Страница 12 из 13
– Но если отойти от того, что нам кажется непреложным и в чем мы абсолютно уверены, а именно: что верно как раз обратное [то есть что сознание является продуктом серого вещества мозга], то быть неуверенным – это великая подвижка.
Я спросил его, согласен ли он со словами Далай-ламы, сказавшего, что идея, будто сознание возникает в мозге – идея, безусловно разделяемая большинством ученых, – это «всего лишь метафизическое допущение, а не научный факт».
– Браво! – воскликнул Джесси. – Для человека с моей ориентацией [то есть агностика, вооруженного наукой] это меняет все.
Что касается видений, подобных тому, которое явилось Бобу Джесси, то я не понимаю вот чего: почему, ради всего святого, следует всему этому верить? Я не понимаю, почему бы его просто не отнести к категории «интересных снов» или «наркотических фантазий». Но наряду с чувством невыразимости отличительной чертой мистического опыта – чем бы он ни был вызван: наркотиком, лекарственным препаратом, медитацией, голоданием, поркой или выключением органов чувств, – является убеждение в том, что в нем открывается некая глубокая объективная истина. Уильям Джеймс дал название этому убеждению: ноэтическое качество. Люди чувствуют, что их допустили к сокровенной тайне вселенной, дали соприкоснуться с ней, и от этого убеждения им никак не отделаться. Увы, пишет Джеймс, но «мечты не выдерживают этого испытания». Несомненно, именно поэтому некоторые люди, имевшие подобный мистический опыт, основывают религии, меняющие курс мировой истории или, как это происходит в подавляющем большинстве случаев, курс собственной жизни. «Несомненно», то есть отсутствие сомнения, – вот ключ к этому явлению.
Мне приходит на ум лишь несколько способов, как объяснить такое явление, и ни один из них меня полностью не удовлетворяет. Самый честный и прямолинейный, но и самый трудный – это признать, что все пережитое истинно: мол, в состоянии измененного сознания человеку открывается истина, которую все мы, стиснутые рамками обычного бодрствующего сознания, просто не видим. Однако наука не приемлет такую интерпретацию, поскольку истинность восприятия, каким бы оно ни было, не может быть подтверждена привычными инструментами. По сути, это анекдотический отчет, и как таковой он не имеет никакого значения. Науку мало интересует свидетельство отдельного индивидуума, а доверяет она ему и того меньше; в этом отношении она, что любопытно, во многом напоминает организованную религию, которая тоже мало доверяет прямым откровениям, а то и вовсе их не признает. Следует, однако, указать на то, что бывают случаи, когда у науки нет другого выбора, кроме как положиться на свидетельство индивидуума, – как, например, в случае исследования субъективного сознания, которое недосягаемо для научных инструментов и потому может лишь быть описано человеком, его вмещающим. Здесь все важнейшие данные предоставляет феноменология. Однако это не тот случай, когда выясняемые истины, касающиеся мира, находятся вне нашей головы.
Если быть точным, то проблема с верой в мистический опыт в том, что здесь часто стирается грань между внутренним и внешним, как, например, в случае с Бобом Джесси, чье «размытое осознание» принадлежало ему и в то же время существовало вне его. Но это указывает и на второе возможное объяснение ноэтического чувства: когда ощущение нашего субъективного «я» растворяется (а это часто происходит в галлюцинаторных видениях, вызванных большими дозами психоделиков, как, впрочем, и во время медитации, проводимой опытными мастерами), становится возможным отличить субъективную истину от объективной. И что еще остается скептикам, как не начать сомневаться в своем «я»?
В годы, последовавшие за первым психоделическим трипом, Боб Джесси испытал целый ряд других откровений, в корне изменивших течение его жизни. Живя в Сан-Франциско в начале 1990-х годов, он оказался в самом эпицентре бурной молодежной жизни и потому быстро обнаружил, что «коллективное возбуждение», овладевающее всеми участниками ночных дискотек или танцевальных вечеринок, с наличием психоделических «материалов» или без оных, тоже может растворять «субъектно-объектную двойственность» и открывать новые духовные перспективы. Он начал изучать различные духовные традиции, от буддизма до квакерства и медитации, и обнаружил, что его жизненные приоритеты мало-помалу меняются. «Мне начало приходить в голову, что если окунуться в эту область жизни, то опыт, вынесенный оттуда, может оказаться куда более важным и куда более полноценным, чем все то, что я делаю» как инженер-компьютерщик.
Взяв годичный отпуск за свой счет (из компании Oracle он уйдет лишь в 1995 году), Джесси создал некоммерческую организацию под названием «Совет по духовным практикам», поставившую целью «сделать акт непосредственного приобщения к сакральному доступным для большего числа людей». Хотя сайт организации сильно преуменьшает ее интерес к продвижению энтеогенов (Боб Джесси предпочитает им термин «психоделики»), он, однако, описывает ее миссию словами, не оставляющими в том никакого сомнения: «Отыскивание и разработка безопасных и вместе с тем эффективных методов, подводящих к первичному религиозному откровению». На сайте организации (csp.org) в разделе «Библиография» выложена прекрасная подборка книг по исследованию психоделиков, которая регулярно обновляется, за чем следит Униветситет Джонса Хопкинса. Совет по духовным практикам всячески поддерживал церковь UDV в ее судебной тяжбе против правительства, которая завершилась в 2006 году приведенным выше решением Верховного суда.
Созданный Джесси Совет по духовным практикам возник на основе систематического изучения им психоделической литературы и общения с членами психоделической коммуны в районе залива, возникшей там вскоре после его переезда в Сан-Франциско. В присущей ему крайне осмотрительной, немного навязчивой и изысканно вежливой манере он постоянно поддерживал связь с многочисленными «психоделическими старейшинами» региона – богатейшим пантеоном персонажей, активно участвовавших в исследовании терапевтических свойств наркотических препаратов до того, как большинство этих препаратов было запрещено в 1970 году, после принятия Закона о контролируемых веществах и классификации ЛСД и псилоцибина (по шкале № 1) как веществ потенциально опасных, ведущих к злоупотреблению и не пригодных к использованию в медицинских целях. Среди них в первую очередь следует назвать психолога Джеймса Фадимана, выпускника Стэнфордского университета, который был пионером в области психоделических исследований и проблем наркозависимости в Международном фонде перспективных исследований в Менло-Парке, где он работал по 1966 год, когда Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов закрыло эту исследовательскую группу. (В начале 1960-х Стэнфорд по уровню и объему психоделических исследований ничем не уступал Гарварду, просто там не было человека с той же напористостью, что у Тимоти Лири, который бы поведал об этом миру.) Следом за ним идет Майрон Столярофф, коллега Фадимана по институту, выдающийся инженер-электрик из Кремниевой долины, ранее работавший руководителем отдела планирования в фирме Ampex, одной из первых компаний высоких технологий, производившей оборудование для магнитных записей, пока увлечение ЛСД и откровения, пережитые им под воздействием этого психоделика, не заставили его (как и Боба Джесси) уйти из профессии, предпочтя карьеру исследователя и психотерапевта. Джесси был также знаком и с более узким кругом друзей Александра и Анны Шульгиных, легендарных фигур Сан-Франциско, устраивавших еженедельные обеды для группы психотерапевтов, ученых и прочих экспертов, интересовавшихся психоделиками. (Александр Шульгин, умерший в 2014 году, был блестящим химиком, которому Управление по борьбе с наркотиками выдало лицензию, дававшую право синтезировать новые психоделические составы, чем он успешно и занимался на протяжении многих лет. Он же первым синтезировал МДМА, фактически возродив его из небытия, так как впервые он был запатентован фирмой Merk еще в 1912 году и с тех пор основательно забыт. Установив, что тот обладает психоактивными свойствами, Шульгин представил этот так называемый эмпатоген психотерапевтическому сообществу в Сан-Франциско. И только много позже он стал тусовочным наркотиком, ныне известным как «экстази».) Дружил Джесси и с Хьюстоном Смитом, философом, изучавшим сравнительное религиоведение, который не отрицал духовного потенциала психоделиков и был открыт любым экспериментам в этой области еще с тех пор, когда он, работая в 1962 году инструктором/лектором в Массачусетском технологическом институте, участвовал добровольцем в знаменитом Бостонском эксперименте, проводившемся на Страстную пятницу, из которого он вышел с убеждением, что мистический опыт, вызванный наркотиком, ничем не отличается от других, ему подобных.