Слава

Но это не страшно было, а страх приходил, когда сталкивались с настоящей шпаной, натуральными бандюками, теми, что постарше. В Гомеле есть парк, он назывался парком князя Паскевича, это было его родовое имение – с замком, погребами и склепами. Эти склепы отличались тем, что их отливали из разноцветного стекла, вот как бутылочное. Своды, колонны – все было стеклянное. И мы туда лазили, отковыривали, у нас это был как обменный денежный фонд, у кого какая стекляшка. Вот в одном из таких складов мы набрели на человеческую кожу с татуировкой – так лентами и висела, причем видно было, что она свежая.

Или когда за нами гнались бандиты, мы с санками были – хорошо, что парк наверху, скатились вниз, еле-еле убежали. Я и сейчас уверен: если бы поймали – убили бы. Бандитов было валом.

Окончил я успешно детский сад, меня за это дело премировали формой, до нее я ходил в штанишках выше колен и рубашке, какая была. Про обувку вообще не говорю, что попадалось, то и носил. А тут мне форму дали как отличнику. Брюки настоящие, гимнастерку, ремень, ФЗУшники такое носили. ФЗУ – это фабрично-заводские училища были, где учили низкоквалифицированным профессиям. Учили там всего четыре года, и они приравнивались к начальной школе. Потом шли ремесленные училища, там уже было 7-летнее обучение, это то, что потом стало ПТУ.

И вот я в этой форме с ремнем пришел в школу, сентябрь проучился, первую четверть закончил на пятерки, и папа с мамой решили подарить мне по этому поводу сандалии, мою первую кожаную обувь. А первая четверть когда заканчивается? Перед Новым годом. И перед Новым годом я надел эти сандалии и пошел показать мужикам, какая у меня классная обувь.

А потом к нам приехал из Австрии дядя Саша, муж папиной сестры, это я хорошо помню. Кстати, это тоже интересная история, что два брата – дядя Саша и его брат Борис – женились на двух сестрах, сестрах моего папы. Дядя Саша был сухопутный военный, а Борис – авиатор-инженер. Они встретили этих двух сестер и чуть ли не одновременно сыграли свадьбы. А потом судьба развела их: Борис очень рано погиб. В Лазаревском я нашел потом его могилу, я уже майором был, нашел памятник – братскую могилу рядом с санаторием в Чемитоквадже, который мы строили для космонавтов.

Так вот дядя Саша был боевым полковником, комендантом какого-то города, чуть ли не Вены, с высшими орденами, включая орден Александра Невского – он его получил как командир гвардейского полка за взятие Вены. Два студебекера приехали, один с вещами, а второй – с его взводом охраны. Вместе с ним приехал его ординарец, Саша Макридин, старший лейтенант, Герой Советского Союза. И привезли они настоящий футбольный мяч. Саша с нами вместе играл в футбол, ну это была фантастика.

А в 1965 году, когда я уже служил в Мукачево в Прикарпатском округе, после того как вернулся с Новой Земли, в Ужгороде стоял армейский корпус, и начальником политотдела корпуса был уже генерал-лейтенант Александр (отчество не помню) Макридин. Я напросился к нему на встречу. Дядя Саша еще жив был, я ему рассказал, как мы играли в футбол, и что я племянник дяди Саши.

В 1947 папа переехал из Гомеля в Лисичанск, там только начали возводить Лисичанский химкомбинат. Мама устроилась там инспектором отдела кадров, в ОРСе, был такой отдел рабочего снабжения. А я продолжил учиться уже в Лисичанской школе. И тогда же прорезалась у меня мощная тяга к животным.

Первый, кого я приволок, был еж. Он у нас долго жил, наверное, с полгода. Все бы ничего, но потом выяснилось, что это ежиха, – она начала размножаться, и мама ликвидировала ежей у нас в доме как класс на раз-два. Потом мы поймали в лесу зайца, маленького зайчонка, не кролика, а именно зайца. И он у нас тоже жил. Причем выяснилось, что он очень контактный, очень любил общество, где люди – там и он. Но у него имелась одна отвратительная черта: утром, когда он вставал и с ним не было собеседника, он садился на задние лапы, а передними барабанил в дверь, как в барабан, причем это был такой грохот, что кого хочешь мог поднять. Ну и в какое-то воскресенье он достучался, папа его за уши – и во двор, а там собаки, заяц рванул – только мы его и видели.

Кстати, у меня и в Гомеле были животные. Сначала я подобрал синичку, замерзшая синичка уже была, я ее притащил, как-то отогрели, оттаяли – и вот в этой здоровенной комнате, где потолки до неба, она жила. Ни клетки, ничего не было, она летала, где хотела. А синички больше всего на свете любят сало и мясо. И когда мама на мясорубке мясо крутила, она подлетала, садилась на этот трассер мясорубки и оттуда таскала мясо, отогнать ее было невозможно. Потом пришла весна, и вот с улицы синички прилетают, а она сидит внутри. Они там что-то щебечут, она так ухо к стеклу прикладывает, слушает, потом им отвечает. Я решил, чего же она будет в комнате, открыл форточку, она улетела и прилетела, и так несколько раз, а потом улетела и уже не вернулась.

В Лисичанске я завел себе первую кошку. Назвали ее Яника, обычная дворовая кошка. Правда, потом выяснилось, что это кот, но Яникой мы его так и продолжали звать. Это был настоящий кореш у меня. Я садился учить уроки – он забирался на плечо, вместе со мной читал, и когда я дочитывал страницу, он лапой переворачивал, причем я ему никаких команд не давал, он сам как-то соображал, что пора перевернуть.

Там я доучился уже до 4 класса, это мне уже было 10 лет. Тогда я научился плавать. Лисичанск стоял на одном берегу Северского Донца, а на другом берегу, со стороны Северодонецка построили лодочную станцию и открытый бассейн на воде. И мы ездили плавать туда, потому что со стороны Лисичанска не было хорошего берега. С лодочной станции пацаны приезжали, нас забирали, отвозили на тот берег, и мы себе плавали. Все было классно, пока в один прекрасный день я не опоздал, и они не уплыли без меня. Я один на берегу, а пацаны все уплыли – ну, я снял свою одежку, взял ее в одну руку, и на одной руке через Донец поплыл. Думал, утону к чертовой матери. Доплыл. С тех пор начал плавать. А когда вот лодкой возили, не плавал, а только нырял. Поплыл, когда жизнь заставила.

Кстати, в Днепре потом я прыгал с моста на острове Комсомольском, это пешеходный мост с берега Днепра на остров. Так вот залез я на арку над этим мостом, высотой метров 17, не меньше, и прыгнул с нее. Вот поэтому в советские времена молодежь и была талантливой – при таком детстве выживали немногие. Рождаемость была высокая, а те, кто выживал, показывали чудеса высокой приспособляемости.

В 1950 году мы переехали в Северодонецк, и началась совсем другая жизнь. Это первая своя квартира, мы на нее надышаться не могли. Двухкомнатная квартира, с кухней, титан дровяной был, можно горячую воду затопить… У меня появился собственный стол, где можно было уроки делать, до того я за обеденным учился – поели, вот тебе и место для учебы.

В Северодонецке папа уже стал начальником цеха, был участником ВДНХ, а участвовать на ВДНХ – это по советским временам довольно редкое дело. Там он получил большую серебряную медаль, называлось это «за строительство города на сыпучих песках». Мама на какое-то повышение пошла в том же ОРСе, по-моему, стала начальником отдела кадров. А я перешел в новую школу, где успешно отучился до выпуска, до 10 класса. Там и друзья появились, которые надолго остались в жизни, да и вообще время такое было, достаточно интересное. Учился я все время хорошо. Начал усиленно заниматься спортом.

Меня увлек волейбол, и я измывался над собой: по 200 приседаний на одной ноге пистолетиком, по лестнице вверх – тоже только на одной ножке прыгать, а мы на четвертом этаже жили, в квартире головой достать до лампочки в коридоре – это вообще было обязательной вещью. Начал играть, ничего так вроде играл, ездили по соревнованиям.

Северодонецк, кстати, был очень спортивный город, только волейбольных площадок было больше 20. И все время полные. Здесь же построили первые крытые корты Союза. Такой хороший, спортивный город был. Ну, а раз спортивный город, то где же мы, как не там?