Девчонка с изнанки

Люди гуляли по набережной так же, как они гуляют по набережным в Питере и Стокгольме, Дели и Сиднее. Семьями, парами, с колясками, с собаками, с воздушными шариками и с горячими бутербродами. Я шла в толпе, никуда не торопясь, просто дышала воздухом, просто слушала музыку. Я отличалась от остальных только тем, что я была одна. Нет, одиночек на поверхности сколько угодно. Они просто не ходят в этот парк, для них в Йери есть другие места.

Я лениво скользила взглядом по лицам, иногда останавливалась у парапета, смотрела на крошечные парусники на реке и снова шла вперёд. Набережная в парке длинная, гулять можно долго.

Мой взгляд зацепился за высокого мужчину в толпе. Прежде всего потому что он шёл в одежде с изнанки. На поверхности нынче совсем другая мода, чем-то напоминающая изнаночные пятидесятые годы двадцатого века: широкие мешковатые штаны чуть ли не от подмышек на мужчинах и платья с юбкой-колокольчиком на женщинах. А этот был в узких джинсах и лёгкой курточке-стёганке и сразу выделялся из толпы. А уж это лицо теперь я бы ни с кем не спутала, нигде и никогда.

Шокер шёл не один, а с девушкой, настолько юной и прекрасной, что у меня даже сердце отчего-то защемило. Вот прямо взревновалось мне как-то. Хотя, что я удивляюсь? С кем и быть такому парню, как не с красавицей. В модном платье-колокольчике, высокая, тонкая, с темно-русыми волнистыми прядями почти до пояса и с лучистыми глазами какого-то неземного серебристого оттенка, она смотрела на Шокера с любовью и восхищением. Они оба ели мороженое, разноцветные радужные шарики в рожках, и чему-то смеялись. Шокер – суровый, собранный, вечно поглощённый невесёлыми мыслями Шокер – заразительно смеялся! А когда не смеялся – улыбался во все свои тридцать два прекрасных зуба. И обнимал свою юную красавицу за плечи. И чмокнул её в лоб, измазав мороженым, и заботливо вытирал ей лицо носовым платком… И они опять смеялись.

Шли они не куда-нибудь, а вообще прямиком на меня. Мне оставалось лишь одно – дать дёру немедленно, неважно куда и в какую сторону.

И тут Шокер меня заметил. И, конечно же, мгновенно узнал. Ещё бы, меня-то не узнать, мои знаменитые полтора метра с кепкой, и плюс к тому вечный джинс с ног до головы посреди этого праздника гатрийской жизни. В общем, мы с Шокером, как два верблюда в пустыне, просто не могли друг друга не заметить. Он резко затормозил, не сводя с меня глаз, торопливо проглотил мороженое, которое было во рту, и вдруг улыбнулся. Не так уж широко и заразительно, как только что в беседе со своей спутницей, но тепло и, я бы даже предположила, радостно. Не переставая обнимать красавицу, он решительно пошёл ко мне.

– Здравствуй! – проговорил он по-русски, приблизившись. Его девушка с любопытством посмотрела на меня.

– Привет, Шокер! – я пожалела, что на мне и вправду нет какой-нибудь кепки. Самое время было бы залихватски её то ли на затылок сдвинуть, то ли наоборот, надвинуть на глаза.

– Не ожидал, – улыбнулся он. – Вот здесь уж точно не ожидал…

– Да я так, заблудилась немного, – пробурчала я, прикидывая, как его слова расценить. Мне здесь не место, так что ли? Ну он прав, в общем-то, только что я и сама об этом думала.

Красавица лизнула мороженое и покосилась на Шокера:

– Это твоя… новая знакомая? – спросила девушка по-гатрийски.

– Нет, Валюша, это моя… очень старая знакомая, – поправил её Шокер, тоже перейдя на гатри.

– Ну я бы не сказала, что такая уж старая, – фыркнула девушка.

– О, мы с ней познакомились очень давно, ещё тогда, когда она была моложе тебя.

Мне немедленно захотелось отыскать затерявшуюся клюку и удалиться, шаркая подошвами. Отрекомендовать меня, почти как ископаемое – это был очень свежий, очень нестандартный ход.

Шокер сдержанно кашлянул и улыбнулся мне. А потом, не переставая есть меня глазами, обратился к спутнице:

– Познакомься, Валюша, это самая отважная и решительная женщина изнанки и поверхности – проводник Апрель.

– Ух ты!.. – вырвалось у девушки. Она торопливо облизала вымазанные в мороженом губы и выдохнула: – Папа столько про вас рассказывал!

Я хлопала глазами, как последняя идиотка, а этот чёртов папа стоял рядом и смеялся, прикрыв рот ладонью.

– Я, к сожалению, не могу похвастаться тем же, – выдавила я, наконец. – Ваш папа ничего мне про вас не рассказал.

– А не удивляйтесь, – бойко сказала девушка, махнув рукой. – Это очень даже в его духе… Па, я тут вспомнила. Мы с девочками на аттракционы собирались. Я пойду, ладно?

– Иди, – кивнул Шокер даже не глядя на девочку, которая сделала мне большие многозначительные глаза и подмигнула. – В девять чтобы дома была!

Она махнула мне рожком мороженого и удалилась в ту же сторону, откуда они пришли.

– Ну, ты…

– … мудёр! Я знаю! – он снова беззвучно засмеялся.

– Ну, что ты ржёшь?! – возмутилась я. – Чувствую себя… не знаю даже кем! Да я уверена была, что это твоя девушка!

– А это и есть моя девушка. Самая дорогая в моей жизни девушка, – проговорил Шокер, оглядываясь и провожая взглядом дочку. – Её зовут Валея, ей скоро шестнадцать.

– Красавица, просто изумительная. Женихи, должно быть, одолевают?

– Есть такое дело, – Шокер задумчиво почесал нос. – Отстреливаемся по мере сил, но, боюсь, патронов скоро не хватит.

– Она проводник?

– Даже не курьер, к счастью, – сказал Шокер с таким облегчением, что я не стала спрашивать, почему к счастью.

– Мне интересно, что такого ты успел ей про меня «столько» рассказать?

Шокер сделал круглые глаза:

– Ну, уж не больше, чем полагается знать ребёнку.

Говорить Шокеру о том, что ребёнок, похоже, понял про нас намного больше, чем ему полагается, я не стала. Не хотелось портить счастливому отцу настроение.

– У тебя мороженое растаяло. Из рожка течёт. На ботинки.

Шокер тихо выругался, побежал выбрасывать рожок, а вернувшись, сообщил:

– А вкусное, кстати, мороженое. Хочешь?

– Нет, я не люблю мороженое.

– А что любишь?

– Кофе. С коньяком.

Он хлопнул ресницами и смущённо кашлянул:

– Ну, тут мы этого точно не отыщем. Семейный же парк…

– Ладно, не напрягайся. Шучу.

– Но, если ты и правда не прочь немного выпить, то… – Шокер задумался. – Во времена моей бурной юности тут было одно местечко, совсем рядом. Пойдём?

Не дожидаясь моего ответа, он взял меня за локоть, развернулся и повёл меня прочь от шумной набережной, по извилистым тенистым дорожкам к ближайшему выходу из парка. Здесь народу было совсем мало.

– Удивительно, как я на тебя набрёл…

– Это точно. Удивительно, а главное, вовремя. Завтра ты на меня уже бы не набрёл. Я теперь свободный человек, и завтра утром я возвращаюсь на изнанку.

– Поздравляю! – улыбнулся он. – Я помню, ты очень хотела свободы. Но, кажется, не очень-то верила, что этот день наступит.

– Честно говоря, да. А ты почему здесь? Отпуск?

Улыбка сошла с его лица.

– Нет, – коротко ответил он и замолчал.

– Что случилось, Шокер?

– Меня отозвали с изнанки. До особого распоряжения.

– Что, командор спустил всех собак?

– Да нет, его не особо спрашивали, я так понял. Наша группа под расследованием, опять. На этот раз у департамента безопасности. Нас сюда всех вызвали, не только меня.

– Из-за Тайлера?

Он кивнул и развёл руками:

– Этого следовало ожидать. Терракотовые взбесились не на шутку.

Мы вышли из парка, и Шокер свернул в ближайший переулочек.

Заведение, куда он меня привёл, было типичным гатрийским застенчивым кабаком. Застенчивым, потому что визитов в такие заведения принято было стесняться. Поэтому во внутреннем дворике стояли не столы, а целые беседки, заросшие цветущим плющом. Внутри каждой беседки располагались маленький круглый столик и две полукруглые скамейки. Никто толком не видел тех, кто сидел в соседней беседке, не видел, что там те соседи пьют и сколько. Хотя какой смысл в этой застенчивой предосторожности, мне было не понятно. Всё равно напиться по-настоящему в ресторанах поверхности было очень проблематично. Алкоголь подавали очень слабенький, который не может нанести вреда здоровью. Хочешь надраться до бесчувствия – это дома, за задёрнутыми занавесками. Или уж если непременно хочется ещё и разгуляться да себя показать – то это на изнанку.