Слава

Тренировки тяжелые были, Димка нам давал хорошие нагрузки. А потом он ушел, мы уже учились на третьем курсе, я тогда по первому разряду боролся, и пришел Костя Смирнов, он был мастер спорта по боксу и мастер спорта по самбо. Рост примерно метр семьдесят, может, чуть-чуть повыше, но шея у него начиналась прямо под ушами, длинный нос перебит в двух местах и такая челочка, на него просто посмотреть – и можно было сдаваться сразу. У нас он только подрабатывал, а официально тренировал оперативный пункт ленинградской милиции, не патрульных, а именно оперативников. Вел у них самбо и спортивный боевой комплекс. Почему я потом туда попал – это отдельная песня.

Дело молодое

– В году 1958-м появились так называемые бригады содействия милиции, бригадмил, это еще до дружинников было. И в эти бригады набирали ребят-спортсменов, именно вот таких борцов, боксеров. Я попал в число первых бригадмилов. Во-первых, это было почетно. Во-вторых, там имелись поблажки по учебе, хотя мне они, в общем-то, не очень нужны были. И масса интересных вещей.

Мы ходили в рейды на Ленинградскую барахолку. Что такое Ленинградская барахолка? Я не знаю, как сейчас, а тогда это невозможно было себе представить, чтобы продавали там все. Сидел мужик и продавал гвозди поштучно, бывшие в употреблении, гнутые. Ходил чудак, я запомнил просто, он часто мелькал, который продавал туфли Раджа Капура – был такой известный индийский актер, в «Бродяге» снимался. Вот я его года полтора видел, он все время эти туфли продавал. Там же мы заловили мужика, у него был полный чемодан швейцарских, настоящих швейцарских золотых часов. И мы его когда заловили, он нам говорит: ребята, давайте я вам дам сейчас по тысяче рублей. А у меня степуха повышенная была 32 рубля. Тыщу! – и дам еще по паре часов, идите вы себе, а я пойду себе. Но мы же сознательные, мы же его привели, конечно.

Я уже не говорю про рейды по злачным местам, там, где женщины не самого строгого поведения принимали не очень ответственных ухажеров, это был кошмар. В то же время, кстати, была колоссальная драка на Кировском стадионе. Это стадион-стотысячник, был ангшлаг, и играл «Зенит» с «Торпедо». «Зенит» к началу драки почетно проигрывал со счетом 1:5». Когда вратарь пропустил третий мяч, на поле выбежал мужик на костылях, и стал орать: уходи, лучше я стану на ворота. Ну, мужика милиционеры повязали и поволокли.

В это время начался крик: милиция издевается над инвалидами, инвалидов бьют. И начали бить милицию. И понеслось. Метелили все всех, никто же не знает уже, кого бьют. Ментов били по-черному, сразу и били, и резали. Сыграли тревогу какому-то из училищ – помню, что прибежали ребята-курсанты моряки. Их начали резать. Тогда подняли по тревоге все училища питерские, больше того, объявили, что курсантов режут, а поэтому вы никого не жалейте, всех, кто стоит, – бейте. И ребята приехали уже с бляхами на руках, это было молотилово со страшной силой.

Так вот после этой игры нас стали сажать за воротами на скамеечку под видом журналистов, и мы там добросовестно отсиживали вот такие игры. Нам разрешили тренироваться боевому комплексу, я ходил к ним в полк на тренировки. Вот просто пример, в чем отличие было. Ездили мы на матчевую встречу в корабелку, отборолись, обратно долго едем трамваем. Вечер, народу много, мы все стоим, и Костя Смирнов, тренер, в том числе. И какой-то кадр полез к нему в карман, мелочишку пощипать. Костя вытащил его руку, об колено хрясь, и у него кости наружу повылезали. Он ему руку отдал и сказал: иди, больше воровать не будешь. Как мы на него окрысились тогда, мы с ним месяца три вообще не разговаривали, на тренировку не ходили, никуда. Пока не собрал, не извинился, не сказал, что он был неправ. Ну, понятно, здоровый ты мужик, понятно, что это редиска, но зачем же так, ну?

Конечно, были и обычные студенческие развлечения, в том числе редкие гастрономические. Я говорил про степуху в 32 рубля. Общага есть общага, всегда хочется кушать.

Поначалу мы выработали себе устойчивый рацион: это были пирожки с ливером, которые, когда они были свежими, стоили 5 копеек штука, а когда они были трехдневные, то стоили три копейки штука. Мы, конечно, покупали трехдневные. Потом покупали чашку киселя в брикетах. Одного брикета на чайник – как раз. Поэтому мы покупали по три-четыре пирожка на ночь, и в духовку, плюс чайник киселя – это был наш харч.

Скоро я понял, что так жить нельзя, надо побочный заработок иметь. И, как все студенты, пошли на вокзал рядышком, вагоны выгружать. Очень быстро дошло, что это тупое дело, заработка никакого, только мучаешься. Особенно, если вагоны с картошкой, это вообще караул. Она ни лопатой не берется, ничем не берется, а вагоны же здоровенные, крытые вагоны, 40 тонн. 3 рубля за ночь. Ну в лучшем случае пятера. Сколько таких ночей нужно?

Стало ясно, что надо головой зарабатывать. Пошел на кафедру испытания сооружений, у нас же в ЛИСИ, по совместительству лаборантом. Во-первых, очень много действительно интересных вещей узнал, пока там работал. Во-вторых, 45 рублей заработок, а стипендия 32. После каждой степухи – это стало традицией – мы ходили на Витебский вокзал и на червонец там обедали. Это был бокал вина, свиная отбивная на ребрышке, какой-то салат и что-то еще. Это мы так самоутверждались.

Ну а дальше – больше. На третьем курсе мы уже в ресторан «Москва» ходили, на перекрестке Невского и Лиговки, где круглое метро. И я уже не помню, чего мы туда зачастили, но кончилось это некоторым таким даже неловким моментом. Папа приехал, я уже был на 5 курсе, мог себе позволить его встретить, ну и пообедать сводить. Мы заходим, садимся за столик, подходит официант: Слава, тебе как всегда? Батя на меня такими глазами посмотрел – его сын и по кабакам «как всегда».

У нас в ЛИСИ было очень много иностранцев, наверное, со всего света, в том числе много китайцев. Так вот, одному из китайцев, Туань Бохоа, мы написали диссертацию кандидатскую, которую он успешно защитил на отлично. Называлась эта диссертация «Опыт строительства ТЭЦ в Советском Союзе». Ну, посидели в публичке, Бохоа был счастлив, защитился. У них там вообще драконова земля была, не дай бог четверку получить – они отсылали обратно в Китай, там такие кары были. Бохоа, когда защитился, решил нам устроить праздничный обед, пригласил нас втроем. Мы пришли, у него стоят пиалушки китайские, из хорошего китайского фарфора, светятся, супница тоже фарфоровая. И он наливает нам в эти плошки такую светло-желтую жидкость под названием бульон, и там плавает в каждой по три вот таких вот черных мохнатых гусеницы. Я посмотрел и думаю, да пропади ты пропадом. Валерка, он был всеядный, он сожрал на раз всё. Милошка этих гусениц отодвинул, бульон сожрал. А Бохоа так удивился, говорит: тебе что, не понравилось? Ну, пришлось мне сослаться на здоровье. И выяснилось, что это какие-то трепанги, чуть ли не самые дорогие в Китае, которые стоят бешеных денег, и он на них истратился для того, чтобы выразить нам свое уважение за ту помощь, которую мы ему оказали.

Поэтому с китайцами у меня давнишняя научная дружба. У китайцев вообще такие суровые правила были, не дай бог. Пить нельзя, курить нельзя, плохо учиться нельзя, много есть нельзя, они за этим очень следили. И чуть что не так, собирали землячество – и все, за четверку могли выгнать к чертовой матери.

И вдруг появляется товарищ Ма. Пьяный, с девкой под мышкой, с сигаретой в зубах. Это была, конечно, бомба. Потом я у Бохоа спрашиваю, говорю: Бохоа, как же так, вам же этого всего нельзя, а он что? Он говорит: ты не понимаешь, товарищ Ма в свое время сражался в партизанской армии Мао, и он настолько закаленный коммунист, что ему вот это все не страшно, оно ему не вредит. Поэтому он это может себе позволить, а остальные нет, никогда.

С вьетнамцами и того хуже было. Во-первых, вьетнамцы, когда приезжали, это были ходячие скелеты, просто в прямом смысле этого слова. Им выдавали по 50 граммов нечищеного риса и какие-то лепешки неизвестного происхождения. А когда они стали питаться в студенческой столовой, то следили, чтобы не съедали больше, чем полпорции, потому что боялись, что привыкнут, вернутся во Вьетнам и будут голодать после такого.