Морской царь

– Но ты не будешь препятствовать нам переселиться в Хазарию?

– Как только рассчитаетесь за мою военную помощь – не буду.

Послы снова посовещались.

– Хорошо, мы согласны, – сказал Хосрой.

– Ты, князь, не исправим, – осуждающе высказалась Калчу, когда послы ушли в гостевые юрты. – На уме только дирхемы и ничего кроме дирхемов.

«Ближние» с любопытством ждали, что ответит Рыбья Кровь.

– Чувство благодарности самое ненадежное среди человеческих достоинств, – с удовольствием принялся объяснять ей Князьтархан. – Если я их спасу без всякой оплаты, то они конечно будут нам благодарны – ПЕРВЫЙ ГОД. Но со второго года начнут меня уже ненавидеть за то, что я такой щедрый и великодушный. Зато когда требуешь оплату, то тогда уже они начинают себя чувствовать выше корыстного князя, и это поможет им вернуть себе самоуважение и независимость. Разве ты сама со своими кутигурами не прошла через это?

– Признавайся, признавайся? – со смехом поощрил воительницу Корней.

– Так ты еще тогда все рассчитал?! – чуть по-детски удивилась Калчу.

Дарник только рассмеялся в ответ.

О том, кто пойдет в поход, споров почти не было: каганская хоругвь, лурская и две словенские – все те, кто хорошо проявили себя за зимовку. В последний момент к войску добавилесь еще хоругвь Радима из кутигур, ромеев и хазар. В пяти днях пути по карте Отца Алексея на Хорезмской дороге на берегу реки находились развалины древнего караван-сарая. Решено было, что две хоругви останутся там возводить опорную крепость и устанавливать Ватажную гоньбу в Дарполь. А три хоругви пойдут дальше. Если магометане окажутся сильнее, походное войско отступит к опорной крепости, а потом с подкреплением снова ударит по возомнившему себя победителем противнику.

– Если возьмешь колесные пращницы, я тоже с ними должен ехать, – напомнил о себе Ратай. – Ну хотя бы в эту опорную крепость.

– В поход будешь ходить, когда чуть-чуть поглупеешь, а пока ты нужен здесь, – не поддался на уговоры Дарник.

Наместником в Дарполе князь оставлял Агапия, забирая Гладилу с собой в будущее пограничное городище.

Учитывая усиливающуюся с каждым днем жару строгому сокращению были подвергнуты все лишние люди и припасы. Из ста пятидесяти катафрактов в полном снаряжение остался лишь каждый десятый, ватажные мамки, прежде всегда бывшие при войске, оставлены дома, сторожевых псов взята одна дюжина, повозки со съемными деревянными стенами поменяли на повозки с легкими ступичными колесами и полотняным верхом, колесницы за счет колес тоже сильно облегчили, второе ударное оружие оставили в оружейницах, рассчет был сделан на луки, самострелы и пращи – ведь вряд ли арабы в погоне за ремесленниками нацепят на себя железные доспехи.

Зато на каждую повозку дополнительно брали по три мешка древесного угля для костров, по связке лопат и кирок, и по дюжине сильно обожженных глиняных горшков – последней придумки Ратая. Наполненные землей и запущенные Большими пращницами они при ударе разлетались десятками острых осколков, раня случившихся рядом людей и лошадей. Все походники также несли на себе по две фляги с водой и торбу с сухарями.

На левый берег Яика переправлялись на плотах и нанятых хемодских лодиях. Первой вперед помчалась дозорная сотня Корнея выбирать и готовить полуденную и ночную стоянки. Чтобы сильно не растягиваться войско двигалось четырьмя колоннами, возле каждой из повозок шествовал десяток пешцев, чьи щиты, доспехи и палатки ехали на повозке. На колесницах спали по три ночных караульных, рядом вышагивали сами колесничие, весьма недовольные своей пешей участью. Конники и катафракты, погарцевав первое время перед пешцами, тоже сошли с коней и шли рядом – путь предстоял долгий и изматывающий, важно было сохранить лошадиную свежесть. Хуже всего обстояло с Колесными пращницами, особенно когда дорога проходила по песку, тогда на помощь четверке упряжных лошадей приходила специально прикрепленная ватага пешцев, толкая застревающие пращницы.

Рыбья Кровь и сам нередко спешивался – так сподручней было разговаривать с воеводами и чтобы лишний раз не смущать придирчивым взглядом ратников, еще не втянувшихся в походное движение. Иногда и вовсе отъезжал далеко в сторону полюбоваться на пеструю цветущую степь. Как жаль, что через какой-то месяц все вокруг превратиться в выжженную равнину с редкими пучками сухой травы. Но по крайней мере ближайший месяц о фураже заботиться почти не приходилось.

К вечеру на ночном привале сотский замыкающей хоругви сообщил князю:

– За нами от Дарполя движутся две ребячьи сотни.

Это было их явным самовольством и нарушением каганского запрета.

– Пошли им сказать, что не получат ни бурдюка воды, ни фунта сухарей.

Утром сотский доложил, что малолетки на войсковые припасы не претентуют:

– Сказали, что сами дойдут.

Сами так сами, князь решил особо не строжничать.

На второй день вышли к морскому берегу и дальше двигались уже вдоль него, лишь спрямляя извилистую береговую линию. Почти все стоянки оказывались у развалин караван-сараев, что указывали на кипевшую некогда здесь большую дорожную жизнь. Дозорные Корнея заранее выбрасывали оттуда все, что напоминало о недавней чуме, и после ночевки возле каждого караван-сарая оставалось по ватаге ратников с лошадьми для Ямской гоньбы и возведения земляных укреплений сторожевой вежи.

Смешанный состав как хоругвей, так и сотен, против которого всегда возражали воеводы, тем не менее, приносил свои плоды – сороковерстный дневной путь не оставлял ни времени ни места на племенные землячества: где упал, там и заснул, кто помог поднести твою торбу, тот и друг, кто смешное рассказал, тот и общий любимец. А так называемую «толмачку» – смесь из словенских, ромейских, хазарских, кутигурских и готских слов все за год и так хорошо освоили. Кутигурской или лурской сотня называлась в основном из-за своего сотского, при котором непременно находился полусотский словенин или ромей, знающий словенский язык. Пешцами-щитниками и колесничими-камнеметчиками преимущественно были словене – тут как нигде нужна была выучка и слаженность действий. Катафрактами – по большей части являлись ромеи, да и сколько там нужно тех катафрактов! В пешие лучники, самострельщики и пращники набрано было всех понемножку. В конники отбор был самый придирчивый, поэтому попадали в основном хазары, кутигуры и луры, кто сумел пройти в Дарполе должные испытания.

Карта Отца Алексея не обманула – на пятый день вышли к Эмба-реке. Дарник полагал, что она будет такой же, как Яик: с извилистым руслом и густыми тугаями. Вместе этого перед походниками открылась гладкая как стол степь и прямо текущая по ней широкая полоса воды, с мелкими купами кустов по берегам. Брод искать не приходилось – он был везде, мудрено было отыскать хотя бы саженную глубину.

Привередничать особо не стали – наличие воды было самым главным условием для закладки большого опорного городища, поэтому выбрали под него первый взгорок и решили по реке назвать его Эмбой. В нем оставили две хоругви, сломаные повозки и часть припасов, чтобы дальше идти налегке. Явно слабых хоругвей по пути выявить не удалось, и чтобы никого не обидеть просто тянули жребий. Некоторые сомнения возникли насчет Колесных пращниц, дозорные докладывали, что дальше на много верст будет чистый песок. Но тут Вихура, помощник Ратая, встал на дыбы:

– Если я их не испытаю в деле, Ратай с меня голову снимет! – И твердо пообещал, что из-за его пращниц у войска задержки не будет.

Отдав распоряжение Гладиле как и что в городище строить, в том числе и сторожевую вежу у впадение реки в море, Дарник повел три хоругви дальше на юг. Из-за жары решено было делать переходы ночью. Высылать вперед через каждых две версты караулы, чтобы те не давали походному войску сбиться с нужного направления. Днем в самое пекло палатки превращали в широкие навесы и отсыпались под ними.

На первое утро выхода из Эмбы Дарнику доложили, что конный отряд кутигурских юнцов их уже не преследует. Вот и хорошо, с облегчением подумал князь. Однако на третье утро выяснилось, что дерзкая ребятня идет не сзади, а сбоку, отдалившись от войска на три версты. Удивленный Дарник послал к ним своего оруженосца. Вернувшийся Афобий сообщил, что их двухсотенный отряд оставил половину лошадей в Эмбе, а на оставшейся половине едут по двое, вернее, вышагивают рядом по двое, нагрузив лошадей бурдюками с водой и переметными сумами с провизией.