Страница 6 из 13
И, наконец, о названиях. Тот класс молекул, к которому относятся псилоцибин и ЛСД (а также мескалин, ДМТ и некоторые другие), на протяжении многих десятилетий, с того момента, как на них обратили внимание, называли по-разному. Вначале их называли галлюциногенами. Но их воздействие было настолько разносторонним (в сущности, полноценные галлюцинации достаточно необычны и редки), что вскоре исследователи стали искать более точный и подходящий термин (этот поиск описан в 3-й главе). Термин «психоделики», чаще всего используемый мною в этой книге, имеет и свою оборотную сторону. Появившись в 1960-е годы, в период расцвета контркультуры, он несет в себе и соответствующий культурный багаж, причем немалый. В надежде избежать этих ассоциаций и подчеркнуть духовную составляющую самих препаратов некоторые исследователи предложили называть их энтеогенами (в переводе с древнегреческого «божество внутри») – название, которое кажется мне слишком вычурным, поэтому термин «психоделики», изобретенный в 1956 году, несмотря на внешние атрибуты 1960-х, представляется мне этимологически более точным. Составленный из двух древнегреческих слов, он означает просто «проявление ума», что в точности передает то воздействие, которое оказывают на наш ум эти необычные молекулы.
Глава первая
Ренессанс
Если уж необходимо точно указать начало современного ренессанса психоделиков и связанных с ними исследований, то таким началом, несомненно, является 2006 год. Правда, для многих людей в то время это было совершенно неочевидно. Не было принято никаких законов, не было издано никаких регулирующих актов или объявлено об открытиях – ничего такого, что указывало бы на этот исторический сдвиг. Но когда в течение этого года последовали одно за другим три вроде бы никак не связанных между собой события – первое в Базеле, Швейцария, второе в Вашингтоне, а третье в Балтиморе, штат Мэриленд, – чувствительное ухо вполне могло бы различить треск начинающего раскалываться льда.
Первым событием, которое предстает, если рассматривать его с позиции прошлого и настоящего, как своего рода исторический шарнир, было столетие со дня рождения швейцарского химика Альберта Хофмана, который в 1943 году случайно обнаружил, что пять лет тому назад он открыл психоактивную молекулу, впоследствии получившую название ЛСД. Этот столетний юбилей был необычным в том смысле, что на нем присутствовал сам юбиляр. Разменяв первую сотню лет, Хофман сохранил на удивление прекрасную форму, был физически подвижным, острым на ум и принимал самое активное участие в торжествах: сразу за празднованием дня рождения намечался трехдневный симпозиум. Церемония открытия состоялась 13 января, через два дня после столетнего юбилея (Хофман дожил до 102 лет). Конференц-зал в Базельском центре конгрессов заполнили две тысячи человек, которые стоя рукоплескали невысокому и немного сутулому мужчине в темном костюме и галстуке, который, опираясь на палку, медленно пересек сцену и занял свое место.
Из этих двух тысяч человек двести были журналистами, съехавшимися на симпозиум со всего мира, а остальные – целители, искатели, мистики, психиатры, фармакологи, исследователи сознания и нейрофизиологи; другими словами, большинство было представлено людьми, чья жизнь радикально изменилась под действием молекулы, которую человек на сцене извлек из гриба полстолетия назад. Они собрались здесь, чтобы воздать должное этому человеку, чтобы отметить событие, которое его друг, швейцарский поэт и врач Вальтер Фогт, назвал «единственным радостным открытием ХХ века». Для людей, собравшихся в зале, это была отнюдь не гипербола. По словам одного из американских ученых, свидетеля сего торжества, многие из присутствовавших «прямо-таки боготворили» Альберта Хофмана, поэтому нет ничего удивительного, что это событие чисто внешне во многом напоминало религиозный обряд.
Хотя практически каждый из присутствовавших знал наизусть историю открытия ЛСД, тем не менее Хофмана попросили рассказать «миф о сотворении» еще раз. (Эту историю он изложил, если мне не изменяет память, в изданных в 1979 году мемуарах «ЛСД – мой трудный ребенок».) Хофману, который в то время был еще молодым химиком, работавшим в одном из подразделений компании Sandoz, занимавшемся выделением химических соединений из лекарственных растений для производства новых препаратов, было поручено синтезировать одну за другой молекулы алкалоидов, производимых спорыньей. Спорынья – это грибок, который часто заражает зерновые культуры (обычно рожь, из которой пекут хлеб), вызывая у едоков признаки безумия или одержимости. (Как тут не вспомнить знаменитый судебный процесс над салемскими ведьмами! Согласно одной из теорий, странное поведение обвиняемых женщин было якобы вызвано отравлением спорыньей.) Кстати говоря, повивальные бабки уже давно использовали спорынью, прибегая к ее помощи для ускорения родов и остановки послеродового кровотечения, так что химики Sandoz недаром обратились именно к этому грибку, надеясь получить из его алкалоидов пригодный для продажи препарат. Осенью 1938 года Хофман выделил из спорыньи 25 алкалоидных молекул, дав этой серии название диэтиламид лизергиновой кислоты, или сокращенно ЛСД-25. Предварительное опробование этого соединения на животных не дало многообещающих результатов (животные вели себя беспокойно, но этим все дело и ограничилось), поэтому формулу ЛСД-25 положили в долгий ящик.
Там она и оставалась следующие пять лет, вплоть до апрельского дня 1943 года (война была в самом разгаре), когда у Хофмана вдруг «возникло предчувствие», что стоило бы взглянуть на ЛСД-25 еще раз. И в этом месте его рассказ принимает немного мистический поворот. Обычно, говорит он, если соединение, считающееся неперспективным, выбраковывают, то его сразу же выбрасывают. Но Хофману почему-то «пришлась по душе химическая структура молекулы ЛСД», и что-то подсказало ему, что «эта субстанция обладает свойствами, отличными от тех, которые были выявлены в ходе первых исследований». Еще одна загадочная аномалия случилась, когда он синтезировал ЛСД-25 во второй раз. Несмотря на тщательные меры предосторожности, которые он неизменно соблюдал, когда работал с такими ядовитыми субстанциями, как спорынья, капелька химического вещества каким-то образом попала на его кожу и впиталась в нее, поскольку он, по словам самого Хофмана, «был вынужден прервать работу по причине каких-то необычных ощущений».
Хофман пошел домой и лег на диван. «Я находился в дремотном состоянии, с закрытыми глазами… а передо мной мелькал непрерывный поток фантастических картин и необычных форм с яркой, калейдоскопической игрой красок». Так в мрачные дни Второй мировой войны в нейтральной Швейцарии произошел первый в истории человечества «кислотный трип». Единственный в своем роде, потому как произошел он в состоянии полного неведения.
Заинтригованный, Хофман решил через несколько дней провести полноценный эксперимент, поставив его на самом себе, – практика, к которой мало кто прибегал в то время. Соблюдая, как ему казалось, необычайную осторожность, он взял 0,25 миллиграмма ЛСД (миллиграмм – одна тысячная грамма), растворил их в стакане воды и выпил. Будь это любой другой препарат, такая доза в самом деле была бы необычайно мизерной, но это был ЛСД, а он, как оказалось, является одним из самых мощных психоактивных соединений, когда-либо открытых человечеством, потому как сохраняет свою активность даже в микроскопических дозах, измеряемых микрограммами, – в данном случае тысячной долей миллиграмма. Этот удивительный факт вскоре вдохновит ученых на поиск рецепторов головного мозга и веществ, способных воздействовать на него, в результате чего будет найдено эндогенное химическое вещество – серотонин, которое активирует мозг так же легко и быстро, как нужный ключ открывает нужный замок: во сяком случае, подобная метафора объясняет, почему столь малое количество молекул способно оказывать столь мощное воздействие на сознание. Так или иначе, но открытие Хофмана привело к тому, что в 1950-х годах возникла одна из современных отраслей науки – наука о мозге.