Страница 1 из 4

Люди скорой. Честные истории о том, как спасают жизни

Грин Филип Аллен

Филип Грин

Philip Allen Green, M.D.

People of the ER

Посвящается моей семье

Люди скорой

Хочу рассказать вам о тех, с кем я встречаюсь каждый день и о ком еще не рассказывал.

Это люди приемного покоя.

У них давно сформировалась зависимость в самой крайней ее форме. Они безумцы и не желают признавать своего безумия. Они алкоголики, наркоманы, насильники – с ними нельзя иметь дело.

Если присмотреться, таких можно встретить в любом приемном покое. Они разбросаны по разным палатам и прячутся за шумом и хаосом, среди пациентов с загрудинной болью и травмами. Их легко не заметить, пройти мимо, скользнув пустым взглядом. Но только не сегодня. Давайте начнем с палаты № 1.

Здесь находится мужчина. Зовут его Стивен. Он алкоголик. Нет, не такой: «Привет, меня зовут Стивен, и я алкоголик». Нет, Стивен – алкоголик из приемного покоя. Вы наверняка встречали его раньше. По крайней мере, точно такого же Стивена из своего города.

Он один из тех, кого мир пережевал и выплюнул, жалкий отброс человечества, падальщик, который скрывается во мраке, когда вы в три часа ночи включаете аварийное освещение. Его (и ему подобных) можно увидеть на скамейках в парке или на газонах практически в любой точке города. Он не похож на попрошаек с аккуратными, написанными от руки табличками с просьбой о милостыне. Истинные Стивены всегда слишком пьяны для подобного. Проезжая мимо, вы говорите детям: «Этот дядя просто спит», но сами-то понимаете, в чем дело. Этот дядя мертвецки пьян в половине восьмого утра.

Стивены есть везде.

В определенном смысле Стивены – настоящие граждане мира. Они не признают политики и границ. Они жили и живут во всех странах и во все эпохи с незапамятных времен. Это особое племя и особый народ, истинные кочевники, унесенные ветром. Зимой они мигрируют на юг. Когда приходит лето, они бредут назад, от бутылки к бутылке. Они есть во всех маленьких и больших городах мира.

Если хотите поговорить со Стивеном или просто принести ему сэндвич, ищите его по осколкам. По сверкающей в лучах солнца тропе. По трагическому пути. Опуститесь на колени и сделайте глубокий вдох. Вы почувствуете запах перегара. Глаза у вас заслезятся, а в носу засвербит, словно вы вдохнули отбеливатель для стирки.

Чуть повернитесь, и тропа засверкает еще ярче, словно алмазная пыль. Прозрачное стекло водочных бутылок отлично блестит на солнце. Наклонитесь еще ниже, и вы разглядите яркие красные, синие и зеленые осколки бутылок Mad Dog 20/20[1]. Бутылки упали и разбились. Они все еще сочатся крепленым вином. Они расцвечивают тропу, как капли краски, упавшие с кисти художника. Вы заметите несколько золотых блесток украденной в магазине бутылки Goldschläger[2]. Трагический путь неожиданно становится таким немыслимо прекрасным, что устоять невозможно. Вам хочется идти дальше, найти художника.

И вы идете вперед, вдоль этой тропы, словно гончий пес, взявший след. Путь Стивена лежит из приемного покоя через больничную парковку, затем на Мейн-стрит, к автобусной остановке. Здесь он резко сворачивает налево, в переулок, и ведет к помойке возле KFC. Стивен отлично знает местного прыщавого менеджера-скандалиста. Стивен поднимает крышку, залезает в бак, перекусывает холодной курицей и застывшей картошкой и шагает дальше.

Остановка возле винного магазина, чтобы пополнить запасы. Расплачивается Стивен собранными бутылками и банками. Оттуда он направляется к реке, перелезает через проволочную изгородь, скользит по глинистому берегу. И вот он дома. Тут можно и расслабиться с бутылкой. Стивен собирает ветки и разводит огонь на старом кострище. Скоро подтянутся другие бродяги. Их охота и странствия на сегодня закончились. Цена входного билета – спиртное, и каждый приносит свою долю, бутылки, которые позвякивают в их сумках и рюкзаках.

Посмотрев на их лагерь, можно не заметить ничего, кроме грязи: старые одеяла, пара использованных шприцов, перевернутая магазинная тележка на трех колесах. Вам неизвестно, что это посадочные огни. Это сигнал другим алкоголикам и наркоманам, бродящим поблизости. Когда наступит момент и начнется откат после героинового или алкогольного кайфа, эти огни подадут сигнал: «Аварийная посадка! Приземляйся к нам!»

Если осмелитесь, можете перелезть через изгородь и спуститься к реке. Можете вторгнуться в лагерь, пинать бутылки или самих бродяг, орать на них во все горло. Но Стивены посмотрят на вас остекленевшим взглядом и снова присосутся к бутылкам. И глаза их будут так же пусты, как бутылки, валяющиеся под ногами.

Да, алкоголики – люди приемного покоя. Люди между нот, играющие не по правилам. Но они не единственные.

В палате 5 лежит Мэнди Б. Она наркоманка – сидит на бенадриле. Да-да, вы не ослышались: на бенадриле. Два-три раза в неделю она поглощает огромные упаковки розовых антигистаминных таблеток. Посасывая их, словно конфетки, она покидает этот мир и улетает в свой собственный мир между нот. А потом Мэнди бродит по парковке у супермаркета, натыкаясь на машины и столбы освещения и беседуя с людьми, которых никто, кроме нее, не видит. Кто-то вызывает полицию, потом скорую, и она, как блудная дочь, возвращается к своему народу.

К людям приемного покоя.

Она ковыляет по приемному покою, мышцы ее подергиваются, словно у наполовину обезглавленной индейки, которая мечется по птичнику накануне Дня благодарения. Мэнди пытается ходить. Каждое ее движение выглядит странно – стоп-старт, стоп-старт, стоп-старт, стоп! Губы ее кривятся, слова сливаются в неразборчивую кашу, расширенные зрачки похожи на две черные луны на свекольно-багровом лице. Она шарахается от пауков, змей и чудовищ, которых видит только она одна. Они ползают по полу, стенам, проходят сквозь стены и проникают под ее кожу.

– Вернись в палату! – кричу я, когда она пятнадцатый раз за четверть часа выходит в приемный покой, бормоча что-то про летучую мышь, кошку или шляпу, прилипшую к ее руке.

Да, Мэнди Б. точно одна из людей приемного покоя.

Не поймите меня превратно. Здесь есть и другие. Те, кого вы назвали бы «нормальными». Такие, как вы. В одиннадцатой палате лежит бизнес-леди Шелби с гриппом. В шестой – четырехлетняя Тами с больным ухом. В девятой – семидесятилетний мужчина, имени которого я еще не запомнил. У него пневмония.

Когда эти люди смотрят на мир, они видят только таких же, как они. Людей приемного покоя они не замечают. А если и замечают, то чаще всего смотрят на них с вялым любопытством. Как на трехногую собаку, которая во вторник проковыляла мимо их дома. Посмотрели на нее – и тут же забыли.

Но я не забываю. Я не могу. Я постоянно вижу их.

Вот, например, Энтони. Он в восьмой палате. Энтони сидит на коке. Нет, не на газировке. Я встречаюсь с ним два раза в месяц по понедельникам. После уик-энда, следующего за днем зарплаты. Зарплату он тратит на кокаин и проституток.

В последнее время его мучают вызванные кокаином боли в груди. Страсть к кокаину буквально сжигает его. Измученный миокард дает депрессии сегмента ST на ЭКГ – и неудивительно после сорока восьми часов кокаина, секса, музыки техно и химических радостей. Эти радости наполняют его сорокасемилетнее сердце, но потом оно стонет, умирает и начинает терять свой драгоценный тропонин.

– Постарайтесь не употреблять наркотики, – советую я, и мы оба смеемся. – Серьезно, умеренность никому еще не вредила. Особенно с возрастом.

Mad Dog 20/20 – дешевое американское вино от 13 до 18 % спирта, окрашенное в яркие цвета в зависимости от ароматизатора – кокос, апельсин, лайм, красный виноград и т. п. Стоимость – около 5 долларов за бутылку. (Примеч. ред.)

Goldschläger – швейцарский элитный шнапс с корицей и хлопьями золота (13 мг на 1 л напитка). Стоимость – около 300 долларов за бутылку. (Примеч. ред.)