Мой желанный враг

- Да, дом очень большой и красивый. – Я обвела взглядом фасад. – Надеюсь, у меня получится привести его в порядок.

- Конечно, получится! – Улыбнулся он и открыл багажник. – Куда выгружать коробки?

8

Розы. Темно-красные. Их лепестки гладкие и холодные. Они касаются кончика моего носа, и мне становится щекотно. Я улыбаюсь, потому что не знаю, что это последний подарок Вика. Больше не будет. Ни подарков, ни совместных дней, ни разговоров, ни его самого. Не будет ничего, всё в прошлом, а теперь передо мной лишь пустота. Пропасть.

И розы.

Я лечу в эту пропасть и снова слышу глухие, отрывистые звуки выстрелов, они как кашель немой собаки – практически беззвучные, но такие болезненные. Я падаю, пытаясь хвататься за воздух, но пальцы натыкаются лишь на бархатные лепестки роз. Задыхаясь, я ощущаю, как маленький толчок в грудь превращается в огромный ржавый лом, который ковыряет и раздирает мою грудную клетку изнутри.

Кажется, это боль. Она захватывает меня полностью, она терзает, уничтожает, вгрызается в меня и точит, точит, точит. «Кто-нибудь, достаньте, пожалуйста, из меня эти кусочки металла, они очень тяжелые, и я не могу пошевелиться из-за них!»

Вышитое одеяльце мелькает белой пеленой перед моими глазами – раз, и его нет. Крик моего сына удаляется, а застывшая голограмма с руками, которые отбирают моё дитя, упрямо стоит в воздухе. «Не трогай! Оставь его! Он мой!» - все эти слова так и не слетают с моих губ. Они остаются безмолвным криком, тихим шёпотом, запёкшейся кровью, горящей на лице.

Я падаю вниз.

Горечь, тяжесть, боль, удары, земля, песок, камни, ветви. Темнота. Мутные обрывки посмертных видений – кроме них у меня ничего нет, поэтому я продолжаю прокручивать их снова и снова, чтобы не видеть яркий свет в конце коридора, который манит и зовёт меня: «Полина, иди сюда, здесь хорошо. Твоё время пришло».

Я узнаю этот голос, и мне становится ещё больнее.

- Нет, - с трудом выдавливаю я, - нет, мама, прости. Я не пойду, я не могу. У меня сын!

Она тянет ко мне руки, а я отворачиваюсь. «Боль, удары, земля, песок, камни, ветви», - прокручиваю снова и снова, чтобы оставаться там, где умерла. И вижу крохотные пальчики Ярослава, которые держат меня во сне.

Он совсем беспомощный пока. Он без меня не сможет.

- Кто будет кормить его? Кто будет качать его, мама? Кто будет рядом, когда ему будет больно и страшно? Кто успокоит? Кто научит ходить, отведёт в детский сад, потом в школу? Кто будет плакать от счастья на его свадьбе, мама? Нет, мне нельзя к тебе, я не пойду…

Я разворачиваюсь и бегу туда, где тьма, подальше от этого уютного, ласкового света. Чернота становится непроглядной, вязкой и густой, каждое движение даётся мне с трудом. Дорога всё уже, и теперь она поднимается вверх. Я плачу, карабкаюсь, сдираю колени и руки, но не сдаюсь. Мне нужно в самую глубокую тьму – туда, откуда выхода нет.

- Всё хорошо, Полина. – Этот голос буквально выдирает меня из пустоты.

Я делаю глубокий вдох и кашляю, но горло настолько высохло, что получается бессильный, горький хрип.

- Тише, тише, лежи.

Я часто моргаю, но сквозь пелену слёз не могу разглядеть помещения. Здесь очень светло, рядом какие-то люди. Я пытаюсь что-то сказать, но понимаю, что на мне какая-то маска или… что это? Почему не получается пошевелить руками? Я замкнута в своём теле, заперта в собственных кошмарах, тело совсем ничего не чувствует.

Где я?!

Но пустота забирает меня себе.

Нет больше коридоров с тьмой и светом, нет мамы, нет голосов. Есть один бесконечный берег реки, вдоль которой я бреду, завернувшись в какую-то простыню. Мои ноги не оставляют следов на песке, меня не тревожит холодный ветер, что дует в лицо, от него даже не колышутся мои белые одежды-коконы.

Я есть, но меня нет. Я бестелесное существо, что путешествует по миру, а этот длинный берег – лишь картинка, нарисованная моим воображением.

Я закрываю веки, вновь открываю их и вижу дом. Он пуст. Я исследую все комнаты, но в них никого. Только вещи Вика, мои вещи и стопки детских вещей на пеленальном столике в детской. Они ждут нашего возвращения, но не дождутся.

Я касаюсь мягких распашонок и крохотных боди своей ладонью, но почти ничего не чувствую. Оборванка из провинциального городка так сильно хотела иметь свой собственный дом, в котором было бы тепло, и пахло бы пирогами, что забыла о том, что ничего не даётся нам просто так. Моё счастье было коротким и острым, и мне пришлось дорого за него заплатить.

Я напрягаю ладонь с безумным желанием почувствовать хоть что-то, толкаю колыбель снова и снова в надежде, что она качнётся, я пою своему малышу, моля, чтобы он услышал меня, где бы он ни был. Пою, пою, пою….

И закашливаюсь, выдавливая себя из сна. Снова эта комната, здесь так светло, что слепит глаза. Зажмуриваюсь, открываю веки снова.

- Тихо, тихо, не дёргайся. – Чья-то сильная рука сжимает мою ладонь. – Лежи спокойно, девочка. Всё хорошо.

Но у меня есть и вторая рука. Я с усилием поднимаю её и подношу к лицу.

- Поля!

Он перехватывает её, но я успеваю нащупать что-то грубое, шершавое на своей щеке. Не понимаю, что это могло бы быть. Мои глаза отчаянно вертятся, скользя по стенам комнаты. Наконец, останавливаются на его лице и пытаются сфокусироваться.

- Тише, Поль, всё хорошо, ты в безопасном месте.

Я пытаюсь издать звук, но выходит лишь бульканье.

- Не торопись, не всё сразу. – Предупреждает Александр Фёдорович.

- Он нас убил! Убил! – Хриплю я.

- Ты жива, девочка, ты жива. – Кивает он.

И я успокаиваюсь.

Не знаю, сколько проходит времени прежде, чем меня снова будят их голоса. Я не сразу понимаю, что обращаются ко мне.

- Это Анатолий… - отчество съедает шум в моих ушах. – Мой хороший друг, он полевой хирург…

Вступает незнакомый голос, и я вижу над собой высокого худого пожилого мужчину в медицинской маске. Он что-то говорит про пули, извлечённые из моего тела.

- Сейчас у вас лихорадка, но мы ждём, когда подействуют лекарства. – Он наклоняется ниже, и я определенно вижу его чётче. – Зрение в норме. – Сухо констатирует этот Анатолий. – Не пугайтесь, сейчас у вас на лице бинты. Дело в том, что лицевая и носовая кости частично раздроблены, задеты кости черепа.

Мои руки инстинктивно вздымаются вверх, но дядя Саша перехватывает их. Тощий хирург недовольно морщится.

- Как раньше выглядеть, к сожалению, не получится. – Говорит он. – Нужны хорошие специалисты, которые сделают вам пластику, но это уже не ко мне. Вам и так очень повезло выжить, так что будьте благодарны хотя бы за это.

- Пластика? – Каркаю я.

Мне очень хочется потрогать свои нос и щёки.

- Новое лицо – новый человек. – Хмурится доктор. Мне почему-то кажется, что там, под маской, он пытается мне улыбнуться. – На воссоздание облика и восстановление уйдёт несколько месяцев, но у вас сильный, молодой организм, думаю, вы справитесь.

- Спасибо, - благодарит за меня дядя Саша.

Он жмёт ему руку.

Моё сердце бьётся, как сумасшедшее, виски давит скрипучей болью, горло саднит, но я упрямо жду, когда медик покинет помещение.

- Всё хорошо, Поля, скоро я заберу тебя домой. – Шепчет Александр Фёдорович, когда хлопает дверь.

У меня нет никакого дома, о чём он?

- Куда? – Спрашиваю я.

- К себе, Поля, к себе. Никто не должен знать, что ты жива.

- Никто не знает?

- Нет. – Он мотает головой.

Я пытаюсь приподняться, но резкая боль укладывает меня обратно. Всё правильно: если бы кто-то знал, что я выжила, то за мной давно бы пришли.

- Где мой ребёнок? – Задаю самый главный вопрос.

Но дядя Саша меня будто не слышит.

- Я ехал следом, увидел, как машина рухнула в обрыв. Затаился за деревьями, там была такая суматоха, потом взрыв. Я хотел бежать, но вдруг мне показалось, что что-то шевелится внизу, на уступе. Осторожно спустился и обнаружил тебя. Тебе очень повезло, Поля, что ты зацепилась тканью одежды за камни.

Конец ознакомительного фрагмента.