Вторжение Бурелома

Никитайская Наталия

Вторжение Бурелома

Никитайская Наталия

Вторжение Бурелома

I

Вечер был трудный и жуткий. А сон был необычный и загадочный. И этот сон, и этот вечер оказались для меня, как потом выяснилось, судьбоносцами вроде миноносцев - то есть чем-то тяжелым, взрывным и грозным.

Я маленькая актриса, но всегда мечтала о большой сцене. Мечты ушли вместе с перестройкой: я поняла, что либо пробиваюсь к славе в шекспировском репертуаре, либо делаю номер для варьете и тем живу. Как говорит моя подруга Валька, "кусить осень хосеся..." Я актриса маленькая по положению, которое сейчас занимаю, хотя способности у меня достаточные. Это не самомнение - как-никак, а в театральный я поступила без поддержки родителей или друзей родителей. Да и какая поддержка, если папа - плотник. Номеров для показа в ресторане я сработала целых три, все смешные с куплетами и танцами. Подгулявшие люди вряд ли захотят слушать монолог Катерины или сонеты Шекспира. Правда, недавно я прочла - на пробу - "Смерть пионерки" Багрицкого. УЖ я постаралась. Хохот переходил в свинячий визг.

"Красное полотнище

Вьется над бугром.

"Валя, будь готова!"

восклицает гром.

В прозелень лужайки .

Капли как польют!

Валя в синей майке

Отдает салют".

Со мной вместе салют отдавал весь пьяный, развеселый, свински объевшийся, полууголовный, сверхъестественно разбогатевший парод. Вызывали на бис. С тех пор "Пионерку" я больше не читаю, несмотря на уговоры администрации.

Booбще-то, в этом своем ресторане я живу неплохо. Директорша наша обо мне заботится: шьет мне костюм за костюмом, коробками дарит к праздникам колготки и нижнее - очень красивое - белье. Я как-то ей говорю: "Раиса Владимировна, вы так добры", - а она отвечает: "Я не добра, я расчетлива. Ты - одна из тех, кто делает мне сборы, и я не хочу, чтобы тебя переманили".

Боже! Ну кто, кто станет меня переманивать?.. Я, конечно, сбегу из ресторана тут же, если меня пригласит Марк Захаров или Олег Ефремов, но они и не подозревают о моем существовании, а переходить в другой ресторан, менять шило на мыло - я и сама не хочу. Так что главные мои роли - впереди, а сейчас я, как могу, выживаю в трудное время.

И все бы ничего, если бы не ночные мысли о загубленном таланте и не ухаживания Бурелома.

Вы бы его видели! Таких, даже среди мафиози, встретишь нечасто. Высок. Очень плотен, но совсем не толст. Глаза холодные, бесцветные. Лицо мучнистое. Ни единого признака эмоций. Его боятся, ему прислуживают, ему подчиняются. Наши завсегдатаи, сами люди опасные, стараются лишний раз не привлекать к себе его внимания. До вчерашнего вечера только я одна и не боялась его, наверное. Не потому, что он не был мне страшен, а потому, что была уверена: я не в его вкусе. Но вчера...

Началось с того, что какой-то новичок из нуворишей стал во время моего номера выкрикивать хамские замечания, вроде: "Эй, сучка, поднимай ноги выше, дырки не вижу!" Я работала, нe сбиваясь с ритма, в конце концов, ничего особенного не происходило. Случались время от времени этакие казусы - что называется, специфика работы. И я продолжала петь песенку, которая, как назло, просто провоцировала пьяного идиота на дальнейшие шуточки:

"Полюби меня, мальчишка.

Полюби, как я тебя.

Полюби меня, мальчишка.

Я - твоя! Я вся - твоя!"

Перекрывая Мишин аккомпанемент, посетитель радостно возопил:

- Эй, телка! ...снимай трусы! Я БУДУ тебя любить!..

И полез на сцену.

Желание повеситься возникло у меня мгновенно, как и всегда в подобных случаях. О том ли я мечтала...

Но в этот раз в зале был Бурелом. И когда ко мне уже протянулись руки жаждущего немедленной любви подонка, мой взгляд упал на Бурелома. Во взгляде моем, видимо, была страшная тоска. Может быть, даже призыв о помощи. Бессознательный. Я не собиралась ни у кого просить помощи, и уж тем более у этого нелюдя. Но тот уже просигналил что-то своим шестеркам и в мгновение ока меня оттеснили от нападавшего, а его самого приволокли к столику Бурелома.

- Как тебя зовут? - спросил Бурелом.

- Илья. Ты можешь называть меня Илюхой, - было видно, что ублюдок, по-своему понимающий слово "повеселиться", изрядно струхнул.

- "Вы". Мне надо говорить "вы". - Бурелом безразлично посмотрел в глаза моего обидчика. - Ты умеешь видеть?

- Да, - со страхом в голосе ответил Илюха.

- Ты все увидел?

- Да. Я виноват.

- На брюхе будешь ползать потом, - сказал Бурелом. - Не сегодня. В другой раз. Если я тебя здесь увижу.

Илюху, его приятеля и двух девиц смыло из зала в одну секунду. В кино эти представления казались мне выдумкой.

- Ужас! Зачем все это?! - воскликнула я за кулисами, дрожа от запоздалого и всепроникаюшего страха.

- Влюбленный мужчина должен когда-нибудь дать знать своей избраннице, что он ее любит. Бурелом сделал это на свой манер, - сказал мне Мишка, аккомпаниатор и друг.

- Миша, не шути так. Этот человек не может любить.

- Только ему этого не скажи: он уверен, что может все.

Несмотря на нервную дрожь, или именно благодаря ей, я хихикнула.

И вдруг мой Миша, мой мягкий, интеллигентный Миша, схватил меня за плечи, затряс, приводя в чувство, и зашептал, как заорал:

- Не смей хихикать, глупая! Ты же не слепая! Ты под страшной бедой. Эта любовь - она была тебе зашитой до сих пор, но пока была тайной. Теперь он открыл себя и потребует ответа!..

- С чего ты взял?

Мишка не успел ответить. В дверь гримерной постучали и, не дожидаясь ответа, ввалился официант, симпатичный, в отличие от других, парень Никита Вражич. Вражичем прозвала его я, потому что в его дежурство получала с кухни самые обильные ужины. "Ты же знаешь, - говорила я ему, - фигура все мое состояние". "Да, - отвечал он, - и меня беспокоит, что оно у тебя такое тощее".

Сегодня Вражич превзошел самого себя. Поднос был уставлен с купеческим размахом: икра, севрюга, фрукты...

- Вражич, ты, по-моему, ошибся.

- Да нет, Николавна, я не ошибся. Тут есть, оказывается, еще один человек, очень обеспокоенный твоей худобой...

- Что за человек? - спросил Мишка, выразительно на меня глядя.

- Да вы и сами знаете: Буреломов Лев Петрович, только и всего. Говорит: за понесенный моральный ущерб.

- Отнеси назад, - сказала я, нервничая, - ты же знаешь, подношений не принимаю.

- Она шутит, Вражич, не стой с таким унылым видом. Нагоняя от Бурелома не получишь. Ты же знаешь, она здесь не ужинает, для нее поздненько. Так что все эти прелести и изысканности отнеси на кухню, но только для того, чтобы все это аккуратненько упаковали. Ну, а я навалюсь на свой антрекот, а из вкусностей, с твоего, Машенька, позволения, ухвачу один бананчик для дочки. - А когда дверь за Вражичем закрылась, Мишка добавил. - И не воображай, что я загоняю тебя в угол - в угол тебя загоняет Бурелом.

- Плохо, Миша, это очень плохо, что ты, кажется, абсолютно прав...

Дома меня ждал отец.

- Почему не позвонила от метро, я уже начал беспокоиться.

- Меня подвезли, ты же видел.

- Конечно, видел, чуть не окоченел, высматривая тебя с балкона.

- Ладно. Разберись с этим, - я сунула отцу пакет с деликатесами, устала до чертиков, пойду в ванную.

- Кефир я тебе приготовил.

- Спасибо, папа. Ложись.

Я чмокнула его в щеку. У меня не было более надежного человека, чем отец. Я была поздним и единственным ребенком, и он был мне предан. Для отца существовали только мама и я, и для нас обеих он был готов на все. Мама принимала это как должное, я - с благодарностью.

Когда, кутаясь в халат, я выползла из ванной, отец еще не ушел с кухни. Он сидел растерянный и немного испуганный.

- Вам выдали новогодние подарки? - с надеждой спросил он. - Это же уйма деньжищ!..

- Нет, папа. Это у меня появился поклонник. Я глотнула кефира.