Страница 26 из 76
Во всех же сих да споспешествует вам благодать Божия, утверждающая и укрепляющая вас ко спасению и к общему союзу и единению духа, мира и любви, в них же есть Царствие Божие. Молю, возлюбленные о Господе матери и сестры, не оставить и моего недостоинства во святых молитвах ваших и простить мне вольные пред вами согрешения и невольные, да Господь простит и вас и помилует всех нас Своею благодатию и человеколюбием. Аминь».
Примирения так и не наступило. Сестры, приверженные отцу Варнаве, доведенные до крайности, скорбя о лишении духовного водительства, подали прошение на имя епархиального Преосвященного о разрешении им, ввиду болезненного состояния их начальницы, избрать другую начальницу, единомысленную с ними и со старцем в управлении общиной.
К сожалению, прошение это не имело успеха, так как епархиальное начальство еще ранее было извещено со стороны Марии Пивоваровой о происходивших в общине волнениях. Вскоре после этого и сама она отправилась лично к преосвященному Макарию, епископу Нижегородскому, желая показать владыке, что слухи относительно ее здоровья — чистейшая клевета. Испрашивая себе милостивой защиты от происходящей в обители смуты, она, конечно, не щадила в своих отзывах ни сестер, ни старца. Епархиальное начальство воспылало гневом на отца Варнаву и обещало водворить мир среди сестер, а непокорных изгнать из обители.
После такого приема у владыки Мария Пивоварова стала проявлять в обращении с сестрами еще больше гордой самоуверенности. Она употребляла все меры к тому, чтобы отменить порядки, установленные в обители отцом Варнавой как неполезные и даже совершенно ненужные.
Что переживали сестры, видно из заявления выксунского мирового судьи, поданного им на имя преосвященного Макария. «Некоторые сестры, — писал он владыке, — мне заявили, что начальница даже не позволяет им брать воду из монастырского колодца, а приказывает носить из болота… Кроме того, начальница заставляет сестер покупать у нее для отопления своих комнат дрова, прежде заготовленные для обители».
Сестры рассказывали, что трапеза у них стала скудная, даже хлеба не давали вдоволь. Вопреки завету старца, чтобы каждая сестра жила в отдельной келлии, их поместили по нескольку человек, а свободные корпуса заколотили. Дров в зимнюю стужу выдавали только по два полена. Письменное общение с кем бы то ни было не разрешалось. Тяжело было сестрам видеть запустение в святой обители, но тяжелее всего было для них слышать о том, что со стороны начальницы на их дорогого отца и наставника возведено много клеветы и послано много неподобающих доносов.
Не зная, как водворить нарушенный мир, сестры решились лично войти к владыке с ходатайством об избрании новой начальницы. Не осмелившись обратиться к Преосвященному напрямую, они сначала зашли к благочинному монастырей архимандриту Лаврентию, который встретил их следующими словами:
— Сестры, я только что от владыки. Ваша начальница телеграфировала, что вы без ее ведома и паспортов убежали из обители. Она просит отнестись к вам как к беглым. Я бы посоветовал вам примириться с ней, иначе вам же плохо будет, так как все епархиальное руководство на ее стороне.
После этих слов бедные неопытные сестры пришли в сильное смущение, и только необходимость как-то разрешить конфликт заставила их, невзирая ни на что, представиться Преосвященному и просить его снисходительно выслушать их. Владыка Макарий встретил их грозно. Сестры со слезами на коленях просили его дать им начальницу-мать, единомысленную с ними.
— Никогда этого не будет, потому что Мария вполне хорошая начальница. Вас возмущает против нее какой-то Варнава, и вы слушаетесь его. За это я лишу его места…
Сестрам пришлось защищать своего невинного старца. Они поняли, что им уже более нечего делать в Нижнем, так как епархиальные власти во главе с самим Преосвященным действительно были на стороне Марии Пивоваровой. Тогда они решились ехать к самому старцу.
По пути из Посада к «Пещерам» они повстречали отца Варнаву, который ехал в Лавру. Остановив извозчика и выслушав их, старец направил сестер в Киновию к госпоже Сапожниковой, а сам поехал в Лавру на собор, куда его вытребовали по делу о происходившей в обители смуте.
С глазами, полными слез, проводили они батюшку и пошли к Сапожниковой, куда спустя некоторое время прибыл и сам отец Варнава. Любвеобильный старец при виде скорбных сестер забыл о только что выслушанном им на соборе поношении, участливо ободрял и утешал их.
— Много вы претерпели скорбей, — говорил он, — и еще потерпите, но не печальтесь. Чем глубже скорби и чем больше их, тем более впоследствии прославится обитель ваша. Вы бедствуете, да ведь и я не без печали. За это время сколько гнусных и неподобных доносов было на меня начальству. Вот и теперь на соборе отец наместник и присутствовавшие старцы, очевидно, доверяя возводимым клеветам, намеревались было отстранить меня от всякого попечения о вас. И только всеми уважаемый схимонах Александр защитил меня, объяснив собранию, что это мое попечение о вашей обители, как и самое основание ее, возложены на меня старцами, моими наставниками. В силах ли собор снять с меня этот многотрудный завет старческий? Этими словами отец Александр положил конец всем нареканиям. Зная, что нельзя нарушать старческих заветов, лаврские монахи молча оставили собрание. Итак, говорю вам, не отчаивайтесь, потому что чем больше горя, тем ближе и помощь Царицы Небесной. Вы подкрепитесь чем Бог послал да и готовьтесь в путь, вас скоро позовут.
Действительно, в тот же день подают им телеграмму с приказанием начальницы немедленно возвращаться в обитель, куда едет член Духовной консистории для производства следствия.
По возвращении в общину сестер стали вызывать на допрос. Все они, за исключением, конечно, небольшого числа сторонниц настоятельницы, единодушно высказали члену консистории протоиерею Ипполиту Световидову нежелание иметь Марию своей начальницей. Разъяснили они также и то, что имеют потребность в наставлениях и руководстве своего духовного отца и что по этим соображениям они не могли согласиться с предложением начальницы об устранении отца Варнавы от участия в делах обители.
Никто из них при этом, однако, не посмел или же не догадался посмотреть, как записываются их показания. Когда вскоре после того допроса начальницей был получен указ, дававший ей полное право самовластно высылать непокорных и вообще распоряжаться в обители по своему усмотрению, тут только сестры поняли свою оплошность.
Изгнание из обители «Варнавиных» началось с лиц, более значимых по своему положению. Так, первой была удалена из обители П. И. Кокушкина (впоследствии игумения Павла), а затем 26 августа 1879 года с помощью станового пристава были высланы еще двенадцать сестер. В числе их оказалась и престарелая мать Неонила, которая в продолжение десяти лет до назначения Марии Пивоваровой с честью выполняла обязанности начальницы обители. Об этом постыдном распоряжении Марии рассказывали следующее: «Пригласили станового пристава и полицейских в церковь, куда собрали всех сестер. Прочитали список назначенных к удалению. Приказали предпринять все меры к тому, чтобы в течение двух часов келлии были освобождены. Услышав, что нас изгоняют навсегда из обители, где целых пятнадцать лет прожили мы под покровом Царицы Небесной, с горьким рыданием молились мы пред иконой Владычицы, моля Ее защитить нас. Тяжело и вспомнить, какой поднялся вопль, когда полицейские по приказанию начальницы начали силой выгонять нас из храма, требуя немедленного приготовления к отъезду. У каждого корпуса стояли полицейские, а в келлии к нам прошли сторонницы Марии и осматривали наши вещи, вероятно, из опасения, как бы мы не взяли чего монастырского. С трудом собрались в путь и, взяв под руки старицу Неонилу, с плачем направились к Святым вратам, где и выдали нам паспорта. Все сестры, не боясь начальницы, со слезами провожали нас».
Тяжела была бы участь этих беззащитных, лишенных крова страдалиц, оставшихся без всяких средств к существованию. Но нашелся добрый человек, который принял сердечное участие в судьбе изгнанных сестер. Им оказался управляющий выксунскими заводами Г. Мешков, который позаботился о приюте для них на первое время: поместил в снятом для них доме. Трудно было после стольких лет уединения привыкать к новой обстановке, когда всюду нетрезвые люди, мирские песни, крик, а подчас и бранные слова. Сестры с грустью вспоминали о своей прежней блаженной жизни.