По осколкам

Очевидно же, что он будет пытаться спасти свою фирму денежными вливаниями. А у кого просить денег, как не у будущего тестя?

Как же хочется увидеть его лицо в тот момент, когда Инга пошлёт его ко всем чертям, и он поймет, что денег от её богатого папочки ему больше не видать. Ещё один шанс спасти свой захудалый бизнес он потеряет.

Игра только началась, и пока я веду 1:0, Никольский.

Месть – это яд. Месть для глупцов и безумцев. Кем же сейчас была я? Глупой или безумной? Мне было тяжело ответить на этот вопрос. Но тогда, много лет назад, я бы ответила так: «Месть может и яд, но сладкий яд». И я настолько безумна, что готова его выпить до дна, до последней капли.Пусть я и умру от него, но умру не одна. Я возьму его в ад с собой. Ведь каждому должно воздаться по делам его. Ведь, кажется, так говорится в главной книге христиан? Когда-то давно на исповеди батюшка сказал мне, что я не имею права брать на себя обязательство вершить справедливость, ибо я не меч Господень. Мы не знаем замысла Божьего. И всё складывается в нашей жизни именно так, чтобы мы получили урок и обрели опыт и знания, которых нашей душе недостаёт… Помню, как после этого разговора вышла из Храма и больше ни разу столько лет не вошла в церковь. Ни разу не ступила на ступени ни одного святого места. Тот разговор родил в моей душе столько несогласия и протеста, что хотелось кричать на весь мир во всё горло о несправедливости устройства мира. Кричать от боли, что истязала душу, но я молчала. Молчала, когда мы возвращались с Ритой в дом бабы Нюры. Молчала, когда хотелось выть белугой. Молчала долго, выдавливая из себя только необходимые слова для общения. Это был мой способ справиться с ситуацией.

Глава 5

Из офиса поехала сразу домой. Матвей встретил меня у самого порога. Обняла сына.

– Мама, а мы с тётей Ритой сегодня ходили в парк. Там новые карусели и аттракционы поставили. Я даже прокатиться смог, правда, не на всех, но было круто.

– Балует тебя тетя Рита. Ты уроки сделал?

– Да, сразу после школы. Не волнуйся.

– Какой ты у меня молодец, – поцеловала сына в макушку.

− Мойте руки, − раздался из кухни Риткин голос.

– Пошли кушать, а то тётя Рита опять будет говорить, что всё остыло.

Ужин прошёл под щебетание Матвея. Они с Ритой наперебой рассказывали мне о своих сегодняшних приключениях. Но стоило Матвею выйти из кухни, как подруга тут же сбросила маску веселья и беззаботности.

– Как твои дела? – выделяла каждое слово.

– Всё хорошо, – понимала, что она спрашивает не о моих делах в общем, а конкретно про Никольского.

– Ты же знаешь, о чём я, − напряжение повисло в воздухе грозовой тучей.

– Знаю. Вот и отвечаю тебе. Всё хорошо, всё под контролем, динамика положительная, – отпиваю глоток чая и поднимаю глаза на Риту, отмечая её обеспокоенный взгляд.– Тебе не о чем переживать, правда.

– Ты сама не своя этот месяц, так что переживать мне есть о чём. Не хочу тебя вновь снимать с подоконника, – в Риткиных глазах отчетливо читается страх, и это моя вина.

– Рит, ты чего? Зачем ты это вспомнила? Господи! Это было так давно. Не думай даже об этом больше. Поняла?! У меня теперь есть ты, Матвей и Роман. Вы – единственные люди во всём мире, кто всегда рядом со мной, и я ни за что не посмею причинить вам боль. Поэтому выкинь эту глупость из головы, – я ставлю на стол кружку и, поднявшись со своего места, обнимаю подругу.

– Ань, просто он же влиятельный человек, как и его отец. У них длинные руки и хорошие связи. Они могут сделать что угодно…

– Ритуся, ты, по-моему, забыла, с кем живешь. За эти годы мои руки стали длиннее, а связи влиятельнее намного, чем им может показаться с первого взгляда. Тебе не о чем переживать. Если бы я захотела просто его убрать, то мне стоило сделать всего один звонок, и всё. Был человек, и нет человека. Но я хочу, чтобы он знал, за что и кто превратил его жизнь в ад. Хочу, чтобы прочувствовал на своей шкуре каково это, когда рушится всё, что он строил на протяжении многих лет. Я хочу видеть его на дне.

– Когда ты так говоришь, мне становится жутко. Давай договоримся, я не желаю ничего знать о «твоих длинных руках» и определенных знакомствах.

– Хорошо. Только ты не волнуйся за меня, ладно? – я улыбаюсь, задавливая внутреннюю бурю и целую её в щеку. – Пойду Матвея уложу, – выхожу из кухни, а на душе мерзко и неприятно скребут кошки. Рита права, во мне что-то поменялось, вскрылась старая гнойная рана. Я столько лет загоняла вглубь воспоминания о том времени, столько лет не позволяла себе думать о тех месяцах кромешного ада. Уходила с головой в работу, подгоняя себя раз за разом. Проворачивала такие схемы при поглощении чужих компаний, что если бы Ритка узнала о них, то у неё бы волосы дыбом встали. Я создавала и строила не только компанию, я изо дня в день создавала Анну Краснову, бизнес-леди со стальными яйцами, которую уважали и опасались переходить ей дорогу. Если бы я позволила себе в то время раскиснуть из-за старых воспоминаний, то весь мой план рассыпался бы, как карточный домик. Я не могла позволить себе такой слабости, не могла снова начать себя жалеть. Жалость− путь в никуда.

Поцеловала сына на ночь и ушла в свой кабинет. Надо разобрать кое-какие бумаги по проекту.

Но никак не могла собраться и сосредоточиться на работе. Разговор с Ритой сковырнул что-то внутри, снова возвращая меня в те дни. Как говорят психологи, чтобы разобраться с проблемой, нужно в неё погрузиться и разобрать всё по полочкам. Может, надо было давно это сделать? Тогда сейчас бы так не накрывало. Но и тогда, и сейчас было больно.

Вышла на балкон и, вытащив из пачки сигарету, закурила. Та ночь ведь въелась в мою память, словно разлитые чернила в мягкую ткань, обрывками и едкими картинами. Выползла тогда из той канавы на коленях и, пролежав какое-то время на земле, шатаясь и превозмогая боль во всем теле, дошла до ближайшего дома. Держась за обшарпанную стену, сделала пару шагов и осела там же, у этой стены. Силы закончились. Сознание выключилось. Понятия не имею на сколько. Помню только, интуитивно почувствовала – кто-то стоит надо мной и противным голосом отчитывает меня: «Нажралась, тварина. Вся в мать пошла. Правильно говорят, яблоня от яблони не далеко падает. Думала, девка хоть нормальная у Маринки вырастет, а она такая же бл***на, как и мать. Тьфу, смотреть противно. Еще и развалилась, прям в подворотне…» Еле разлепляю веки, поднимаю взгляд. Возле меня, почти нависая, стоит соседка по площадке, баба Вера. Расходится вся в возмущении. Она также алкашей с лавки гоняет да пацанов из подъезда. Скандальная до ужаса. Так и хочется ей ответить, только сил нет. Пытаюсь выдавить из себя хоть слово, но в горле настолько сухо, что начинаю кашлять, содрогаясь всем телом. Бабка быстро отшатывается в сторону, увидев, что меня к тому же тошнит, и уходит к подъезду, продолжая причитать да поливать матом меня и мою мать. Я откидываю голову к стене и снова выпадаю из реальности. В этом положении меня и находит Рита.

– Ань, Аня, Анечка… – она трясёт меня за плечи. Открываю глаза. – Что случилось? Кто так тебя? Анют, ты слышишь меня?

– Слышу, – голос осип. Видимо, от крика, сорвала.

Рита поднимает меня с земли, почти взваливая на себя, и замечает кровь там, где я сидела. Вся юбка платья в крови, я чувствую её металлический запах. Шифоновая ткань прилипла к моим бёдрам. Рита опускает меня на лавочку и пытается с помощью носового платка и бутылки воды оттереть грязь с моих разбитых коленей. Слышу, как она всхлипывает и периодически смахивает слёзы со своих щек.

– Не плачь.

– Тебя изнасиловали? – Рита спрашивает очень тихо, еле слышно.

– Да, – снова слышу Риткины всхлипы. Плакать я должна, чего она-то ревёт, дурочка.

– Я помыться хочу, – шёпотом, снова заходясь кашлем.

– Нельзя, тебе в полицию надо. Тут до участка всего двор пройти. Там всё запишут, заявление примут. Его найдут, Ань, обязательно, –наивная Ритка.