Преодоление

Цель для всех авиаполков, дивизий и корпусов одна: "Искать войска на дорогах. Не давать двигаться, бить без передышки и создавать пробки на дорогах из горящей техники, разбитых танков, самоходок, автомашин. Ни в коем случае не разрушать мосты, которые, как воздух, необходимы будут войскам своим".

...Сохатый вел эскадрилью штурмовиков вдоль наиболее удобной для движения тяжелой техники дороги к горным перевалам на границе Чехословакии. По сложившимся уже традициям ведения боя с ним шли "Яки" сопровождения. Они обязаны были не только оберегать его от возможных атак вражеских истребителей, но и уничтожать зенитные средства врага, которые могли оказаться на маршруте эскадрильи.

Перевалы были определены, как самый дальний рубеж полета, если не будет целей ближе. Поиск врага в обширном районе, а также самостоятельный выбор цели предоставляли Ивану полную инициативу, и он решил вести свою группу самолетов как можно дальше, чтобы найти и ударить по какой-нибудь колонне врага перед самым перевалом и, если представится возможность, - в неудобном для объезда месте.

Достоверных сведений о линии фронта утром не оказалось: никто толком не знал, была ли она сплошной, где находятся передовые части, и поэтому Иван летел низко, чтобы сразу видеть не только войска, но и определять чьи они?

...На глаза попалось первое немецкое подразделение: колонна автотягачей с пушками на прицепах. Сохатый догадался, что немцы увидели его самолеты, потому что машины остановились, а солдаты, попрыгав на землю и стреляя из автоматов на ходу вверх, стали разбегаться. Иван засмеялся: стрельба их вразнобой, без всякого прицеливания напоминала ему спящего человека, отмахивающегося во сне от назойливой мухи. Опасности она не представляла.

- Внимание, группа, я - двести двенадцатый, под нами немцы, пройдем влево, потом - вправо, поищем своих.

Развернулся и увидел на соседней дороге, километрах в пяти от первой, своих. Решил пройти до следующей - и там свои войска. Сделал пометки на карте и развернул эскадрилью обратно. Опять нашел артиллерийскую колонну фашистов, а потом севернее ее узнал свои танки вместе с автомобилями. Отмечая их место на карте, подумал: и наши, и фашисты на юг торопятся настоящее соревнование в скорости устроили: кто на перевалах первым окажется, тот и господин. Жаль только, что наши танки еще никак свою пехоту не обгонят, остерегаются, видать, засад у дорог и фаустпатронщиков.

Решил оставить пару истребителей, чтобы задержать колонну.

- Триста пятнадцатый, я - двести двенадцатый, оставь пару "Яков" над артиллерией, чтоб не давали ей двигаться! Мы полетим дальше, а этих танкисты сделают.

- Понял, Ваня! Триста сороковой, останешься. Стопори их, но смотри за бензином.

Сохатый снова занялся передатчиком.

- "Гора", вижу дивизион немецкий на "моем" шоссе. Наши передовые танки от него в трех-четырех километрах. Оставил пару "Яков" над ними, чтоб задержали до подхода. Как поняли?

- Сохатый, понял тебя, - говорил командир корпуса, - иди дальше. Я танкистов сориентирую.

- Двести двенадцатый, пойду к перевалам!

Эскадрилья летела на юг. Под ней росли горы, их вершины становились ближе, отчетливее и острей, долины сменились ущельями, дороги и речушки, проваливаясь в них, виделись хуже. Чем ближе летел Сохатый к перевалам, тем плотнее кудрявились над горами облака, раскрашивая синими тенями землю, и в этой пестроте хуже отыскивались деревни и войска, труднее просматривались мосты и дороги.

Сохатый все чаще сверялся с картой, чтобы не пропустить момент выхода эскадрильи на чехословацко-германскую границу тридцать девятого года, но не ожидал, что природа отметит ее так приметно. На границе горы крутым откосом покатились вниз, а облака кончились. Небо сразу распахнулось над эскадрильей широко и вольно, без единого облачка. Его бирюза была столь чиста, что Иван невольно глубоко вздохнул, как человек, вышедший из подземелья на свежий воздух. К югу от границы, насколько видел глаз, раскинулась ярко-зеленая с пологими грядами холмов низина, от которой пахнуло на Сохатого обманчивой тишиной и спокойствием. Восставшая Прага просила помощи, и по этой яркой от вешних красок славянской земле через несколько часов загрохочут танки. Фашизм должен быть сметен навсегда.

Майор включил радиопередатчик:

- Ребята, посмотрите и запомните: идем вдоль границы. Разведку и прогулку закончили. Теперь - работать.

Сохатый петлял над шоссе и рядом идущими дорогами еще минут двадцать. Мучил своих ведомых маневрами вверх и вниз, вправо и влево до тех пор, пока не нашел нужную ему цель - немецкие танки, артиллерию и пехоту, двигавшихся одной колонной.

В трех атаках Иван израсходовал все боеприпасы. Уходя от разбитой вдребезги колонны, он был почему-то уверен, что часть немцев, оставшаяся в живых, воспользуется его налетом, разбежится по лесам и к пушкам и танкам своим больше не вернется.

Но уходил он от переставшей существовать цели не с удовлетворением, а с болью и горечью. Редкий, внезапно появляющийся и тут же пропадающий огонь эрликоновских пушек сделал свое черное дело: самолет старшего лейтенанта Терпилова не вышел из пикирования и врезался в лесную чащу невдалеке от дороги. Не стало Сережи и его стрелка. Не стало у двух матерей сыновей, появилась еще одна вдова, не успев родить так ожидаемого Сережей ребенка. Иван подумал о Кате, о неизбежном трудном разговоре...

Надо же такому случиться. Погиб, может быть, последний в этой войне экипаж. Погиб в их полку и в его любимой эскадрилье, которую он, может, последний раз водил в бой. И погиб не кто-нибудь, а друг и товарищ, с которым пролетал полвойны крыло в крыло. Знать, судьба не захотела, чтобы вышел Иван из великого испытания умиротворенным, - уготовила горечь и непокой на всю остальную жизнь.

...Эскадрилья Сохатого летела к себе на аэродром, чтобы наполнить самолеты бензином, бомбами, снарядами и патронами для нового вылета, а навстречу ей в ясном небе одна за другой все шли и шли новые группы Ил-2 и Ил-10, Пе-2 и Ту-2, "Яки" и "Лавочкины". Летели красиво, спокойно, без шума и гама по радио, ощущая свою неодолимую силу и обреченность врага.