Страница 10 из 28
— Эти элементарные звуки, являются моим камнем преткновения. Я бьюсь над тем, как можно получить представление о звуке агонии, который отчасти не является звуком ужаса? Или о звуке удивления, в котором нет ни звука радости, ни печали?
На этом его энергии была истрачена, и, хотя Лавдей просидела в этом кабинете с раннего утра и до тех пор, пока дневной свет не начал исчезать, ею не было написано и десяти предложений.
Прошло два дня пребывания мисс Лавдей в Тройт Хилле.
Вечером первого из этих дней детектив Гриффитс получил через надежного мальчика почтальона следующую краткую записку от нее:
«Я узнала, что Хейлз был должен Сэнди сто фунтов, которые тот занимал у него в разное время.
Не знаю, сочтете ли вы этот факт сколько-нибудь важным.
Гриффитс безучастно повторил последнее предложение.
— Вот если бы Гарри Крейвена можно было допросить, для меня сейчас это дело первостепенной важности, — пробормотал он. И всю оставшуюся часть этого дня г-н Гриффитс занимался своей работой в возмущенном состоянии духа, сомневаясь по поводу своей теории относительно вины Гарри Крейвена.
На следующее утро появилась еще одна короткая записка от Лавдей:
«В целях раскрытия дела выясните, отплыл ли человек, называющий себя Гарольдом Кузеном из лондонских доков в Натал на Бонни Данди два дня тому назад?»
На это письмо Лавдей получила довольно длинный ответ:
«Не совсем понял вашу последнюю записку, но связался с нашими агентами в Лондоне, чтобы выяснить то, что вам нужно. Хочу также сообщить важные новости. Я узнал, что делал Гарри вне дома в ночь убийства, и мне выдали ордер на его арест. Это означает, что в течение сегодняшнего дня я буду у вас. Тучи начинают сгущаться вокруг него, убежден, что его болезнь — обман. Я видел доктора Уотерса, человека, который должен был находиться при нем, загнал его в угол и заставил признаться, что он только однажды видел молодого Крейвена в первый день его болезни, и все его показания в суде основаны на том, что миссис Крейвен рассказала ему о состоянии сына. В его первый и единственный визит дама, похоже, также сказала, что ему нет необходимости присутствовать там, поскольку она, по ее мнению, компетентна в этом деле, имея большой опыт работы при лихорадке среди чернокожих в Натале.
Когда я покинул дом доктора, после получения этой важной информации меня встретил человек по имени Маккуин, который держит в этом месте низкопробную гостиницу. Он сказал, что хочет поговорить со мной по важному вопросу. Короче говоря, этот Маккуин заявил, что в ночь на шестое, вскоре после одиннадцати часов, Гарри Крейвен пришел к нему домой, принеся с собой ценную антикварную вещь, и попросил его одолжить ему сто фунтов, потому, что у него нет ни копейки в кармане. Маккуин дал десять соверенов, и теперь, в нервном припадке, пришел ко мне, чтобы не прослыть скупщиком краденого, разыгрывая из себя честного человека! Он говорит, что заметил, что молодой джентльмен был очень взволнован при этом, и также просил не упоминать о его визите. Теперь мне любопытно узнать, как Гарри объяснит то, что он не был дома в тот час, когда убийство, скорее всего, было совершено. Или как он выберется из-за того, что проходя домик Сэнди на обратном пути к своему дому, не заметил широко открытое окно, которое освещала полная луна?
Другими словами! Держитесь подальше, когда я прибуду в дом, где-то между двумя и тремя часами дня, чтобы вручить ордер. Я не хочу, чтобы вы были раскрыты, потому что вы, скорее всего, еще принесете нам пользу в этом доме.
Лавдей прочла записку, сидя у письменного стола мистера Крейвена, сам старый джентльмен лежал неподвижно рядом с ней в своем кресле. Маленькая улыбка заиграла в уголках ее рта, когда она снова перечитала слова: «Вы, скорее всего, еще принесете нам пользу в этом доме».
Второй день Лавдей в кабинете мистера Крейвена обещал быть столь же бесполезным, как и первый. Полчаса спустя после получения записки от Гриффитса, она сидела за письменным столом с ручкой в руке, готовая записать слова вдохновения мистера Крейвена. Помимо фразы, которую он пробормотал с закрытыми глазами — «Это все здесь, в моем мозгу, но я не могу выразить это словами», и больше не произнес ни слова.
В конце этого часа звук шагов по гравию снаружи заставил ее повернуть голову к окну. Это Гриффитс подошел с двумя констеблями. Она услышала, как дверь в холл открылась, чтобы принять их, но, кроме этого, ни звука не дошло до ее уха, и она поняла, что полностью отрезана от общения с остальными членами семьи в дальнем конце этого пустого крыла.
Мистер Крейвен, все еще лежавший в полубессознательном состоянии, видимо, не подозревал, что в доме должно начаться такое важное событие, как арест его единственного сына по обвинению в убийстве.
Тем временем Гриффитс и его констебль поднялись по лестнице, ведущей к северному крылу, и проследовали по коридорам в комнату больного тифом. Но горничная Могги опередила их.
— Госпожа! По лестнице поднимаются трое мужчин — полицейских, выйдите и спросите их, чего они хотят?
За дверью больничной комнаты стояла миссис Крейвен, высокая седовласая женщина с правильными чертами лица.
— Что это означает? Что вам надо? — сказала она высокомерно, обращаясь к Гриффитсу, который возглавлял группу гостей.
Гриффитс почтительно объяснил, в чем состояло его дело, и попросил ее отойти в сторону, чтобы он мог войти в комнату ее сына.
— Это комната моей дочери, а не сына. Удостоверьтесь сами, — сказала дама, открывая дверь.
Гриффитс и полицейские, войдя, нашли там у камина в длинном халате, только красивую мисс Крейвен, выглядящую очень бледной и испуганной.
Гриффитс вышел в спешке и смятении, не имея возможности поговорить с Лавдей. В тот день видели, как он, дико размахивая руками, рассылал посыльных во все стороны. В конце концов, он потратил более часа на составление подробного отчета своему начальнику в Ньюкасле, прося удостоверить личность Гарольда Кузена, отплывшего на Бонни Данди в Натал, который может быть на самом деле Гарри Крейвеном из Тройт Хилла, и велел полицейским властям в этом отдаленном районе немедленно сообщить ему.
Чернила еще не высохли на ручке, которой было написано это сообщение, как записка, написанная Лавдей, попала в его руки.
Похоже, мисс Брук было трудно найти гонца для этой записки, потому что его привез мальчик-садовник, который сообщил Гриффитсу, что дама сказала, что он получит монету, если быстро доставит письмо.
Гриффитс заплатил мальчику и выпроводил его, а затем продолжил читать записку Лавдей, написанную в спешке карандашом и содержащую следующее:
«Здесь все становится критическим. Немедленно после того, как получите записку, приходите к дому с двумя полицейскими и спрячьтесь где-нибудь там, где сможете все видеть, но не быть замеченными. С этим не будет никаких трудностей, потому что к тому времени, когда вы сможете сюда добраться, будет темно. Я не уверена, что мне понадобится ваша помощь сегодня вечером, но вам лучше оставаться на территории до утра, в случае необходимости. И, прежде всего, не спускайте глаз с окон кабинета. [Это было подчеркнуто.] Если я поставлю зеленую лампу на один из подоконников, не теряйте ни минуты, чтобы войти через французское окно, которое я оставлю незапертым.
Детектив Гриффитс потер лоб и глаза, когда закончил читать.
— Ну, осмелюсь сказать, что вроде нет причин для паники, но меня, почему, то это беспокоит.
Он посмотрел на свои часы. Стрелки указывали на четверть шестого. Короткий сентябрьский день стремительно заканчивался. Долгие пять миль лежали между ним и Тройт Хиллом, нельзя медлить ни минуты.
В тот самый момент, когда Гриффитс со своими двумя констеблями начал свой путь по Гренфел-Хай-Роуд на лучших лошадях, которых смогли добыть, мистер Крейвен опомнился от своего долгого сна и начал озираться. Однако этот сон, пусть и продолжительный, не был мирным, старый джентльмен тревожно спал, разговаривая во сне, вот это его бормотание и заставило Лавдей выйти из комнаты, чтобы спешно отправить записку.