно быть лжи. Как и у многих других, такое чувство вины вызывало желание самооправдания, а оно в свою очередь порождало вызывающее поведение.
Он стремился к этому неосознанно, но всегда находил повод вновь вихрем умчаться оттуда, где была она. На этот раз он ушел, даже не захватив с собой широкополую фиракийскую шляпу с перьями. Она не окликнула его, но он знал, что она плачет, и это не доставило ему удовольствия.
"Я не могу измениться так, как она хочет, - расстроенно думал он, - но черт меня подери, я хотел бы измениться!"
Нотабль догнал его на улице, издав тот причудливо тонкий булькающий звук, какой он всегда издавал, когда хотел пообщаться во время прогулки. Ганс знал, что Мигнариал пришлось выпустить кота, и он сделал вид, что не заметил его. Боги знают, сколько раз сам Нотабль его игнорировал!