Страница 9 из 13

Страна Читалия — мастерская чтения (сборник)

Страна Читалия Библиотека "strana-chitalia"

Художник превратил своё рисование в какую-то игру, где существует не реальный, а условный мир, позволяющий ему выстраивать на листе свою сказочную страну. Невозможно не поддаться обаянию его героев.

Виктор Александрович рассказывает: «Меня цветом не заинтересуешь, я - дальтоник, меня только человеческим характером».

Герои его рисунков всегда вызывают улыбку – добрую и ироничную. Легко узнаваемые, полные доброго юмора и душевной теплоты рисунки Чижикова стали известны миллионам читателей всех возрастов, а в 1980 году он придумал и нарисовал медвежонка Мишу - талисман Московских олимпийских игр, который сразу же стал одним из самых популярных рисованных персонажей в стране.

Его иллюстрации украшали книги практически всех классиков советской детской литературы - Агнии Барто, Сергея Михалкова, Бориса Заходера, Самуила Маршака, Николая Носова, Эдуарда Успенского и многих других как отечественных, так и зарубежных авторов.

Узнать больше[23]

Родилась в Нижнем Новгороде, в 1921 году училась в Москве в высших художественно-технических мастерских и институте. Единственный советский художник, удостоенный в 1976 году премии имени Г. Х. Андерсена за творчество в области детской иллюстрации.

Талантливая и самобытная художница выработала свой живописный язык. Суть его в открытом звучании цвета, в умении видеть мир широко и декоративно, в смелости рисунка и композиции, введении сказочно-фантастических элементов. С детства видя расписные ложки и короба, ярко раскрашенные игрушки она была очарована совсем другой, неведомой техникой, совсем другим способом крашения. У Мавриной включён в иллюстрацию даже текст (первая и последняя строки пишутся от руки, герои выделяются, обводятся яркой чертой). Рисует гуашью.

Особое место в её творчестве заняло иллюстрирование книг для детей. Наиболее известно оформление сказок А. С. Пушкина: «Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях»,

«Руслан и Людмила», «Сказки», а также сборники «По щучьему велению», «Русские сказки», «За тридевять земель». Татьяна Алексеевна Маврина выступала и как иллюстратор собственных книг: «Сказочные звери», «Пряники пекутся, коту в лапы не даются», «Сказочная азбука».

Узнать больше[24]

Сказка интересовала его всю жизнь. Он легко и с наслаждением фантазировал, одну и ту же сказку мог иллюстрировать несколько раз и каждый раз по-новому.

Владимир Конашевич рисовал иллюстрации к сказкам разных народов: русским, английским, немецким, китайским, африканским.

Первая книжка с его иллюстрациями «Азбука в картинках» вышла в 1918 году. Получилась она случайно. Художник рисовал для своей маленькой дочери разные смешные картинки. Потом стал рисовать картинки на каждую букву алфавита. Кто-то из издателей увидел эти рисунки, они им понравились и были напечатаны.

Глядя на его рисунки, ощущаешь, как художник сам смеётся вместе с детьми.

Он очень смело обращается с книжной страницей, не разрушая её плоскости, он делает её безграничной, с удивительным мастерством изображает реальные и самые фантастические сцены. Текст не существует отдельно от рисунка, он живёт в композиции. В одном случае он отмечен рамкой из цветочных гирлянд, в другом -окружён прозрачным мелким рисунком, в третьем - на цветном фоне тонко связан окружающими цветовыми пятнами. Его рисунки пробуждают не только воображение, юмор, но и формируют эстетическое чувство и художественный вкус. В иллюстрациях Конашевича нет глубокого пространства, рисунок всегда приближен к зрителю.

Книги, которые оформлял Конашевич, были яркими, праздничными и доставляли детям огромную радость.

Узнать больше[25]

Большое внимание уделял художник искусству оформления книги. Он был одним из первых, кто начал рисовать иллюстрации к русским народным сказкам и былинам.

Работал он над книгами небольшого объёма, так называемыми «книжками-тетрадками», и оформлял их так, чтобы всё в этих книжках: текст, рисунки, орнамент, обложка – составляло единое целое. И иллюстрациям в них было отведено столько же места, сколько и тексту.

Иван Яковлевич Билибин разработал систему графических приёмов, которые дали возможность объединять иллюстрации и оформление в одном стиле, подчинив их плоскости книжной страницы.

Характерные черты билибинского стиля: красота узорного рисунка, изысканная декоративность цветовых сочетаний, тонкое зрительное воплощение мира, сочетание яркой сказочности с чувством народного юмора и др.

Он выполнил иллюстрации к русским народным сказкам «Царевна-лягушка», «Пёрышко Финиста-Ясна Сокола», «Василиса Прекрасная», «Марья Моревна», «Сестрица Аленушка и братец Иванушка», «Белая уточка», к сказкам А. С. Пушкина – «Сказка о царе Салтане», «Сказка о золотом петушке, «Сказка о рыбаке и рыбке» и многим другим.

Ещё иллюстрации[26]

Приложение: С. В. Голынец «Художник сказки и былины»

/Знаменитые универсанты. СПб, 2005. Т. 3. С. 285—303.//Внимание! 99 тыс. знаков, т.е. примерно 50 стандартных страниц/

Послесловие от редактора

Образно, историю человечества начинают с Прометея. История сама по себе философская — преступление и наказание, с несколько неожиданной моралью: Прометею досталась птичка, а греются у костра — люди.

Но, на мой взгляд, это была только предыстория, а История началась с большого количества других историй, а именно — баек у костра. Нам и сейчас понятно первобытное желание похвастать своими подвигами и многим из нас пришлось сталкиваться с проблемой нехватки слов. Если рыбаку хватало рук, то охотнику было сложнее, а слушатели жаждали подробностей. Обуреваемый эмоциями охотник, с досадой швырнул ком глины в стенку. Тут-то Тот и клюнул его в темечко. (Тот, это — Тут, Туут, Тоут, Техути, Джехути др.-греч. Θώθ, Θόουτ ... египетский бог письменности, с длинным клювом ирбиса) Посветлело у охотника в глазах и сказал он: «Вот тут стоял олень, — и ткнул перстом в шлепок глины, - а тут Я. - прилепил он второй комок глины. — А остальные там» — обошёлся жестом. Минимум слов, а наглядность великолепная.

Виктор Александрович Чижиков (род. 26 сентября 1935 года, Москва) — народный художник Российской Федерации, автор образа медвежонка Миши, талисмана летних Олимпийских игр 1980 года в Москве.

Виктор Чижиков родился в семье служащих в Москве. В 1953 окончил московскую среднюю школу № 103. В 1952 начал работать в газете «Жилищный работник», где получил первый опыт работы карикатуриста. В 1953—1958 учился в Московском полиграфическом институте на художественном отделении. С 1955 работает в журнале «Крокодил». С 1956 работает в журнале «Весёлые картинки». С 1958 работает в журнале «Мурзилка». С 1959 работает в журнале «Вокруг света».

Также работал в «Вечерней Москве», «Пионерской правде», «Юном натуралисте», «Молодой гвардии», «Огоньке», «Пионере», «Неделе» и других периодических изданиях. Художник-постановщик (совместно с С. Гвиниашвили) мультфильма Гарри Бардина «Бравый инспектор Мамочкин» (1977). С 1960 года иллюстрирует книги в издательствах «Малыш», «Детская литература», «Художественная литература» и др.

Член Союза журналистов РСФСР (с 1960 года). Член Союза художников РСФСР (с 1968 года). Член редколлегии журнала «Мурзилка» (с 1965 года). Председатель жюри конкурса детского рисунка «Тик-так», проводимого телекомпанией «Мир» (с 1994 года). Председатель Совета по детской книге России с 2009 года.

В 2010 году судился с телекомпанией НТВ по вопросу обладания авторскими правами на олимпийского медвежонка Мишу.

Суды пришли к выводу, что Чижиков разработал двумерный эскиз олимпийского медвежонка. На основании эскиза Чижикова разработаны варианты трактовки талисмана Олимпиады-1980: контурный, силуэтный (художник В. Ступин), по видам спорта (художник Е. Мигунов); а также его решение в объёме (художник В. Ропов).

В связи с тем, что «объёмный» медвежонок имеет объёмный ремень с олимпийскими кольцами, доработанный дизайн в связи с объёмностью, изображение медвежонка со спины, суды посчитали, что данное произведение, созданное путём переработки произведения истца, носит самостоятельный характер. В силу статьи 492 ГК РСФСР 1964 года, применявшегося в 1980 году, авторскими правами на данное произведение обладает лицо, осуществившее его переработку.

Решением Пресненского районного суда Москвы, оставленным без изменения определением судебной коллегии по гражданским делам Московского городского суда, в удовлетворении заявленных требований отказано.

Работы художника находятся в собрании Государственного музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина.

Иллюстрации Виктора Чижикова ЖЖ-сообщество, виртуальный музей художника. http://v-chizhikov.livejournal.com/

Он дальтоник. Может перепутать розовое с зеленый. Говорит, что о молодости было еще хуже, а сейчас прекрасно видит оранжевое, желтое, но все же лучше — холодные тона. В шоферы бы его не взяли, да ему и не надо. Художник он. Виктор Чижиков, СОЗДАТЕЛЬ Миши — символа Олимпиады-80, — живой классик детской иллюстрации. Я, например, до сих пор вижу его глазами многие персонажи Виктора Драгунского, и та же история, только с героями Эдуарда Успенского, повторилась у моих детей. Сколько ни пытались нарисовать Дядю Федора по-своему, а получалось «как у Чижикова».

— Виктор Александрович, как же вас приняли в Полиграфический институт с таким зрением?

— Тогда было столько черно-белой продукции, что это не имело значения. В Полиграфическом всегда ценилось умение обращаться с черным и с белым — гравюра, офорт. Учиться я пришел, имея за плечами работу в моссоветовской многотиражке — я там публиковал карикатуры с шестнадцати лет… А вообще, я рисовал, сколько себя помню.

— Знаю, что вы были дружны со знаменитыми художниками Кукрыниксами…

— Не то, что дружны — субординация соблюдалась, — но могли поговорить как художники… Когда классе в девятом знакомый архитектор Ершов привел меня в мастерскую Кукрыниксов, я притащил с собой чемодан политических карикатур, где бичевал Ли Сын Мана и не оставлял живого места на Франко.

— Это в каком же году?

— В 51-м, пожалуй. Ну, ребенок воспитывался на газете «Правда» и на «Крокодиле»… Я тогда подражал Борису Ефимову. Мне нравилась его упругая линия с нажимом, эти огромные подошвы ботинок… Кукрыниксы стали смотреть и говорят: «Что это за отвратительное подражание?!». Ругали, ругали, и чемодан постепенно пустел, а на дне лежали шаржи, которые я делал на своих соучеников и преподавателей. Кукрыниксы спрашивают: «А это кто рисовал?». -«Тоже я»:- «Ну так вот же ты! Запомни: ты личность, и никогда не старайся быть кем-то другим. Так и рисуй!». И еще два часа они расспрашивали, кто у меня на этих шаржах, а я рассказывал. С тех пор Куприянов взял надо мной шефство. До конца его дней такие отношения сохранялись. Когда он был уже болен и не мог прийти на мою выставку, я после закрытия снял все рисунки и принес показать ему. И сейчас я стараюсь следовать Куприяновским принципам. Когда ко мне приходят молодые художники, никогда их не отвергаю.

— По-настоящему вас прославил все-таки «Мишка-талисман» — символ Олимпиады-80. Так что самое время отметить его 20-летие. Ваши завистники тогда говорили : «Чижиков на олимпийском Мишке озолотился»… А на самом деле?

— В журнале «Англия» я прочел, что художнику, создавшему львенка Вилли для чемпионата мира по футболу, было выплачено 6 млн. 700 фунтов стерлингов. А мне за Мишку выписали тысячу триста рублей, получил тысячу сто восемьдесят. И года через три перевели еще рублей восемьсот.

— Это был гонорар за победу в объявленном конкурсе?

— Нет, конкурс ничего не дал. Мой друг встретил на улице руководителя Союза художников, и тот сказал: «Вот вам бы, детским иллюстраторам, и заняться олимпийским Мишкой». Собрались у меня в мастерской четверо художников и рисовали медведей, каждый своих. Понакрутили их очень много — это были карандашные рисунки, поиски образа. Скажем, у меня, помимо известного теперь Мишки, были такие, которые вкладывались друг в друга, как матрешки. Отнесли все в Олимпийский комитет, и там ткнули пальцем: «Это кто рисовал?» —«Чижиков». — «Ну, пускай он сделает это в цвете». Я сделал и в апреле 77-го сдал оригинал. Позвонили мне в сентябре: «Поздравляем, ваш медведь прошел ЦК партии. Мы завтра даем его в газетах». Говорю: а разве не надо перед тем, как давать в газетах, оформить это юридически? Вроде бы согласились, а потом началось: «Автор не вы, а советский народ, который решил, что символом Олимпиады будет медведь». Чушь, нелепость, бред.

— Сколько книг вы проиллюстрировали?

— Около ста, а с переизданиями раза в четыре больше.

— Первую помните?

— Книга Виктора Драгунского, «Тайна детской коляски».

Летом я живу под Переславлем Залесским в селе Троицкое, которое входило в колхоз «Трудовик». Так от меня был больший эффект, чем от десяти сел, объединенных в этот «Трудовик», который всю жизнь на дотации государства, ни разу не принес прибыли.

— А соседи знают, кто живет рядом с ними?

— Да, мы же там 25 лет. Отношения очень хорошие, если ты нормальный человек и не выпендриваешься, а живешь. Я там нарочно не завожу телевизор, чтобы не отвлекаться, и хожу смотреть хоккей к соседям. Они матерятся при мне так же как и без меня. Когда становишься частью.

— Итак, встаете вы утречком в деревне…

— …И, если нет жены, разогреваю кастрюлю, в которой сварил какую-то бурду на неделю. Чтобы получилось вкусно, надо бросать туда все, что любишь, а огонь доделает. Кастрюля бухтит, и я даже не знаю, что это будет, первое или второе. Если налить воды, то в основном получается первое.

— А кроме воды?

— Мясо кладу обязательно, иначе и затевать эту варку не имеет смысла, а потом с огорода капусту, картошку, морковку, петрушки побольше, сельдерея — связал пучком и бросил туда.

— Зачем же связывать?

— Чтобы потом выбросить… Завтракать, обедать и ужинать я могу одной этой кастрюлей. Ну, еще молоко и грибы для разнообразия жизни, а так главный удар делаю на работу.

— Теперь — о рецептах творческой кухни. Чем вы рисуете, как придумываете образы героев…

— Рисую кистью и акварелью. Ленинградская акварель, по-моему, — самые лучшие краски в мире. Из коробки у меня исчезают только те краски, которые я вижу, а часть так и остается не тронутой… Моя работа сродни режиссерской. Я набираю состав «актеров» и проигрываю каждого: его манера ходить, манера плеваться — это все должно быть в иллюстрации. Художник может очень много, особенно в детской книге. Какую-то незначительную, с точки зрения автора, сцену можно раздуть до разворота, и наоборот, кульминационный момент вынести на заставочку.

— А не бывало так, что вы видите героя таким, а автор книжки говорит: «Нет, это не он»?

— Да нет, со мной обычно соглашались… Я благодарю Бога, что он дал мне эту специальность. Это фантастически интересное дело, а главное, никто в мою работу не лезет! Люди, всю жизнь проработавшие в штате, говорили мне, какая это дикая мука -все время приходить на работу и видеть напротив тебя человека, который тебя ненавидит, и ты ему отвечаешь взаимностью, но приходится делать вид, что ничего не происходит.

— Неужели за всю жизнь вы никогда не работали в штате?

— Ровно год, когда в «Веселых картинках» меня попросили побыть художественным редактором, пока там не подберут нового человека. Я согласился, а потом сам помог найти себе замену. А так я сам по себе. Живу на шестом этаже, мастерская на четырнадцатом, езжу на работу в лифте.

Беседовал Евгений НЕКРАСОВ

(журнал «Крокодил» №5 за 2000 год, стр.6-7)

Источник: http://v-chizhikov.livejournal.com

Текст: Александр Щуплов

29.09.2005 01:00

Союз. Беларусь-Россия - №234

Серьезно-несерьезное интервью с художником Виктором Чижиковым накануне его 70-летия

- Я люблю белорусских художников, - рассказывает Виктор Чижиков. - У меня есть в Минске замечательный друг Георгий Поплавский, народный художник, академик. Он является главой семьи художников: жена Наташа - замечательный иллюстратор детской книги, дочка Катя - тоже очень хорошая художница. Мы познакомились в Доме творчества в Паланге в 1967 году. Когда он бывает в Москве, то всегда заходит ко мне. Он очень известный мастер, иллюстрировал Якуба Коласа, других белорусских писателей. За цикл индийских работ получил премию Джавахарлала Неру.

- Вы чувствуете дыхание нового поколения в книжной графике? Кому лиру будете передавать, Виктор Александрович?

- К новому поколению я отношу Вику Фомину, завоевавшую на биеннале в Братиславе почетный приз "Золотое яблоко". Есть достойные художники и среди совсем молодых. Одно время на страницах журнала "Детская литература" писалось о каком-то кризисе "иллюстраторского жанра". Я этого никогда не чувствовал. Всегда работало много талантливых художников. Конечно, надо их поддерживать, особенно стариков. Например, очень много сделал для российской книжной графики Геннадий Калиновский. Ему сейчас около 75 лет, он болен, о нем мало вспоминают. Мы-то, его друзья и коллеги, о нем помним, но не можем обеспечить закупки его работ. А у него есть очень интересные работы к "Мастеру и Маргарите" и "Путешествию Гулливера". Особенно он прославился иллюстрациями к "Алисе в Стране чудес". Лучших иллюстраций к этой книге я не видел! Еще один мой замечательный друг - недавно ушедший из жизни Евгений Григорьевич Монин. Художник очень высокого уровня, предмет гордости нашей графики. А о нем не было ни одной телевизионной передачи. Когда все время на телеэкране посвящено попсе, а иллюстраторам не уделяется внимания, это обедняет общую культуру. Ведь на иллюстраторах, особенно детской книги, держится огромный пласт культуры: первые шаги ребенка связаны не столько с текстом, сколько с картинками. Юмор в детских иллюстрациях очень нужен. Правда, когда речь идет о серьезных или трагических вещах, иллюстрация должна быть трагической. Но не для самых маленьких! Помнится, однажды, когда создавался Детский фонд, мы разговаривали с Сергеем Владимировичем Образцовым о том, с какого возраста можно пугать детей, делать для них разные модные сейчас страшилки. Образцов говорил мне, что не хочет допускать в своих театральных постановках для самых маленьких ничего страшного. Пусть дети как можно дольше сохраняются "непугаными". А потом, когда подрастут, можно постепенно вводить в сказки и Бабу Ягу, и Волка, который встречается с Красной Шапочкой... Он объяснял это тем, что у детей в будущем будет много поводов для испуга. Детская психика сначала должна возмужать, укрепиться, а потом уж ее можно загружать разными страшилками.

- Лесники говорят, что прирученные медвежата или оленята, когда их взрослыми выпускают на волю, чувствуют себя беспомощными. А у нас сейчас выросшие дети вступают в тот же хищный лес...

- Да, сегодня все происходит не так, как говорил Образцов. Но я стараюсь делать своих страшных героев смешными. Того же Волка, например, который собирается скушать Красную Шапочку.

- С улыбкой будет ее кушать?

- Бармалей у меня в "Докторе Айболите" спит в кровати, а из-под подушки высовывается журнал "Мурзилка" - любимое чтиво Бармалея! Вот мой метод.

- А не боитесь, что встретятся потом выросшие дети с каким-нибудь Чикатилой и будут искать, где у него высовывается журнал "Мурзилка"?

- И все-таки я даже страшный текст стараюсь рисунками смягчить. Хотя жизнь все равно поставит все на свои места. Я часто встречаю людей, которые мне говорят: мы выросли на ваших книжках, спасибо, что вы нас веселили! Это для меня звучит как награда. Я хотел и хочу, чтобы у детей было меньше страхов. Детство должно быть беззаботным. Вообще, мне кажется, это присуще русскому народу. Вы обратили внимание, что в деревнях на праздники ходят ряженые: мужики выпьют и рядятся в женские платья...

- Для этого не надо ехать в деревню: включите телевизор с какой-нибудь сатирической программой - сплошные мужики в женских платьях!

- Меня пугает изобилие таких мужиков на ТВ. Это уже не смешно. А в народе ряженые - обычное дело, они органично вписываются своей беззаботностью и ухарством в праздник. Меня это всегда веселило в детстве. Потом вырастаешь - и на тебя постепенно накладываются пласты культуры. Ты начинаешь немножко больше понимать. Немножко! Но главная закваска закладывается в детстве. Если ребенка воспитывать в страхе, все время предупреждать: мол, туда не ходи, и туда тоже, там страшно! - ребенок будет сидеть онемевший посреди комнаты и всего бояться. А в жизни нужны люди, которые и постоять за себя могут, и посмеяться от души. Мы должны воспитывать таких людей.

- Ну, вашему веселому Бармалею никто не удивится - в конце концов Виктор Чижиков заставил олимпийского Мишку улететь в свой сказочный лес. До сих пор Мишка все летит и летит над нашими головами, а люди все плачут и плачут, прощаясь с ним...

- И плачут по вполне естественной причине: Мишку успели полюбить. Сцена была вокзальная: один уезжает, другие его провожают. Мы всегда видим, как плачут на вокзалах. А почему плачут? Потому что уезжает кто-то родной.

Наш Мишка, став олимпийским талисманом, впервые взглянул в глаза зрителям: "Вот я такой! Гостеприимный, крепкий, независтливый и независимый, смотрю вам в глаза..." Медвежонок полюбился именно своим взглядом. До него никакой олимпийский талисман - никто на это никогда не обращал внимания! - в глаза не смотрел: ни мюнхенская такса, ни канадский бобр... Я у них вообще глаз не помню. А вот после олимпийского Мишки появились сеульский тигренок Ходори и сараевский волчонок Вучко - они уже смотрели в глаза зрителям.

- Помнится, вы болели идеей нарисовать серию "Коты великих людей". В каком она состоянии?

- Я ее то нарисую, то расформирую. У меня уже есть "Кот Саврасова", "Кот Шаляпина", "Кот Герострата". Есть даже "Кот Лужкова" - сам он не в кепке, но кепка участвует в этом процессе.

- А "Кот Пушкина" есть?

- Нет. Но есть "Кот Малевича", есть "Кот Есенина": представляете - тонет кот. Рядом на берегу сидит собака. Кот протягивает лапу: "Дай, Джим, на счастье лапу мне"... Есть "Кот Гоголя"...

- "Кот Гоголя", наверное, с длинным носом?

- Нет, он стоит в лодке в камышах, за поясом заткнута дичь. Он целится из рогатки и говорит: "Редкая птица долетит до середины Днепра".

- А "Кот Ленина", представляете, сидит в Шушенском, рядом - Надежда Константиновна... И еще - "Кота Путина" не нарисовали? Рядом с президентским лабрадором, которого показывают по телевизору?

- Нет, таких котов у меня пока нет. Для этого надо сесть и подумать - серьезно отнестись к этой теме. Может, еще появятся. Тут не знаешь, что возникнет. Пока беру то, что лежит на поверхности. Хорошо сказал философ Лихтенштейн: "Плохо быть правым в тех вопросах, в которых не правы сильные мира сего". К этой теме надо подходить осторожно.

- Наверное, умный был философ, раз в честь него княжество назвали...

- Определенно, дока. А котов у меня пока набралось 25. Этого мало для книги.

Вообще-то коты у меня жили всю жизнь. С нами в деревне кот Чунька прожил 14 лет. Он послужил толчком для создания целой серии рисунков о кошках. А потом ушел и не пришел. Говорят, кошки уходят умирать. Наш Чунька - как Толстой. Кстати, уход Толстого в моей серии о котах тоже будет. Образ у меня уже найден.

- Интересно, вы сперва изучаете натуру, входите в образ кота? Усов, правда, у вас нет, чтобы ими шевелить, хвостика тоже...

- Совершенно верно, вхожу в образ.

- Что вы пожелаете читателям своих книжек?

- Хороших перспектив. Художники в институте всегда изучают такой предмет - "Перспектива". Видеть четкую перспективу в своей жизни я и пожелаю читателям России и Беларуси.

- А что вы пожелаете художнику Виктору Чижикову на его семидесятилетие?

- Тех же перспектив! Конечно, больших перспектив у меня уже нету. Но четкую перспективу лет на пять я бы себе пожелал!

- Ну а мы от имени читателей умножим эту цифру на пять и еще на пять...

Российская газета https://rg.ru/2005/09/29/hudognik.html

Татьяна Алексеевна Маврина (Маврина-Лебедева) (7 (20) декабря 1900, Нижний Новгород — 19 августа 1996, Москва) — русский советский художник-живописец, график, иллюстратор. Заслуженный художник РСФСР (1981). Лауреат Государственной премии СССР (1975).

Татьяна Алексеевна родилась 7 (20 декабря) 1900 года (В ряде источников указан 1902 год. А. Ю. Чудецкая: «Татьяна Маврина родилась в 1900 году, хотя сама всегда называла годом своего рождения 1902, и именно эта неверная дата вошла почти во все справочники и биографии, написанные при жизни художницы» (Чудецкая А. Четыре жизни Татьяны Мавриной (Творческий путь художницы: 1900—1996)// Наше наследие. — 2000. — № 53. — С. 41.)) в Нижнем Новгороде в семье учителя и литератора Алексея Ивановича Лебедева. Мать, Анастасия Петровна, происходила из дворянского рода Мавриных и тоже занималась преподавательской деятельностью. Младший брат Сергей — академик, основатель советской компьютерной промышленности. В 1920 году семья переезжает в Москву.

В 1921—1929 годах училась во Вхутемасе-Вхутеине (учителя — Н. В. Синезубов, Г. В. Федоров, Р. Р. Фальк). С 1930 года использовала в качестве псевдонима девичью фамилию матери — Маврина.

В послевоенные годы стала писать в яркой и открытой манере, близкой примитивизму, древнерусскому и народному искусству. Много работала не только в живописи, но и в книжной иллюстрации (оформила более 200 книг). Известны её работы для театра и кино. Татьяна Маврина умерла 19 августа 1996 года. Похоронена в Москве в колумбарии Новодевичьего кладбища (секция № 148).

Муж — художник Н. В. Кузьмин (1890—1987).

Много путешествовала по старинным русским городам. Результатом путешествий Мавриной стала изданная в 1980 году книга-альбом «Пути-дороги», в которой были собраны акварели и гуаши с видами заповедных уголков России — Звенигорода, Углича, Ростова, Ярославля, Павловской слободы, Касимова и других городов.

Много раз иллюстрировала сказки А. С. Пушкина («Сказка о мертвой царевне и семи богатырях», 1946; «Руслан и Людмила», 1960; «У лукоморья», 1961), русские народные сказки. В 1969 году вышла в свет «Сказочная азбука». Большая коллекция живописных и графических произведений Мавриной находится в Русском музее.

От редактора: Рекомендую кигу —

Цвет ликующий: Дневники. Этюды об искусстве / Сост. и предисл. А.Ю. Чудецкой, А.Г. Шелудченко. — М.: Молодая гвардия, 2006. — 364[4] с.: ил. — (Библиотека мемуаров: Близкое прошлое; Вып. 22).

ISBN: 5-235-02676-4

О книге от составителя:

Восторг глаз (Предисловие)

«Бывало, страшнее не было двух вещей: первое — в разные стороны уходящих поездов; второе — невозможности нарисовать то, что видишь», — записала в своем дневнике 75-летняя Татьяна Алексеевна Маврина (1900–1996). Одна только эта фраза позволяет почувствовать ту остроту и неординарность восприятия, которой отличалась эта женщина.

Перед вами книга, в которую вошли дневники и эссе одной из наиболее ярких и самобытных художниц России XX века. Татьяна Алексеевна прожила долгую жизнь, быть может, не очень богатую внешними событиями, но чрезвычайно насыщенную эмоционально. Внутренняя ее жизнь состояла главным образом в служении живописи — в создании радостного гимна земному бытию и красоте мира. «Перелагать красками на бумагу свое восхищение жизнью» — вот, собственно, та цель, которую художница ставила перед собой, которая придавала ей силы и наполняла ее ежедневную деятельность смыслом.

Мы располагали дневниковыми записями, которые Маврина вела с 1930-х годов, причем в некоторые годы — весьма кратко, а в последние десятилетия — почти ежедневно, с массой бытовых подробностей. С течением времени изменялись и форма, и характер этих дневников. Деловые записи, финансовые пометки, путевые «отчеты» о поездках перемежаются в них с описаниями повседневной жизни, иногда очень откровенными, иногда — ироничными, или с наблюдениями природы во время прогулок…

Отдельно художница записывала «для памяти и прочтения» мысли об искусстве, впечатления о выставках, делала множество выписок из прочитанной литературы, а круг ее чтения был чрезвычайно широк и разнообразен — литературные новинки, мемуары, материалы по истории. Это и русские писатели — Пушкин, Толстой, Достоевский, Тургенев, и западные классики — Гофман, Бальзак, Мериме, Герман Гессе, Моэм, Уоррен, и философы — Сократ («Сократ поразил меня в самое сердце»), Кант. В 1960-е годы Маврина с увлечением читала Сартра и написала в дневнике: «нахожу черты сходства в вопросе о работе и смерти с моими представлениями». Ее оценки неожиданны, их трудно предугадать. Она любила поэзию, записывала стихотворения Н. Гумилева, В. Хлебникова, Лорки, Рильке в переводах Б. Пастернака. Она очень хорошо знала творчество А. Блока. Блоковским местам Подмосковья посвящены циклы ее пейзажных зарисовок и гуашей конца 1970-х — начала 1980-х годов, на основе которых потом была сделана книга «Гуси, лебеди да журавли». Литературой о Пушкине Маврина интересовалась профессионально, ведь она делала иллюстрации к сказкам поэта.

К искусствоведческой литературе художница обращалась не часто, делая исключение для книг ее хорошей знакомой Н. А. Дмитриевой (автора текста к альбому Мавриной). Но читала много исследований о русском народном искусстве, о древнерусской живописи, о фольклоре, о сказках, пословицах, заговорах; то есть, по ее словам, «занималась изучением своей национальности». Художница была знакома и состояла в переписке с крупнейшими историками и искусствоведами — А. Рыбаковым, Д. Лихачевым, А. Василенко, А. Реформатским, И. Грабарем, Н. Н. Померанцевым, постоянно общалась с сотрудниками московских музеев.

В середине 1930-х годов Татьяна Алексеевна и ее муж, художник Николай Васильевич Кузьмин начали коллекционировать иконы и предметы декоративно-прикладного искусства. Большая часть этого собрания ныне находится в Государственном музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, в отделе личных коллекций. Отдельные дары были сделаны Государственной Третьяковской галерее, в том числе икона XVI века «Не рыдай», и Музею А. С. Пушкина. Историю коллекции Маврина рассказала в статье «О древнерусской живописи», которая впервые публикуется на русском языке в настоящем издании.

Татьяна Алексеевна начала вести дневник в особенно счастливое для нее время — летом 1937 года, когда они вместе с Николаем Васильевичем проводили первое лето их совместной жизни в подмосковном Грибанове. Впоследствии записи делались «от избытка сил» и когда все шло относительно спокойно. Когда приходила беда, в дни болезни — ее или мужа, записи становились скупыми или не велись вовсе.

Дневники мы разделили по хронологии на 4 раздела. Первый раздел — 1930–1940-е годы — практически полностью воспроизводит одну тетрадь, самую раннюю и объемную (Маврина назвала ее «Летопись»). Она содержит обобщающие, почти зашифрованные записи — одна в год — с 1930 по 1936-й. А с 1937 по 1943 год дневник велся более подробно. За 1944 год — всего одна запись. С 1945 по 1958 год записей не велось, по крайней мере их не удалось обнаружить.

Второй раздел — 1960-е годы — начинается с мая 1959 года. Это — самая насыщенная информацией, самая динамичная часть дневников Мавриной. Татьяна Алексеевна полна сил и энергии, она ведет активный образ жизни, путешествует, «борется» с издателями, записывает интересные наблюдения, забавные эпизоды. В этом разделе представлены в хронологическом порядке записи из разных блокнотов и тетрадей.

К концу 1960-х складывается особый тип мавринского дневника: на листе слева — выписки, иногда очень объемные, на несколько страниц, из того, что она в тот момент читала, а справа она помещала дневниковые записи. Таким образом, структура дневника в определенной мере выявляла и картину жизни художницы, в которой существовало как бы два параллельных потока — жизнь бытовая, со всеми событиями, людьми, изданиями — и жизнь внутренняя, заполненная творческими поисками. Порой среди выписок из прочитанного встречаются ее полемические комментарии.

Раздел, посвященный 1970-м годам (из записей этого периода выпадает только 1972 год), — это летопись интенсивной работы Мавриной в детской книге с нешуточными идеологическими «битвами», которые разыгрывались в издательствах между сторонниками и противниками народного искусства. Когда читаешь этот раздел, трудно поверить, что автору текста — за 70, столько энергии и жизненной силы чувствуется в этих строках.

1980–1990-е годы — последний раздел дневников. В этот период уходят из жизни близкие Татьяны Алексеевны. Все больше ее волнует классическая музыка, которую она слушает по радио, все больше верит снам, все большее значение в ее жизни приобретают воспоминания, ощущения, предчувствия. В ее записях встречаются удивительные строки, отражающие необыкновенную силу духа художницы, которой уже за 80: «Шла одна чуть не километр и разговаривала с деревьями и облаками вслух. Примерно так попросту: „Ты, синее небо, и черные елки, и бурые березы. Я вас люблю. Я на вас любуюсь, я счастлива этим“».

Читатель, непременно, обратит внимание на образность, сочность ее языка. Такие выражения, как «размокропогодилось» (про дождливое лето) или «художник иногда громыхающий, но чаще ползущий» (про посещение выставки Кустодиева) не только запоминаются, но как бы «прилипают» к описываемому.

Обаяние слога Мавриной — один из критериев, определивших необходимые для публикации сокращения дневниковых записей. Другими критериями была информативность и связь с творчеством. Все, что, на наш взгляд, может быть интересно историку искусства и исследователю творчества художницы, было включено в издание. Даже мелкие подробности, например: «Пишу новыми немецкими красками темпера 700. Похоже на гуашь. Тона хороши ультрамарина».

Цвет — основа видения художницы, ее язык, способ выразить «восторг глаз». «Ушибленная цветом» — не раз говорит она про себя. Как именно развивался процесс творчества, как удавалось художнице, по ее словам, «из хаоса вытянуть красоту» — этот вопрос всегда интригует читателя. И хоть Маврина редко и скупо раскрывает свои профессиональные секреты и приемы, читая ее дневники, ясно можно представить, как она работала с конца 1950-х — и до конца 1980-х годов: первый этап — это зарисовки с натуры, которые Маврина делала во время дальних и «ближних» поездок, в блокноте помечала, где какой цвет будет нанесен. Потом, дома, по памяти, с этих набросков делались гуаши. Художница развила свою зрительную память так, что могла создавать большие композиции иногда через несколько недель после поездки. Писала она быстро, как правило в один сеанс, редко дорабатывала картину на следующий день. А через некоторое время, рассматривая композиции, «выставляла» сама себе оценки: от одного до трех крестов, три креста — высший балл. Кроме того, почти ежедневно работала дома, с натуры — писала натюрморты, иногда — портреты. Часто в ее композициях присутствовали фрагменты икон из коллекции. С конца 1980-х Маврина писала в основном только натюрморты с цветами на окне, эти поздние работы отличаются необыкновенно экспрессивным звучанием цвета.

Татьяна Алексеевна не отличалась кротким нравом, к людям она относилась не всегда дружелюбно и справедливо. Не каждая ее колкость нашла отражение в этом издании, но тех, что остались, достаточно. Сначала у нас возникла идея попробовать расшифровать для читателя эти записки и предложить редакторские комментарии или же догадки, но потом мы отказались от этого, оставив лишь самые необходимые пояснения и предоставив читателю свободу интерпретаций.

...

А. Ю. Чудецкая

Книгу можно найти в интернете, как в бумажном, так и в цифровом формате.

Владимир Миха́йлович Конашевич (1888—1963) — русский советский художник, график, доктор искусствоведения, заслуженный деятель искусств РСФСР (1945), один из известнейших мастеров советской книжной иллюстрации. Автор классических иллюстраций к произведениям Самуила Маршака, Корнея Чуковского и др.

Родился в Новочеркасске 7 (19) мая 1888 года в семье инженера. С 1897 по 1908 год жил с семьёй в Чернигове. В период 1908–1913 годов занимался в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, где его преподавателями были Константин Коровин, Сергей Малютин и Леонид Пастернак.

В 1915 году переселился в Петроград. В 1922—1924 был членом «Мира искусства». Сменив в 1920-х годах ряд занятий, в конце концов полностью сосредоточил свои интересы на графике. Преподавал в Ленинградском институте живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина (1921—1930), а также в художественных училищах.

Мальчику был всего год, когда семья перебралась в Москву. Жили скромно. Снимали четырёхкомнатную квартиру на Садовой-Самотечной в доме казачьего генерала Дукмасова. Его отец, Михаил Дометиевич, служил в Крестьянском банке, расположенном в том же доме. Это была простая, бесхитростная жизнь с визитами к тёткам, играми в детской, придумыванием сказочных историй, новогодними ёлками… Много лет спустя в блокадном Ленинграде Конашевич с нежностью вспоминал о такой ёлке из детства: "Мы с сестрой стояли на пороге столовой в немом, восторженном изумлении. Ёлка сверкала живыми огоньками свечек. Огоньки отражались искрами на золотом и серебряном дожде, на позолоте орехов, блёстках коробочек и золотой обёртке шоколадных конфет. Крымские яблочки вертелись на своих нитках вправо и влево, показывая то жёлтые свои, то красные бока; а наверху сияла серебряная стеклянная пика".

Вряд ли предполагал В.М. Конашевич, что станет художником детской книги. Как и другие мальчики, он мечтал быть моряком, строить корабли. Позднее заинтересовался астрономией, музыкой и даже всерьез помышлял стать скрипачом. "Затем я захотел стать художником и отдался рисованию с тем же пылом, с которым брался за все раньше и замечательно: все, чем я занимался раньше, в моем новом деле очень пригодилось". Как и многим мальчишкам, будущему художнику в те годы нравилось рисовать исключительно лошадей и сражения. В 1897 году семья переехала жить в Чернигов - отец поссорился со своим начальником князем Кудашевым (управляющим банком), отказавшись провести не вполне законную операцию. В Чернигове Конашевич окончил реальное училище. Он с удовольствием занимался математикой, играл на скрипке. Увлекаясь символизмом и романтизмом, переписывал в тетрадь стихи А.Фета и А.Блока. Именно в Чернигове у будущего художника пробудился интерес к искусству. С 13 лет Конашевич начинает систематически заниматься рисованием. На протяжении трех-четырех лет он брал частные уроки у художника И.И. Михайлова, а затем у живописца П.Д. Цыганка.

В 1908 году Владимир Михайлович был зачислен в МУЖВЗ - Московское училище живописи, ваяния и зодчества (1908-1913). Отец очень хотел видеть его архитектором, поэтому Конашевич поступил на архитектурный факультет. Однако "после бурной переписки с отцом, презрев увещевания инспектора училища Гиацинтова", перешёл на живописное отделение, где его учителями были К.А. Коровин и С.В. Малютин.

Странное дело, учёбой Конашевич был разочарован: "В училище мне показалось как-то скучнее, чем я ожидал. И хоть я старательно писал по утрам и рисовал по вечерам, но делал это без ожидаемого воодушевления". Возможно, это разочарование было вызвано тем, что многие преподаватели училища находились в растерянности и не знали, чему учить студентов, когда в мире то и дело возникают новые и новые художественные течения: кубизм, супрематизм, лучизм… А среди учащихся были такие известные впоследствии представители "левого искусства", как Михаил Ларионов, Давид Бурлюк, Наталья Гончарова… Из ученических работ художника, кроме портретного этюда Анны Петровны Скрябиной (1912), за который 23 марта 1914 года Конашевичу было присвоено звание художника живописи, ничего не уцелело.

По окончании училища Конашевич возвратился в Чернигов. И осенью 1915 года принял участие на выставке черниговских художников несколькими жанровыми картинами. Он увлекся копированием старой живописи. Конашевич акварелью скопировал росписи в Ляличах, близ Чернигова, во дворце графа Завадовского и отослал их в Петроград. Молодой архитектор А.Я. Белобородов, перестраивавший в то время в Петрограде часть Юсуповского дворца на Мойке, заинтересовался акварелями и пригласил художника для декоративной отделки. В конце 1915 года Конашевич переехал в Петроград, навсегда связав свою жизнь с этим городом. Поначалу он брался за любую работу, вместе с С.В. Чехониным и Н.А. Тырсой он расписывал Юсуповский дворец (1915-1917), ряд петербургских особняков, принимал участие в реставрации Павловского дворца-музея, устраивал выставки. Он проектировал паркеты и мебель, внутреннюю отделку стен дворца, вел класс композиции в женской Школе народного искусства. Три года занятий декоративными работами позднее ярко проявились в его подходе к оформлению детских книг. В первые революционные годы Конашевич нашел себя как график, так, например, он участвовал в создании памятника Жертвам революции на Марсовом поле в Петрограде.

Первой детской книгой Владимира Михайловича стала "Азбука в рисунках" (1918), изданная Товариществом Р.Голика и А.Вильборг. Как вспоминала дочь художника, "Азбука" родилась из писем, которые Конашевич писал жене, уехавшей с дочкой к родным на Урал и застрявшей там на долгое время (Урал оказался отрезан армией Колчака): "Папа писал маме письма, а мне присылал картинки. На каждую букву алфавита. Мне было уже четыре года, и, очевидно, он считал, что пора уже знать буквы. Позднее эти картинки были изданы под заглавием "Азбука в картинках"". В отличие от композиционно сложной "Азбуки" Александра Бенуа, Конашевич создал книгу, выстроенную при помощи крупных изображений предметов и животных, нарисованных акварелью. В том же году он проиллюстрировал книгу Е.Е. Соловьёвой "Розовая азбука", составленной по новому правописанию, более живую, сделанную литографским карандашом с написанным от руки текстом. Предмет на рисунке в детской книге, считал Конашевич, должен быть показан полностью, "чтобы все его части были видны". Перспективные искажения недопустимы, а цвет должен быть локальным, без светотени. "Композиция должна быть проста и непосредственно вытекать из самого действия, заключённого в тексте. Только этим будет достигнута необходимая ясность. Ребёнок с первого взгляда должен "понимать" картинку, то есть уяснить себе изображённое на ней событие". Этот принцип закладывается уже в первых его работах.

На период 1918-1922 годов пришлись поиски собственного изобразительного языка. Он работал и черной кистью, и пером, и акварелью, и литографским карандашом. На какое-то время Конашевич отходит от детской книги. Для изданий "Народной библиотеки" он делает в 1919 году иллюстрации пером к "Бежину лугу" И.С. Тургенева, "Женитьбе" Н.В. Гоголя, создаёт многочисленные обложки для книг и брошюр Государственного издательства, оформляет произведения новой советской литературы ("Великое таинство", "Научился" К.Федина). Для издания тургеневской повести "Первая любовь" он выбирает небольшой формат и рисует не только иллюстрации, но и маленькие виньетки, добиваясь особого лирического настроения, созвучного тексту книги. В числе других значительных работ того времени: "Помещик" И.С. Тургенева, "Белые ночи" Ф.М. Достоевского. Все эти книги Конашевич делает на протяжении всего одного-двух лет, в разных графических техниках, пытаясь найти свой изобразительный язык, индивидуальный голос художника-иллюстратора. Самой большой удачей можно назвать сборник стихотворений А.А. Фета (1921). "Если бы Конашевич, - писал его современник Э.Голлербах, - ничего не сделал, кроме Фета, "Первой любви" и "Помещика", то и тогда бы его имя запомнилось в истории иллюстрационного искусства". Для этого сборника Конашевич сам подбирает стихотворения, а иллюстрации делает, где-то едва касаясь бумаги и чуть намечая контуры фигур и действие прерывистыми, лёгкими линиями, где-то прибегая к эмоциональной, густой штриховке; он создаёт своё - визуальное поэтическое повествование. Не случайно исследователи отмечали, что рисунки Конашевича к стихам Фета "остались в истории русской графики как превосходные лирические страницы, где художник не побоялся состязаться с поэтом".

В годы, когда создавались эти книги, Владимир Михайлович служил помощником хранителя Павловского дворца-музея (с 1918 по 1926 год); составлял путеводители по Павловску; создавал станковые работы; преподавал в Академии Художеств рисунок и руководил литографской мастерской (1921-1930). Техникой литографии Конашевич владел мастерски - серии его станковых литографий и рисунков "Улицы", "Павловская шпана", "Мелкие рассказы", "К 10-й годовщине Октября" (1926-1927) не только участвовали в нескольких выставках, но и были приобретены Третьяковской галереей и Русским музеем. А за серию литографий "Павловский парк" (1921-1925), которую в 1925 году Конашевич сам отпечатал тиражом 25 экземпляров, он даже получил почётный диплом на международной выставке декоративных искусств в Монца-Милане (1927).

Как иллюстратор детской книги Владимир Михайлович начал активно работать с 1922 года. В том году с его иллюстрациями вышло несколько сказок Шарля Перро ("Кот в сапогах", "Мальчик с пальчик", "Красная Шапочка") и "Сказка о рыбаке и рыбке" А.С. Пушкина. В книжках этих - нарядных, изысканных - прослеживались традиции художников объединения "Мир искусства". Печатались сказки в Берлине, на хорошей бумаге, при помощи офсетной печати (которой в России тогда ещё не было), позволявшей воспроизвести все нюансы лёгкого акварельного рисунка, но в прессе подвергались нападкам за то, что были сделаны "скорее для библиофилов, чем для детей".

В 1921 году Конашевич исполнил ряд издательских знаков и экслибрисов, а летом организовал в Петроградском Доме искусств свою первую персональную выставку, где была представлена книжная графика за 1918-1921 годы. Ее заметили, и уже в 1922 году по приглашению А.Н. Бенуа Конашевич принял участие в выставках "Мира искусства" в Петрограде, где стал членом этого общества. Близость к эстетическим ценностям дореволюционной книжной графики отличала Владимира Михайловича от большинства его ровесников, приходивших в детскую книгу после знакомства с миром рекламы и агитационного плаката. Вместе с тем, Конашевича, самого молодого из "мирискусников", в подходе участников этого объединения к оформлению изданий для детей многое не устраивало. В его собственных работах отсутствовала отстранённая "красивость", там возникал тёплый, уютный для ребёнка мир. Ю.Герчук очень точно подмечал, что в книгах Конашевича не было "иронически-снисходительного тона взрослых", который в той или иной мере был присущ книгам "мирискусников", но было умение "играть с детьми в одинаково весёлые для них и для него игры".

Следующие цветные детские книги Конашевича выходили уже в России, и иллюстрации к ним он, как и все художники того времени, делал при помощи литографии. После знакомства в 1923 году с С.Я. Маршаком Владимир Михайлович оформил несколько его книг: "Сказка о глупом мышонке", "Кривоносый", "Петрушка-иностранец", "Три зверолова", "Дом, который построил Джек". Самой большой удачей стал "Пожар" (1923), в котором, пользуясь всего тремя цветами - красным, жёлтым и чёрным, Конашевич создал яркое, динамичное и весьма зрелищное действие. Интересно, что критика оценила эту работу выше многих книг Владимира Лебедева - постоянного иллюстратора книг Маршака: "В "Пожаре" есть то, чего нет, например, даже в красивых тоже лебедевских: теплоты близкого присутствия детей…"

В начале 1920-х годов Конашевич работал над созданием виньеток, экслибрисов, заставок, концовок и обложек (к книге "Голый год" Б.Пильняка, "Мелкий бес" Ф.Сологуба и др.). Он исполнил рисунки к рассказу К.Федина "Сад", в 1922-1923 годах иллюстрировал "Аттические сказки" Ф.Зелинского, роман Э.Золя "Углекопы", рассказ Л.Андреева "Красный смех". В его обложках выходят петроградские журналы "Природы и люди" и "В мастерской природы". До 1924 года Конашевич сотрудничал с объединением "Мир искусства", а потом оно прекратило свою деятельность.

Примерно в те же годы состоялось знакомство художника с Корнеем Ивановичем Чуковским, переросшее затем в дружбу, тесное сотрудничество, а иногда и соавторскую работу по созданию книги. Между тем, начало этого знакомства было не очень приятным. Чуковскому крайне не понравились рисунки Конашевича: "Третьего дня пошёл я в литографию Шумахера и вижу, что рисунки к "Мухе-цокотухе" так же тупы, как и рисунки к "Муркиной книге". Это привело меня в ужас", - записал Корней Иванович в дневнике. Чуковский поехал в Павловск знакомиться с художником…

О том, насколько непростыми и эмоциональными были отношения писателя и художника, свидетельствует их переписка. Конашевич - Чуковскому, 8 января 1946 года: "Я знаю, что я делаю паршивенькие рисунки. Но мне казалось, что в них бывало иногда одно достоинство: они хорошо сочетались с Вашими стихами. Я не хочу этим сказать, что Ваши стишки такая же дрянь! Боже сохрани! Я говорю о совпадении духа, а не качества". Семь лет спустя Чуковский писал: "Благодаря Вам я впервые после большого перерыва снова почувствовал себя неплохим литератором и заранее завидую тем пятилетним, шестилетним советским гражданам, которые будут "читать" эту книжку". Несмотря на все разногласия, два мастера - художник и поэт - создали множество замечательных книг: "Мухина свадьба" (1924), "Путаница" (1926), "Муха-Цокотуха" (1927), "Барабек и другие стихи для детей" (1929), "Тараканище" (1929), "Телефон" (1934), "Мойдодыр" (1938), "Чудо-дерево" (1944) и другие. Нередко для очередного переиздания той или иной книги Конашевич делал новые иллюстрации. Например, комарик в одной из первых книжек про Муху-Цокотуху из сказочного рыцаря превратился, в духе времени, в бравого красноармейца… Конашевич часто признавался, что Чуковский - его любимый автор.

Художник был очень точен в деталях. Хотелось внимательно разглядывать каждый предмет. Если он изображал пир у Мухи-Цокотухи, то каждый кренделек на столе, каждая ягодка в варенье, каждый цветочек на чайнике был прорисован тщательно и словно бы зыбко. Все в этих рисунках жило своей жизнью: мерцало, дышало, переливалось.

В середине 1920-х годов Конашевич увлёкся гравюрой на дереве. В этой технике он сделал несколько книг, в том числе "Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем" Н.В. Гоголя, сборник сказок А.С. Пушкина. В начале 1930-х художник вновь обратился к взрослой литературе: "Избранные произведения" А.П. Чехова, "Сирень цветёт" М.М. Зощенко, "Стихотворения" Г.Гёйне, "Города и годы" К.А. Федина, "Повесть" Б.Л. Пастернака - вот неполный список книг, проиллюстрированных им в тот период. Самыми яркими стали литографии к повести А.Ф. Прево "Манон Леско" (1931), которые в 1937 году на Всемирной выставке в Париже были отмечены Золотой медалью. "Художник должен отвечать за каждую свою линию. Как бы легко и свободно ни был сделан рисунок, в нём всё должно быть на своём месте и в меру: ни убавить, ни прибавить!" - писал Конашевич. - "Я просто выбрасываю готовый рисунок, если он хотя бы частично не удался. Не переделывая, не исправляя старого рисунка, я вновь рисую на чистой бумаге. Этим и достигается непосредственность и свежесть, если она у меня когда-нибудь бывает".

С 1930-х годов Конашевич почти полностью отдался иллюстрированию детских книг. Здесь цензура была слабее, и можно было дать волю фантазии. Он лишь изредка делал исключение для пейзажей, натюрмортов и портретов, которые исполнял в полюбившейся ему технике - тушью или акварелью по китайской бумаге. Сотрудничая с издательством "Радуга", а затем с отделом детской и юношеской литературы Государственного издательства, он стал признанным мастером. Его работы отличались склонностью к декоративной манере, восходящей к графике "Мира искусства". Постепенно в книжной графике Конашевича начала преобладать сказочная тема, он с удовольствием иллюстрировал произведения К.И. Чуковского. Среди них выделяется роскошный сборник "Сказки", выпущенный издательством "Academia" в 1935 году. Из-за этой книги Конашевич подвергся несправедливым нападкам ревнителей пролетарского искусства в статье "О художниках-пачкунах" ("Правда", 1936, 1 марта), развязавшей травлю талантливых ленинградских художников детской книги.

Творческая жизнь Конашевича не была спокойной и мирной. Несмотря на признание его заслуг на международных выставках, в родном отечестве всё было отнюдь не просто. После появления в "Правде" статьи "О художниках-пачкунах" в прессе начались нападки на Конашевича, Владимира Лебедева, Татьяну Маврину, Юрия Васнецова и других художников. В формализме обвинялись те, кто посмел иметь свой собственный, яркий, индивидуальный стиль рисования. Гневную статью "Против формализма и штампа в иллюстрациях к детской книге" напечатал журнал "Детская литература". Владимира Михайловича заклеймили в ней как губителя детских душ: "В рисунках, предназначенных для дошкольников, художник совершенно не учитывает особенностей их восприятия. Его совершенно не интересуют зрители", - возмущался автор. - "Формалистичность метода В.Конашевича сказывается во всех работах этого художника". В прессе то и дело появлялись статьи с несправедливыми рецензиями на творчество художника. В одной из газетных статей автор пишет: "Иллюстрации Конашевича к произведениям классиков ничего не вносят в наш иллюстративный фонд, никак не раскрывают и не дополняют текст". Автор другой статьи проводит опрос детей по восприятию ими рисунков Конашевича (организованный антинаучно, но тоже вполне в духе времени) и, увлекаясь руганью, даже не замечает, как начинает противоречить сам себе. Разбирая иллюстрации к "Сказке о рыбаке и рыбке", он пишет, что в книге "отмечается невыразительность образов", тогда как дети говорят про эти образы: "хладнокровный старик, бездушный", "служанки как ведьмы, как видения".

Конашевич глубоко переживал эту травлю, ведь он очень серьёзно относился к своей работе. "Я твёрдо уверен, что с ребёнком не нужно сюсюкать и не нужно карикатурно искажать формы. Дети - народ искренний, всё принимают всерьёз. И к рисунку в книжке относятся серьёзно и доверчиво. Поэтому и художнику надо к делу относиться серьёзно и добросовестно". Несмотря на все нападки, он продолжал идти по выбранному пути - рисовал новые книги, занимался педагогической деятельностью. Сначала преподавал и руководил мастерской в Школе народного искусства (1916-1919), затем — в Академии Художеств (1921-1930, 1944-1948). Кроме того, писал акварелью, рисовал красками и тушью: "Художник книги без постоянной работы с натурой существовать не может. В противном случае его искусство выродится во всякие отвлечённости, росчерки и вензеля".

С детскими журналами Конашевич сотрудничал постоянно. Он делал иллюстрации для первого советского журнала для детей "Северное сияние", который выходил под редакцией М.Горького. Рисовал для "Чижа" и "Ежа", "Весёлых картинок", "Мурзилки"… Война застала художника в Павловске. Уже перед самым наступлением фашистских войск он успел уехать в Ленинград, где и провёл всю блокаду и всю войну. Среди умирающих друзей и близких он, не теряя веры в победу, продолжал работать: иллюстрировал детские книги, писал воспоминания о детстве - о сестре Соне, умершей в блокадную зиму, о родителях, тётках, новогодней ёлке, куклах… "По контрасту с этим почти постоянным громом и ужасом так сладко вспоминается тишина и мир нашей детской жизни, вставленной в более прочное и спокойное внешнее обрамление". Устраивал выставки - в 1943 году в Союзе художников представил около трёхсот работ. В 1943-1944 годах вместе с другими художниками оформлял Военно-медицинский музей, делал рисунки для "Атласа переливания крови", писал портреты солдат, работал над иллюстрациями к сказкам Х.-К. Андерсена.

1945-й победный год оказался для Конашевича необычайно счастливым. Закончилась война. Прекратились нападки в прессе. Ему было присвоено звание заслуженного деятеля искусств РСФСР. Он защитил докторскую диссертацию по искусствоведению. Началась мирная, ничем не омрачаемая жизнь - и новое творчество.

Однако после войны, под давлением догматических требований, его искусство стало понемногу утрачивать присущие ему яркую фантазию и романтичность. В жизни Конашевича настал период, когда он под давлением партийных идеологов-искусствоведов нивелировал свой уникальный стиль. К счастью, этот период не затянулся надолго, и в 1950 году появляются блистательные иллюстрации к сказкам Г.-Х. Андерсена, а в 1956 году он блеснул превосходными иллюстрациями к сборнику "Плывет, плывет кораблик", в которых подытожил свою давнюю работу над английскими народными песенками в переводах Маршака. Затем последовали десятки книг, в их числе "Чудо-дерево" К.И. Чуковского и "Приходи, сказка!" В.И. Даля. За книги "Плывёт, плывёт кораблик" и "Сказки старого Сюня" на международной выставке книжного искусства в Лейпциге Конашевич получил Серебряную медаль. Сборник "Плывёт, плывёт кораблик" Ю.Молок называл "главной детской книгой Конашевича", в которой тот не только создаёт удивительно яркие, красочные, радостные иллюстрации, но и "возрождает традицию книжки-картинки, с которой начиналась советская детская книга, и возвращает себе власть над маленьким зрителем, снова доверяясь его фантазии, снова обращаясь к его поэтическому чувству". Биографы и искусствоведы в один голос заявляют, что книга "Плывет, плывет кораблик" стала главной детской книгой Конашевича и событием и праздником в детской иллюстрации.

Вслед за этой книгой последовали иллюстрации к французским песенкам "Сюзен и Мотылек", польским "Дедушка Рох", книге русских сказок В.Даля "Старик Годовик", эфиопских "Приходи, сказка!", сказкам Пушкина "Сказка о царе Салтане", "Сказка о Золотом петушке", "Сказка о мертвой царевне", к "Телефону" С.Михалкова, "Загадкам" С.Маршака, "Игрушкам" А.Барто. Книги "Дедушка Рох" (1958), "Старик-годовик" (1959), "Муха-Цокотуха" (1960) К.И. Чуковского, "Сказки" (1961) Пушкина получали дипломы Всесоюзных конкурсов как лучшие по художественному оформлению и полиграфическому исполнению. Рассказывая о том, как он придумывает рисунки, Конашевич признавался: "Есть художники, которые изобретают и думают с карандашом в руке. Я художник другого склада. Раньше, чем я возьмусь за карандаш, я должен выяснить всё заранее, представить себе мысленно уже готовый рисунок во всех деталях…" Именно поэтому его не устраивали многие из готовых рисунков, ведь задумка часто кажется ярче, чем воплощение: "Ни одна из моих удач не кажется мне и не казалась несомненной, ни одна не была полной. Может быть, потому, что мне никогда не удаётся сделать так, как задумано", - писал художник в конце жизни. Корней Чуковский вспоминал, что часто, перед тем как начать рисовать, Конашевич играл на скрипке - Чайковского, Шуберта…

При этом он признавался, что мечтал иллюстрировать не только детские книги. В письме Чуковскому, в апреле 1954 года, художник писал: "Мне надо иллюстрировать приключенческую литературу, а не стишки с прилизанными детками. Какие бы, например, иллюстрации я сделал к "Робинзону", к Стивенсону". И все же оформление сказок Пушкина стало для художника одной из ответственнейших работ, в которой в полной мере проявились его мастерство и огромный талант. Он всегда проникает в самую суть, основу сказки, наполняя свои иллюстрации ярким драматизмом и образностью. Подготовительная работа была огромной. Исследователь Л.Громова обращала внимание на то, что, кроме поиска пластического решения иллюстраций, Конашевич проводил настоящие научные изыскания, анализировал тексты Пушкина. Так, например, на одном из рисунков к "Сказке о золотом петушке" он изобразил царя с шутом играющими в шахматы. В окончательном варианте этой сцены у Пушкина не было, однако она была в одном из черновиков. ""Восстановив" её в иллюстрациях, художник не стремился продемонстрировать свои познания. Он хотел заинтересовать читателя, быть может, несколько его озадачить и тем самым побудить к самостоятельным поискам". Книга сказок А.С. Пушкина (1961-1962) вышла в свет уже после смерти Конашевича.

Дочь Конашевича вспоминала такой случай: как-то раз в Павловске в годы гражданской войны отец оказался между двух стреляющих друг в друга армий: "Оглядевшись, папа увидел, что находится между двумя цепями солдат, переползающих, хоронясь за кустами, навстречу друг другу. Папа так растерялся, что продолжал идти во весь рост тем же размеренным шагом". Через все нападки и травлю художник прошёл так же размеренно и внешне спокойно, ни под кого не подстраиваясь и оставаясь самим собой не только в жизненных ситуациях, но и в творчестве, сохранив до конца своих дней умение радоваться жизни и умение передать эту радость детям. "Ваше чудотворное искусство, - писал Конашевичу К.И. Чуковский, - воспитывает в детях вкус, чувство красоты и гармонии, радость бытия и доброту. Потому что помимо всего Ваша живопись - добрая, в каждом Вашем штрихе, в каждом блике я всегда чувствовал талант доброты - огромное, в три обхвата сердце, без которого было бы никак невозможно Ваше доблестное служение детям".

В.М. Конашевич умер в Ленинграде 27 февраля 1963 года и был похоронен на Богословском кладбище.

Иван Яковлевич Билибин (4 (16) августа 1876 — 7 февраля 1942) — русский художник, книжный иллюстратор и театральный оформитель, участник объединения «Мир искусства».