Страница 6 из 13
МЫ ФАКИРЫ
огда стала подходить наша очередь выступать, мы с Ленькой перенесли все на сцену, за кулисы, и стали готовиться. Намотали на головы скрученные жгутом полотенца — как будто мы индусы в чалмах. Надели халаты с широченными рукавами, расшитые звездочками и блестками. Ноги обули в разрисованные туфли с огромными, загнутыми кверху носами. А лица вымазали коричневым гримом. Ленька хотел черным, чтоб страшнее быть, да драмкружковцы не дали. «И так, — говорят, — очень даже симпатичные факиры».
Потом прицепили мы себе длинные бороды из крашеной пакли, чтоб совсем нас никто не узнал, и ждем.
Конферансье, Коля Зайцев из седьмого «В», вышел на сцену и говорит:
— Товарищи! Сейчас начнутся чудеса. Прошу трех свидетелей на сцену.
Сразу трое ребят вскочили на сцену, а Коля громко, чтоб все слышали, распоряжается:
— Осмотрите внимательно пол. Видите, никаких приспособлений нет. Пол как пол.
Ребята соглашаются:
— Верно, нет.
— А сейчас вы видите: я беру обыкновенную табуретку и ставлю ее на пол.
Ребята осмотрели и табуретку. Да еще как осмотрели! Чуть по частям не разобрали. Пришлось им признать, что и табуретка обыкновенная.
После этого Коля забежал за кулисы, взял у нас ящичек, из которого торчала небольшая разукрашенная елочка, и вынес на сцену.
Он поставил ящичек с елочкой на табуретку и сказал свидетелям:
— Если желаете, можете осмотреть и елку.
Те, конечно, осмотрели со всех сторон.
— А в ящичке что? — загалдели свидетели.
Тогда Коля приложил палец к губам, отвел ребят в сторону и, издали указывая на ящичек, громким шепотом сказал:
— Тсс… Там шайтаны, джины, черти, понятно?!
Свидетели засмеялись, и с ними весь зал.
Анна Ивановна заиграла на рояле какой-то медленный восточный танец, и тут мы с Ленькой вышли на сцену. В зале раздались смех, аплодисменты. Кто-то с первого ряда крикнул:
— Эй, факир, на бороду наступишь!
Мы встали по обе стороны елки, шагах в четырех от нее. У меня в руке был горн, в другой — короткая палочка, на шее висел медный таз. У Леньки ничего не было, он должен был говорить.
— Мы факиры и можем делать чудеса! — начал Ленька.
Слышу, в зрительном зале захихикали, зашушукались.
Я боялся взглянуть туда. А Ленька продолжал, как ни в чем не бывало:
— Елка, засветись огнями! Абара, кабара, хох!
Как только он сказал: «Хох!» — я ударил палочкой по медному тазу. На елке мгновенно вспыхнули лампочки.
— Елка, танцуй вальс! — крикнул Ленька. — Абара, кабара, хох!
Я что было сил дунул в горн. Елка вздрогнула и, как живая, стала поворачиваться, сверкая украшениями.
Я немного успокоился: все шло хорошо.
— Елка, елка! — подвывая диким голосом, заклинал Ленька. — Крути, верти! Стоп! Абара, кабара, хох!
Я тотчас же сунул в рот два пальца и свистнул. Елка остановилась.
— Елка, потуши огни!
И, как только Ленька сказал: «Хох!», я снова ударил по тазу, и лампочки на елке сразу погасли. Нам аплодировали громко и долго.
Конечно, все очень заинтересовались нашим чудом. На сцене свидетели искали, в чем секрет. Они ползали по полу, пытаясь обнаружить проводку от нас к елке, но, конечно, ее не было.
Все в зале стали требовать, чтобы мы открыли ящик, на котором была укреплена елка.
Вдруг на сцену, тяжело переваливаясь, полез Минька Ключарев. Его ребята Топтыгиным зовут, потому что он толстый и неуклюжий, похожий на большого медвежонка.
— Ребята! Я понял, в чем секрет!
— Объясняй! — кричали из зала. — Валяй, Топтыгин!
— Послушайте, ребята, тут это «абара, кабара» ни причем и «хох» ни при чем. Тут вот оно что!
Минька быстро приблизился ко мне. И не успел я отскочить от него, как он трахнул своими кулачищами по тазу — бомм — и на елке вспыхнули лампочки. Не успел я еще ничего сообразить, Минька уже выхватил у меня горн и как дунет в него! Елка завертелась. В ту же минуту Минька сунул в рот пальцы, свистнул, и елка остановилась.
— Вот! Понятно? А они: «Абара, кабара»… Дураков нашли! — и пошел со сцены.
— Постой! — в отчаянии закричал Ленька. — Нет, ты погоди! Ты объясни, почему? Почему?
Из зала тоже стали кричать:
— Да, объясни, почему? Почему?
Кто-то, сложив руки рупором, трубил:
— Объяснений требуем!
Минька повернулся лицом к зрителям, развел руками и, добродушно улыбаясь, заявил:
— Не знаю.
— Слезай, Топтыгин, — закричали зрители. — Пускай факиры объяснят.
Вижу, Ленька совсем из себя вышел: сорвал бороду, сдернул с головы чалму, сбросил с ног туфли, халат и остался в своем костюме с пионерским галстуком. Только забыл, что лицо у него коричневое.
— Вот, смотрите, темный народ, — крикнул Ленька и открыл переднюю стенку ящика. — Тут аккумулятор, вот тут электромотор, чтобы елку вращать. Это редуктор-замедлитель, чтобы елка не очень быстро кружилась. Вот это стальные пластинки, камертон, знаете такой? — спрашивает ребят Ленька.
— Знаем! — кричат ребята. Некоторые с мест повскакали, толпятся около сцены.
— Каждый камертон, — объясняет Ленька, — на какой-нибудь звук особенно сильно отзывается. Этот начинает дрожать, когда звуковые колебания от горна его коснутся, а этот — от свиста. Понятно?
— Ясно! Давай дальше!
— А это электромагниты. Они срабатывают и включают мотор или электролампочки, как только какой-нибудь камертон задрожит. А эти вот пластинки, припаянные к камертону, замыкают всю цепь. Вот вам и все чудо. Называется это телемеханика, что значит управление механизмом на расстоянии. Можно по радио управлять, можно по проводам, а можно и звуком… Сами сейчас видели!
За кулисами я с наслаждением сбросил чалму и всю остальную факирскую одежду. Стали мы с Ленькой грим с лица стирать, смотрим, к нам ребята вваливаются. Впереди Минька Топтыгин.
— Эй, факиры! Идем есть мороженое.
— Ладно, — отвечаю я, — а то ведь с прошлого года мороженого не пробовал.
— С прошлого года? — изумился Минька.
Тут все ребята стали над ним смеяться:
— Эх ты, Топтыгин! Прошлый-то год только вчера кончился.
И мы все пошли в буфет есть мороженое.
Конечно, нас с Ленькой теперь весь год Факирами будут звать. Это уж как водится.
ТАК ДЕРЖАТЬ!
оезд на Север ушел, а Сережа с мамой все еще стояли на опустевшем перроне.
Сережа вздохнул и сказал:
— Идем, мам. Папа ведь обещал телеграмму дать, — и тут же понял: чепуху он говорит.
Мама все время как-то чересчур крепко держала его за руку, пока они шли до дому.
«Не бойся, не убегу», — невесело думал он.
— Хорошо, что завтра выходной, — сказала мама. — Домашними делами, наконец, займусь.
А Сережа подумал: «Опять весь день с пустяками провозится. Только выходной загубит».
На другой день после обеда мама мыла посуду и, как всегда, тихонько напевая, расспрашивала про что-то тонкую рябину. Сережа сидел рядом, и смотрел, как ловко повертываются у мамы в руках тарелки, чашки, блюдца.
— Мама! Давай я вымою.
Мама недоверчиво взглянула на него и, не то утверждая, не то спрашивая, проговорила: