Страница 8 из 16
В окнах квартиры Баргов вспыхнул яркий свет. Стоящий под фонарем человек в кожаном плаще достал записную книжку, что-то быстро записал в ней и ушел. Теперь было понятно, за кем он следил – за Виктором Баргом, вернувшемся в город и поселившемся в квартире своих родственников на Ришельевской.
Глава 4
– Ну и дурик ты, Баклан! Дубина стоеросовая… – Чернявый мальчишка лет шестнадцати, жилистый, прыткий, грохнул в осыпающуюся стенку кулаком. Ударом из нее выбило горсть старой штукатурки, которая серой пылью опустилась подросткам на ноги.
– Да чего ты бычишься? – надулся второй мальчишка, полноватый крепыш такого же возраста, чьи взъерошенные вихри морковного цвета вызывали в памяти трогательные воспоминания о солнечном, ярком лете.
– Тому шо ты, Баклан, оглобля, об лед ударенная! Это ж надо за такое дело – цельный дом забыть! За такое Шкет и фингал за глаз тебе поставит, помяни мое слово! Вот завтра как до Шкета придешь…
– Да пошел твой Шкет! Швицер тот задрипанный до меня не указ, – насупился крепыш, принимая бравый до невозможности вид, однако глаза его с тревогой забегали по сторонам, выдавая, как он струхнул.
– Ладно, – вздохнул чернявый, – ты вспоминай лучше. Возьми мозги до кучи, повынимай из тухеса. Де дом? Ну? Или как?
– Да хрен знает, когда тут все они до одного места одинаковые! – раздраженно засопел рыжий, уже явно проявляя чувства страха и тревоги этим сопением. – Говорю до тебя ще раз, слухай, пока ухи не отвалятся! Я в стене зарыл. Дом заброшенный был! Камень внизу, до стены. И лиман.
– Ну? – Чернявый глянул вверх, сквозь разрушенный проем окна. Переливаясь под солнцем, застывшая гладь лимана сверкала как алмаз. Хаджибеевский лиман действительно был прекрасен, однако вся красота заканчивалась, стоило лишь взглянуть вверх – там возвышались в ряд заброшенные дома. Из них давно отселили людей – на этом месте планировалось крупное строительство то ли завода, то ли фабрики, местные жители так толком и не поняли. Вскоре после утверждения в колхозе генплана строительства людей из домиков выселили, и… тем стройка и ограничилась. Местные получили другое жилье – в окрестных селах, а некоторые даже в Одессе, ну а дома стали разрушаться, зарастать бурьяном и мусором. Самые догадливые повынимали из них целые двери и рамы, повытаскивали из кладок прочные кирпичи. И постепенно это место стало пользоваться дурной славой. Кто только не появлялся там по ночам!
То и дело вспыхивали пожары, превращая заброшенные дома в пылающие спичечные коробки. А потом стало известно, что строительство вообще решили перенести в другое место, и земля эта оказалась никому не нужна. И хотя место это было удивительно красивым, но вдруг выяснилось, что существует опасность оползня в лиман, и строить здесь что-то крупное будет опасно. Поэтому заброшенные руины так и остались мрачным воспоминанием о печальных нестыковках социалистического плана, в котором всегда подгонялись цифры, но не учитывались люди.
Руины на окраинах села стали местом встреч всевозможной шпаны. И эти двое парнишек, тайком пробравшиеся внутрь полуразрушенного дома, не были исключением.
Это были представители того уже вымирающего вида уличных беспризорников, которые наводили панику на всех в 1920-е годы. Укрепившись, советская власть принялась бороться с беспризорщиной любыми способами, прилагая к этому невероятные усилия. И эти силы были потрачены не напрасно: подростков и детей с улицы забирали в трудовые коммуны и детдома. Жестокая дисциплина, зверские правила делали эти заведения облегченной копией лагерей и тюрем – организаций, которые так страшно, именно страшно полюбила советская власть.
Количество беспризорников на улицах уменьшалось просто с невероятной скоростью. Но из-за жесткости порядков в детдомах массово случались побеги, особенно среди подростков. Эти беглецы снова сбивались в уличные банды, прятались в лазейках узких дворов Молдаванки, в катакомбах за городом. Милиция боролась с ними, но до конца победить не смогла. Периодически появлялись новости о жестоких разбоях и ограблениях, совершаемых уличными подростками.
В общем, эти двое мальчишек, рыщущих на окраине заброшенного села среди разваленных домов, были как раз такими вот представителями уличных подростковых банд.
В руины одного из домов они умудрились спрятать свои деньги, накопленные воровством на Привозе. Завтра они должны были встретиться с лидером района, контролировавшим банды, которому было необходимо платить каждый месяц. Денег не хватало, поэтому мальчишки решили тронуть свою тайную заначку. И… потеряли дом, заблудившись в руинах, среди стен, которые были похожи одна на другую как две капли воды. Долго и понуро они бродили среди развалин, пытаясь выдавить из памяти хоть какую-то зацепку.
– Да ты вспоминай… Вспоминай, Баклан, – едва не взмолился чернявый после бесполезного тыканья в очередную стену. – До вечера, что ли, будем так ходить? Вот больше делов до нас нету, шоб так зашариться в цей смердячке? Думай, Баклан!
– Да думаю я! – яростно окрысился крепыш. – Не морочь мне мордебэйцелы, ты, швицер задохлый! Все трындишь под ухо и трындишь! Да за шо ты маешь под меня вот так языком балакать? Завспоминаю я!
– Да шо там было? Ты за голос говори, вдвоем-то легче искать!
– Я и говорю. Дом, вроде, второй до краю… Лиман…
– Да тут везде лиман! – Чернявый готов был взвыть.
– И стены как пообгорелые… Ну, до коробка горела. Такое вот запомнил за ту мыслю, когда шкварился за гроши.
– Подожди-ка, – чернявый вдруг остановился, более внимательно, чем обычно, глядя по сторонам. – Коробка горела, говоришь? Так то за третий дом с краю! А мы за вторым.
– Ну? – вытаращился крепыш.
– Шо ну? Шевеляй шкарпетками! Пошли за третий дом!
– Ну… пошли. – Крепыш нехотя двинулся за чернявым, который мгновенно извернулся в разрушенном проеме двери и стремглав понесся по направлению к третьему дому.
– Оно! – вдруг заорал он, почти сразу подбегая к дальней от входа стене. – Вот оно!
И, присев на корточки, принялся рыть нору в стене, почти как собака, если бы только собаки умели рыть так сосредоточенно.
Буквально минут через пять после невероятных усилий из стены выпал расшатанный кирпич, и крепыш извлек на свет грязную тряпицу, всю в пятнах от машинного масла, в которой хранились их жалкие сокровища.
Мальчишки развернули ее, принялись пересчитывать деньги. Всё было на месте.
– Ух… – Чернявый грязной ладонью вытер со лба пот. – Ну наконец-то… Свезло. За теперь можно расслабиться…
– Это да, но… – начал было крепыш.
Странный треск, вдруг раздавшийся в пустой комнате без крыши, не дал ему договорить. Звук был очень громкий. Это было похоже на то, что как будто под весом треснула доска. Если б вокруг были люди, ничего страшного бы не прозвучало, но кроме двух пацанов в доме не было ни одной живой души.
– Матенька Божья… – прошептал крепыш.
– Не каркай, бестолочь! – шепотом, но злобно отозвался чернявый.
Треск повторился, в этот раз более тихий, но оттого не менее страшный. Было похоже, что в доме рядом кто-то ходит. Это было первое, что пришло пацанам в голову, потому что день стоял безветренный и ясный, и списывать эти звуки на дождь или гром они не могли.
– Мы не одни в доме, – прошептал чернявый, настораживаясь, – здесь кто-то есть.
Из потертых штанов крепыш достал самодельный нож. Его лезвие зло сверкнуло на солнце.
– Думаешь, за нами по следу кто шел, за деньгами? – еле слышно прошептал он. – Ничего, сука, не получит.
– Да не вякай ты! Тихо! – резко перебил его чернявый.
И вовремя: раздался грохот, словно из стены вывалилось несколько камней. Это уже точно не было похоже на шаги человека.
– Крысы или собаки, – с облегчением, уже не скрываясь, не понижая голоса, громко произнес чернявый. – Пойдем-ка посмотрим, шо они тут шарят!