Страница 11 из 23
Сойти на «восьмидесятом»?
Раньше львиная доля пассажиров так и поступала. От «восьмидесятого» ближе к новостройкам, где львиная доля и проживала. Пусть пешком – через лесочек, вдоль гаражей. Зато поспеешь даже быстрей, чем автобус от Калищ. Проверено временем. А гарантии, что в Калищах угодишь в автобус (если он вообще есть, ждет!), никакой. Потому на конечной обычно творилось нечто стремительное, бессмысленное и беспощадное – сродни штурму Зимнего в исполнении Эйзенштейна. Стоило поезду прибыть в пункт назначения и с облегченным вздохом раскрыть двери, толпа кидалась к автобусу (есть?! целых два! всего два! не влезем! ноги в руки!), прыгая с обледенелой платформы в никуда, оскальзываясь и вскакивая, прихрамывая и семеня. Любой старожил Соснового Бора не даст соврать…
К слову!
Оля Гомозун давным-давно сыграл с Генкой Чепиком невеселую шутку, основанную как раз на рефлексе «Конечная! Ноги в руки!» Когда же это? Не десять, а поболее лет назад…
О! «Зенит» чемпионом стал. 1984-й? На следующий сезон. Точно. Первого апреля. Что первого апреля, то первого апреля.
Они ездили в Питер из Бора на каждую игру. Не всем классом, но кто «болел», тот непременно. Токмарев, Марик Юдин, Генка, Пася, Сухарик, Костик Соловьев, Игорь-Башка, Гомозун, само собой. Солидная компашка – и количественно, и качественно. Качественно – понимай без громогласных матюгов и прочего пьяного непотребства. Присутствие дамы обязывает. Катюха неотвязно ездила вместе с ними… М-да, Катюха, Катюха… Не о том!
В общем, возвращались последним рейсом (23.10). Наорались, наболелись (3:1 киевлянам навтыкали!), утомились. Сомлели. Изредка вздрагивая – сейчас какая? дрыхни! еще ехать и ехать…
При подходе к платформе «68 км», к абсолютно оторванной от цивилизации платформе, Оля Гомозун вдруг проснулся, глядь на часы – 00.30, ага! Первое апреля формально и фактически наступило. И рявкнул: «Калище!»
Встрепенулись, само собой, вскинулись. Гы-гы, блиннн, очень смешно!
Не смешно. Не очень. Генка Чепик уже увлекся восточными единоборствами и всячески пижонил мгновенной реакцией – к месту и не к месту. На сей раз категорически не к месту. Пока остальные заспанцы чухались, Генка пружинисто прыгнул с насиженного места к дверям – наружу (автобус! автобус!). Двери закрылись, электричка рванула дальше, до Калищ. Чепик застрял на платформе, абсолютно оторванной от цивилизации. Стою на полустаночке в дырявом полушалочке, а мимо пролетают поезда. Вот-вот. За минусом полушалочка, пусть и дырявого.
Что потом Гомозуну бы-ы-ыло! Не от Чепика, который по шпалам, по шпалам дошел до дому лишь к четырем утра. Чепик в ту пору был если не добродушен, то отходчив (и вообще! первый апрель? купился? ну?! кого винить? себя, только себя!). Гомозуну бы-ы-ыло от Катюхи:
– Ты что, совсем?! А если он замерзнет?! А родители?! Генка пропал с концами! Приедем – сам позвонишь им, объяснишься!
– Не буду никому звонить! Я знал?! Они ка-ак прыгнут! Не буду!
– Будешь, понял!
– Ну буду, буду.
– От меня позвонишь, понял?! Зайдешь и позвонишь! Чтоб я видела и слышала!
– Поздно, Катюха, к тебе. Слухи поползут, а?!
– Ничего! Переживем. С-слухи, блиннн, балбес!
Артем даже позавидовал Чепику – чтоб Катюха о Токмареве так заботилась! Он бы те пятнадцать километров – на крыльях… не любви (громко сказано, громко), но томления.
Артем и Гомозуну позавидовал – чтоб Катюха зазвала Токмарева поздней ночью пусть и на минуточку, пусть и позвонить. А слухи… переживем! Вместе. Мечты, мечты – пережить вместе. И не слухи, но что угодно.
Катюха, впрочем, просто была «своим парнем» для всей компании, не афишируя предпочтений, если они вообще имели место. И сердобольность к Чепику в ночи – элементарная женская сердобольность («свой парень», однако, Катя).
Где-то теперь Катюха?
Там же, на Новой Земле, вероятно. Если замуж не вышла и не переехала к супругу хоть в Питер, хоть в Москву, хоть в Нью-Йорк. Мало ли где отыщется счастливчик!
Брысь, былое! Былое и думы – брысь.
Токмарев прикинул про «80 км» не из-за позабытой (да?) одноклассницы. Теща токмаревская тоже обитала на Новой Земле, теща! Улица так называется в Сосновом Бору. Исключительно по причине удаленности от центра, но не во славу почившего прозаика-генсека. Сосновый Бор, возникший в пору брежневского застоя, почему-то счастливо избежал кондовых-сиюминутных уличных наименований. Ни проспекта Ленина, ни площади Вчерашнего Съезда, ни аллеи КПСС. Разве что Комсомольская – лукавый политес (средний возраст по городу – двадцать семь лет). А все больше – Сибирская, Солнечная, Красные Форты, Исторический бульвар, Молодежная, Новая Земля… Романтично и политически нейтрально.
До Сибирской (токмаревской) – проще автобусом. Две остановки от станции. Престижный центр, заселенный первопроходцами, начальством. А до Новой Земли, бывшей окраины, проще пешочком с 80 км. И Архар на природе разомнется…
Особого желания повидать в первую очередь тещу и никого кроме тещи Артем не испытывал. Но, беседуя с автоответчиком, многого не добьешься. Наталья может сослаться на то, что пока не прослушивала сообщений, или впрямь пока не прослушать – и Димка не на Сибирской, а на Новой Земле. Особой стервозностью Наталья не отличалась – в жесткой манере: это мой сын, а ты его никогда не увидишь! (попробовала бы!). Но по мелочи, по пустякам, в мягкой манере – за милую душу: ой, буквально за пять минут до тебя вошла, даже сумку не успела разгрузить, до телефона ли? А Димку – сегодня уже, наверное, поздно, спать уложили… давай завтра? Или ты завтра с утра назад в Питер? Ну, что поделаешь, опять не судьба… с ним все нормально, не волнуйся! Троек нет, растет, на девочек уже посматривает.
Не сошел Токмарев на «восьмидесятом». Если его телефонное послание таки Натальей принято и просьба о Димке выполнена, глупо являться к теще: «А вот и я! До того соскучился, что перво-наперво – к вам, Зинаида Васильевна!» Нет уж. Мимо.
Мимо тещиного дома… трям-тирьям-тирьям-пам-пам.
Сначала домой.
Поезд прибыл.
Калище.
Токмарев по старой памяти изготовился к бегу с препятствиями – до автобуса.
Гм-гм! Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Публика благополучно избавилась от синдрома «не успеть!». Транспортные средства на привокзальном пятачке радовали количеством и разнообразием: помимо десятка рейсовых автобусов стая зеленоглазых «жигуленков» от пятой до девятой модели – частный извоз. Рынок диктует!
Артем раньше катался на «шестерке»… Пока она волею случая (несчастного? счастливого?) не превратилась в ничто – диагноз: восстановлению не подлежит.
Случай все-таки счастливый, если учесть – жив-здоров.
В какой мере случай несчастный, а не преднамеренный, до сих пор туманно.
КамАЗ тот так и не нашли. При всем при том, что – милиция, сотрудник пострадал!
План «Перехват», операция «Грабли», режим «Сито»! Не исключен «кавказский след»!
Все впустую. Канул КамАЗ.
…Потому Артему и в новинку изобилие машин, поджидающих пассажиров, – последний раз он добирался до Соснового Бора электричкой лет эдак… Все больше на своей, на «шестерке».
Он поискал глазами «Jeep-cherocy» цвета металлик в табуне автомобилей. По идее, где-то тут должен быть. Не было. Вероятно, Гомозун действует по иной идее. На «восьмидесятом», к примеру, сошел. Вместе с «рыбацкой» свитой. От любопытствующих подальше.
Нету джипа, и хрен с ним! Не баре мы, работяги! Артем выбрал красную «шестерку» как дань прошлому.
– До Сибирской, мастер?
– Садись.
На въезде в город, у пожарного депо, где дорога с вокзала вливается в основную магистраль, пришлось на минуточку тормознуть и переждать. Пять КамАЗов, ведомые желтым гаишным «козлом» с мигалкой, на осторожной скорости гуськом проследовали в направлении промзоны.