Перевёрнутый мир

Где пинками, где тычками, призывая в помощь такую- то мать, мы отвоевали себе место в купе, некогда мягкого пассажирского вагона. На момент нашего путешествия вагон представлял собой весьма жалкое зрелище и имел вид заплёванного и униженного бомжа. Даже его несмазанные дверные шарниры скрипели как-то печально и жалко, с тоской вспоминая своё былое величие.

– Н-да… – неодобрительно поморщился Иван Вольдемарович. – Своего ничего не создали, но то, что было налажено, разрушить успели.

– Чему вы удивляетесь? Помните, как у господина Пушкина в повести «Капитанская дочка» описаны все ужасы русского бунта? – поинтересовался я, а сам вспомнил профессора Преображенского из ненаписанного ещё романа М. Булгакова «Собачье сердце» и его меткие высказывания насчёт свободы и свинства в подъездах и других общественных местах.

– И почему у простого народа такая тяга к разрушению? – задумчиво произнёс граф.

– Это потому, папенька, что простые люди лишены возможности общения с прекрасным, об их образовании и образованности вообще нет речи, – пылко произнесла Луиза.

Вот тут-то я готов был с нею поспорить. В моё время хватало и образованности и знакомства с прекрасным.

Но, по-прежнему, разбитые беседки и лавочки, оборванные телефонные трубки, разбитые фонари и остальные- прочие мелочи заставляли думать об обратной стороне медали «загадочной русской души». Уж больно необузданна и не предсказуема тёмная сторона этой души. Никак мы не изживём в ней страсть к беспричинным разрушениям и погромам.

В ответ на тираду дочери граф шутливо поднял руки:

– Сдаюсь, сдаюсь, моё прелестное дитя.

– Ну вот… – капризно надула губки Луиза, – с вами, папенька, абсолютно невозможно говорить на серьёзные темы. Вы до сих пор считаете меня маленькой девочкой. А я, между прочим, уже выросла.

Иван Вольдемарович не успел дать достойный ответ на слова дочери, потому что расхлябанные двери купе распахнулись и раздался знакомый радостно-приветливый голос:

– Вот где они окопались, пока настоящие патриоты защищают отечество!

Мы все уставились на вошедшего. В дверном проёме, широко улыбаясь, стоял штабс-капитан Стрельников, из- за его спины, неловко переминаясь с ноги на ногу, выглядывал Зимин.

– Иду я, значит, от паровоза, – пояснил он, – а тут их благородие господин штабс-капитан. Собственной персоной.

– Ну, ты, брат, и на враки горазд, – весело перебил его Стрельников. – Если бы я тебя за шинельку не прихватил, то, пардон, господа, пропёр бы мимо, как тот локомотив, на всех порах.

Иван покраснел.

– Дак вас, господин штабс-капитан, и вовсе не признать.

И действительно за время своего вынужденного отсутствия Стрельников отпустил усы и бороду, что делало ещё совсем молодого офицера значительно старше, а солдатская шинель и вовсе приравнивала его к категории низших чинов.

– Так вы опять с нами? – обрёл дар речи граф.

– А куда же мне без вас? – развёл руками штабс- капитан.– И как тут, господа, не поверишь в его величество случай? Вот прошёл бы Иван минутой раньше или позже, и поминай как звали.

– А мы уж, голубчик, и не чаяли свидеться, – неожиданно прослезилась Софья Андреевна. – Ну, что же вы встали в дверях? Проходите к столу.

Девушки же выразили свой восторг радостным хлопаньем в ладоши.

– Благодарю вас, господа, – учтиво раскланялся Стрельников. – Я весьма счастлив, что снова нахожусь в вашем обществе.

После недолгой толчеи все, наконец-то, разместились, и за волнениями от неожиданной встречи никто не заметил, как тронулся состав.

Когда эмоции схлынули, Иван Вольдемарович задал первый вразумительный вопрос:

– Ну-с?

– Простите, не понял… – штабс-капитан учтиво склонил голову.

– Ну не томите уже, голубчик, – вмешалась Софья Андреевна. – Поведайте нам о своих злоключениях.

– Прошу прошения, графиня, но ничего стоящего внимания милых дам со мной не происходило, – любезно ответил Стрельников.

– Ах вы, негодник, – погрозила пальчиком Софья Андреевна. – Вас берут и чуть ли не силком от нас уводят. Вы пропадаете неизвестно где столько времени и говорите, что ничего не происходило…

– Всё это такие мелочи, графиня, что, право, не стоят вашего внимания. Главное, что мы снова вместе и наконец-то куда-то едем.

– Господин штабс-капитан, вы не смеете так с нами обращаться. Требуем рассказа, – хором возмутились девушки.

Этот довод оказался самым весомым, и штабс-капитан сдался.

– Милые барышни, дайте бедному солдату отдышаться от трудов дальней дороги, – в притворном ужасе воскликнул он. – После того как забрали меня в казармы, буквально на следующий день, меня и ещё сотни таких же солдат и офицеров загрузили в эшелоны и отправили на фронт прямо под Петроград.

Наш полк стоял под Нарвой. Дисциплины никакой, по каждому поводу и без повода собрания и митинги. К командирам доверия нет, повсюду свои носы суют комиссары. В общем не армия, а казацкая вольница.

Хорошо, что немцы в то время не предпринимали никаких боевых действий, а то бы, пардон, хана. Но, правда, через некоторое время навели мало-мальскую дисциплину. Даже господа большевики поняли, что время митингов прошло, ну и давай расстреливать всяких дезертиров и горлопанов. Народа постреляли предостаточно.

А тут восемнадцатого февраля немец нарушил перемирие, и пошла на нас вся их силища. Пять суток мы держали фронт, не успевали отбиваться от их атак. Артиллерия по нам садит без роздыху, а у нас что снарядов, что патронов – кот наплакал. Сидим в окопах, экономим. Двадцать третьего наши полки пошли в атаку, да так пошли, что дали немцу прикурить, пардон, по самое не могу, и остановили фронт на месте.

Посмотрел я на это дело и решил: хватит по чужим революциям шастать. Пора до дому пробираться, дома воевать оно как-то сподручнее. По крайней мере, знаешь, за что голову сложишь, тем более что на фронте вроде бы всё стабилизировалось. Вроде как не бросил я позиции в ответственный момент. А если честно, то просто до смерти надоело смотреть на всё это безобразие.

Штабс-капитан закончил свой рассказ и в заключение хлопнул ладонью по столу.

– Нд-а… – протянул граф. – Нерадостную картину вы нам тут нарисовали.

– Хорошего мало, гибнет империя, – подтвердил Стрельников. – Если немцы не захватят, то большевики свою власть установят. И ещё неизвестно, что хуже.

– А вы сами как думаете? – осторожно поинтересовалась Софья Андреевна.

– Я русский офицер, графиня. Политика не мой удел. Но думаю, что власть хама принесёт для отечества лишь горе и слёзы. Вспомните исторические примеры с мужичьими царями и самозванцами.

– Вы совершенно правы, господин штабс-капитан,

сокрушённо покачал головой граф. – А за примерами и ходить далеко не надо. Возьмите Григория Распутина. Ведь какую власть при дворе взял, какие непотребства устраивал…

– Иван, прекрати при девочках обсуждать этого человека, – всполошилась Софья Андреевна.

– Полноте, Софушка, я не имел в виду ничего такого,

граф смущённо умолк.

В купе повисла тягостная тишина.

– Не надо грустить, господа, – я попытался разрядить обстановку. – Татаро-монголы сколько веков пытались Русь сломить, но так и не смогли. И тевтонов мы постоянно били и бить будем. Верю, что, пройдя через кровь и горе, Россия вновь возродится и станет ещё сильнее.

– Дай-то Бог, господин есаул, дай-то Бог, – недоверчиво покачал головой граф.

Наши политические дебаты прервал возникший в коридоре шум; судя по возрастающим децибелам, страсти накалялись. По всей вероятности, кто-то что-то не поделил, а что именно стало ясно после того, как от мощного удара ногой двери нашего купе распахнулись и в проёме дверей нарисовался здоровенный дядька в матросском бушлате и, несмотря на февраль месяц, бескозырке, чудом державшейся на самом затылке здоровяка.

Надпись на бескозырке сообщала, что некогда он ходил по морям на славном корабле «Марат». Висящий на длинном ремешке маузер говорил, что его хозяин вооружён и очень опасен. К счастью, матрос был в стельку пьян.