Страница 11 из 13
— А ты не украл их, мальчик?
— Нет, — говорю, — что вы, тетя, честное слово, мои. Купите, пожалуйста, мне очень два рубля надо.
— А зачем тебе?
— Очень надо. Срочно требуются.
— Ты, наверно, удрать из дому решил? Тебе на билет деньги нужны? Да, мальчик?
— Эх! — говорю. — Зачем мне убегать? Я уже убегал один раз, и знаю, ерунда это. Незачем.
— Ну, — говорит, — если уж убегал, то больше незачем.
Смотрю, около нас еще какая-то тетка с кошелкой остановилась, вся в платок закутанная, глаза чуть видны.
Это Савкина мать была. Я ее даже и не узнал сразу.
Та женщина и говорит ей:
— Как это неприятно видеть, когда дети своими вещами торгуют!
А Савкина мать отвечает:
— Ничего, я его знаю — это соседский мальчик. А почем, — спрашивает, — продаешь?
Я сказал.
— Дорого. Уступай за рубль семьдесят.
— Так ведь они с ботинками!
— Ну, как хочешь, — и делает вид, что уйти хочет. А та, другая женщина, уже ушла.
Подумал, подумал я и говорю:
— Ладно, берите коньки.
Взял я у Савкиной матери деньги и припустил бегом.
«Все равно, — думаю, — теперь можно в мединститут идти». Скажу: «Вот рубль семьдесят, а тридцать копеек к вечеру принесу». Лишь бы только подождали опыты делать с Джульбарсом.
И еще думаю: «Зачем мать Савке коньки купила? Ведь у него же есть одни! На руки ему что ли вторые надевать и на четвереньках кататься?!»
Мне очень смешно сделалось, когда я представил себе Савку в таком виде, и даже коньков не так жалко стало.
Только от мамы, конечно, достанется.
Примчался я в мединститут, а меня вахтер старик не пускает.
— Куда? — говорит. — Зачем тебе собаку?
Хорошо, тут один студент подошел. Я с ним потом познакомился, Костей его зовут.
Вижу: в военной гимнастерке, лицо доброе. Я к нему. Сразу начистоту все выложил. Так, мол, и так. Надо выручать собаку.
— Верно, надо выручать.
И стал в своих карманах рыться. Только денег не оказалось у него.
— Ничего, — успокаивает он меня, — не унывай. Сейчас раздобудем.
А вокруг нас уже студентки и студенты столпились.
Веселые все такие, вопросы мне задают, а ответов не слушают, — разговаривают, смеются.
Костя сказал им:
— Эй, друзья! Вытряхивай у кого что за душой осталось.
Потом мне:
— Понимаешь, друг, у нас перед стипендией всегда кризис. Но ничего, для такого дела найдем!
И верно: у одной студентки нашлось, другие надавали, кто сколько, и даже вахтер дал.
— Сумасшедший дом какой-то, а не служба, — ворчит дед вахтер.
Но это он нарочно, потому что я вижу, — он тоже смеется.
Эх, и хорошие они там все!
— Я завтра принесу, товарищи студенты, — обещаю я им.
А они смеются:
— Не надо! У нас такая традиция — долги не отдавать.
А другие говорят:
— Мы подождем, когда ты к нам в институт поступишь.
Потом мы пошли с Костей туда, где собаки для опытов содержатся. Это — во дворе.
Там отдельный дом есть. Слышно, тявкают собаки на разные голоса, только не видно их. Оказалось, что в подвале они.
Когда мы вошли, там такое поднялось!
Лают, визжат, тявкают. Их там не меньше полсотни было.
Джульбарса я сразу увидел, зову его, а он бедный, ошалел, не подходит, а потом как кинется ко мне!
Когда Костя увидел Джульбарса, сказал:
— Ну и дурак же твой Савка. Такую собаку продать!
— А то! Еще какой! Только, — говорю, — знаете, Костя, я бы всех собак выкупил, если бы деньги были.
Он улыбнулся и ничего не сказал.
Тут как раз и тот человек подошел, который собак принимает. Отдал ему Костя деньги, а Джульбарса я сразу на свой пояс взял.
Опыта с ним еще никакого не делали.
Мы уже двор перешли, когда, слышим, звонок зазвонил. В институте, значит, тоже, как у нас в школе, — дисциплина.
Костя спохватился.
— Ну, прощай, — говорит, — мне на лекцию пора. Приходи ко мне в общежитие. Подружимся.
Хлопнул он меня слегка по шапке на прощанье и говорит:
— Быть тебе врачом, парень, потому что душа у тебя — человечья.
Вот чудак! Конечно, не собачья, раз я человек.
А Джульбарс теперь у меня живет! Буду его хорошо кормить и учить.
Вот только не знаю, как бы Джульбарса от Савки отвалить, чтобы он его даже на улице не узнавал?
БАМБУКОВОЕ УДИЛИЩЕ
той стороны реки, с лугов, налетал ветер, и тогда камыши, будто сочувствуя Володе, качали головками. «Што такое, што такое» — казалось, шелестели они.
Утро было раннее, место самое подходящее, а вот клева не было. Не хотела брать рыба!
Володя услыхал за спиной чьи-то осторожные шаги. Оглянулся. К нему подходил незнакомый мальчик с длинным золотистым бамбуковым удилищем на плече и сачком, тоже на бамбуковом черенке.
Мальчик остановился неподалеку от Володи и поставил на землю небольшое ведерко.
— Клюет? — тихо спросил он.
Володя отрицательно помотал головой.
— Ты вот что… можно, я рядом? — снова спросил мальчик.
Володя угрюмо взглянул на него, согласно кивнул и взялся за свое удилище. Оно было гибкое, длинное, недавно вырезанное в зарослях орешника.
Когда Володя, вытянув из воды леску, с досадой осматривал нетронутую насадку, он перехватил скептический взгляд, брошенный соседом на его снасть.
«Тоже мне! Заимел бамбуковое удилище и воображает», — с раздражением подумал Володя.
Мальчик открыл было рот, чтобы сказать что-то, но Володя, грозно сдвинув брови, пресек:
— Не болтать, если рыбачить пришел.
Володя натянул потуже кепку и снова забросил удочку и стал ждать.
Скоро мелкая рябь от броска улеглась, и выкрашенный в красную краску поплавок застыл неподвижно, будто приклеенный к зеленоватому зеркалу воды.
Вдруг рядом с поплавком появилась шишковатая голова лягушки. Она недоуменно пучила глаза на поплавок.
«Вот бы тебя по башке», — едва успел подумать Володя, как его удилище, воткнутое в берег, вдруг рухнуло в воду, шлепнув гибким концом по лягушке.
Володя вытащил из воды удилище и снова воткнул его в берег, искоса глядя на соседа.
Шагах в пяти от него мальчик, размотав леску, укрепил в земле рогульку, затем, помяв что-то в пальцах, насадил на крючок насадку и закинул удочку. Свое бамбуковое удилище он поставил на рогульку, слегка всадив конец era в берег.
«На хлеб ловит, — подумал Володя. — И рогульку, гляди-ка, с собой приволок! Конечно, у него удилище в воду не плюхнется, как у меня».
Мальчик сел, поджал ноги, обхватил руками колени и уперся в них подбородком. Он был без кепки. Давно не стриженные светлые волосы падали на лоб до бровей; ветерок слегка шевелил их. Руки с острыми локтями были тонкие, загоревшие дочерна.
Володя отвернулся и снова стал смотреть на уснувший поплавок. Чуть колыхались камыши. Тот берег весь уже светился под солнцем. Редкие синеватые клочки тумана цеплялись за прибрежные кусты. Когда Володя снова взглянул в сторону соседа, кепка его сама собой поползла на затылок: в руках у мальчика отливал золотом порядочных размеров сазан.
«Когда это он?» — удивился Володя.
Он хотел было вскочить и подбежать к счастливцу, но раздумал.
«Дай-ка и я на хлеб попробую», — решил Володя, достал из кармана хлеб, отломил кусок и помял. Но хлеб был немного черствый и рассыпался в руках. Володя смочил его водой и еще помял. Достал из воды удочку, заменил червяка хлебным катышком и снова закинул.