Страница 7 из 42
– Я так и знала, что ты лайфер! Знала! – я сажусь напротив него и наклоняюсь вперед. – Итак, скажи мне, лайфер, если мы не собираемся умирать, то что, по-твоему, означают эти кошмары? Ты думаешь четыре всадника апокалипсиса появятся 23 апреля, чтобы заплести нам косички и поиграть в ладушки? – при упоминании косичек, я протягиваю руку и касаюсь того места, где должны были быть мои.
Упс. По-прежнему их нет.
Уэс наклоняется вперед и тычет пальцем в мою сторону:
– Я же сказал тебе – я не гребаный лайфер. И не помню, чтобы говорил: «МЫ не умрем», а только, что Я не собираюсь умирать. Мне неизвестно, что означает этот сон, и мне похуй. Скажу одно – я собираюсь выжить.
Я чуть не подавилась своим протеиновым батончиком. Уткнувшись ртом в локоть, я откашливаю арахисовое масло и смотрю на бредящего мужчину, сидящего напротив меня:
– Ты собираешься ПЕРЕЖИТЬ апокалипсис?
Уэс приподнимает плечи в недоумении, когда мягкий пакетик между его губами становится плоским.
– Как ты собираешься выжить, если даже не знаешь, что это такое?
Еще одно пожатие плечами и новая обертка падает на землю.
– Я занимаюсь этим всю свою жизнь, – голос Уэса снова тихий, и на этот раз его глаза не смотрят на меня, когда он говорит.
Что-то внутри меня скручивается от его признания, и я понижаю свой голос, чтобы соответствовать настроению своего похитителя:
– Значит, ты, типа, сервайвелист1?
– Точно, – это слово звучит резко и твердо, как будто он не хочет говорить об этом.
Меня это вполне устраивает. Я эксперт в том, чтобы не говорить о дерьме. Или вообще иметь с ним дело, если только мне не приходится.
Я прислоняюсь спиной к перилам и вскрикиваю, когда те вещи, которые Уэс запихнул мне в майку звякают, ударяясь о желтые металлические столбики – уголок одной упаковки вонзается мне в позвоночник, а другой врезается прямо в попу через пижаму:
– Ой! Черт! Больно!
Раздраженно фыркая, поворачиваюсь к ублюдку спиной и вытягиваю майку из штанов, позволяя всем его драгоценным припасам упасть ему на колени. Уэс тихо смеется, и я смотрю на него через плечо.
Большая ошибка.
Мужчина в гавайской рубашке улыбается, глядя на инструменты, которые я только что вывалила на него, как будто это рождественское утро. Над его высокими скулами порхают длинные и темные ресницы, прядь мягких каштановых волос выпала из-за уха, и все, что я хочу сделать, это забраться к нему на колени, чтобы он, посмотрел на меня так же.
Но зеленоглазая модель с обложки этого не сделает, потому что, в отличие от фонарика, карманного ножа, пачки зажигалок и открывашки, я – инструмент, который уже использовали. Уэс получил свою еду, и в любую минуту он выбросит меня, как все эти обертки на земле под нами.
За перилами, позади Уэса, мои глаза улавливают движение на другой стороне площадки. Только что приехала пожилая пара, и каждый из них раскачивает маленького ребенка на качелях. Дети хихикают и дрыгают ногами, совершенно не обращая внимания на мусор и мрачную обстановку вокруг них, но пустые, мертвые, затуманенные взгляды их родителей говорят сами за себя.
Через три дня они будут смотреть, как умирают друг у друга на глазах, и единственное, что могут сделать – это оставаться под кайфом и стараться не плакать перед детьми.
Я отрываю взгляд от них, и вся моя боль начинает подниматься на поверхность. Каждый удар и пинок, который получила этим утром, дает о себе знать. Я знаю, что вот-вот последует – Уэс объявит, что во мне больше не нуждается, – кровь огнем обжигает мою кожу. Каждая потеря, которую я перенесла, и все те, кого я знала, пытаются прорваться сквозь воздвигнутую в моей голове стену, причиняя мне боль.
Хватаюсь за карман толстовки, отчаянно желая успокоиться, но он пуст. Конечно.
Потому что Уэс украл мои таблетки, чтобы купить эти чертовы продукты.
Отвернувшись, запускаю руки в свои растрепанные ветром волосы и пытаюсь успокоить дыхание, но не могу. Не могу дышать. Не могу просунуть пальцы сквозь спутанные пряди. И не могу поверить, что была настолько глупа, чтобы позволить этому парню забрать единственную вещь, которая избавляла меня от боли. Единственную вещь, которая мне нужна. Я дергаюсь. Дышу тяжелее. Раскачиваюсь назад и вперед пытаясь успокоиться, но ничего не получается.
– Эй, ты в порядке?
«Нет!» – кричу я, но это только мысленно. Мои легкие расширяются и сжимаются, – я чувствую это, но воздух не проникает внутрь.
Нет воздуха!
– Рейнбоу…
– Рейн! – обрываю я, сжимая свою голову.
«Рейнбоу, – милый голос зовет в голове, – Рейнбоу, детка, пора домой».
Образ красивой, улыбающейся женщины с темно-русыми волосами вспыхивает перед глазами, прежде чем мое бредящее сознание отбрасывает его прочь.
Нет!
– Рейн... – голос Уэса ровный, успокаивающий.
Он разговаривает со мной, как с животным в клетке, и я веду себя соответственно.
Срываюсь с места и несусь, как полоумная.
сервайвелист1 – человек, готовящийся выжить в экстремальных условиях; участник подобного движения
ГЛАВА IV
Уэс
– Рейн! – я кричу ей вслед, но она уже на полпути через парковку.
Ее хромота стала еще хуже, чем раньше, но она справляется. Я прислоняюсь спиной к перилам и смотрю, как девчонка исчезает в лесу.
Что это было, черт возьми!
Я оглядываюсь на семью, за которой она наблюдала всего секунду назад, и задаюсь вопросом, знает ли Рейн их или что-то в этом роде.
Пофиг. Не мои проблемы.
Мой желудок урчит, напоминая мне, в чем именно заключается проблема. Или заключалась до того, как я получил недельный запас еды благодаря этому маленькому черноволосому психу. Я даже рад, что она сбежала.
Это липучка с психологическими проблемами, типа девочки, лишенной отцовского одобрения или отвергнутой отцом. Это большими буквами написано на ней, и последнее, что мне нужно – это еще один рот, чтобы кормить.
Я роюсь в полиэтиленовых пакетах, пока не нахожу банку тушеной говядины. Уверен, что на вкус она будет похожа на гребаный собачий корм, но в ней достаточно калорий и белка, чтобы пережить остаток дня.
Беру упакованный консервный нож, лежащий у меня на коленях, и клянусь, он чертовски пахнет ею. Поднеся картонку к носу, я закрываю глаза и вдыхаю, вспоминая, как она обнимала меня своими маленькими ручками в продуктовом магазине. Ее волосы пахли именно так – ванилью, кексами или каким-то подобным девчачьим дерьмом. От чего мой член стал твердым.
Да, а потом она убежала и чуть не подверглась групповому изнасилованию.
Мое сердце ударяет под ребрами будто железный кулак, когда я представляю, как Рейн стоит там, глядя мне в след, большие голубые глаза полны страха, черная толстовка почти до колен.
Хватит. Она тебе больше не нужна. Припасы, укрытие, самозащита. Вот и все.
Кровь пульсирует все сильнее, когда я вспоминаю, как маленькая истеричка пыталась отбиться от меня на парковке. Эта сука действительно дергала меня за волосы. Никто еще не дергал мои гребаные волосы.
Припасы, укрытие, самозащита.
Я представляю маленькую морщинку у нее на лбу и распухшие следы от ногтей на щеке после того, как я вытащил ее задницу из «Бургер Пэлас», когда она стояла и раздумывала, садиться со мной на байк или нет. Как-будто у нее был выбор.
Припасы, укрытие, самозащита.
Потом я вижу ее, когда нашел – свернувшейся калачиком на полу, такую крошечную, принимавшую избиение за то, что отказывалась отдать свои драгоценные обезболивающие.
Черт возьми!
Я бросаю банку обратно в сумку и хватаю свое дерьмо. Мой желудок протестует, когда спрыгиваю вниз на деревянные щепки и начинаю крепко привязывать пакеты к ручкам руля. Я должен вернуть Рейн, и это не связано с тем, что она пахнет, как сахарные печеньки или выглядит, как сломанная фарфоровая кукла, одетая слепым человеком, или потому что ее сиськи и бедра прижимались ко мне сзади на байке. Нужно вернуть Рейн потому, что я знаю кое-что, чего она не знает.