Страница 9 из 13
Со вступлением на престол возлюбленного нашего монарха НИКОЛАЯ 1-го, новая деятельность, оживившая все сословия, проникшая во все занятия, не могла не коснуться и воспитания. С возобновлением Педагогического Института, самое слово Педагогия, как бы открытое из-под пыли и праха, и доселе для слуха многих, кои, впрочем, называют себя образованными, казавшееся как бы чуждым, получило должное к себе уважение. Ныне как воспитатели, так и преподаватели начинают уже взвешивать трудность своих обязанностей, начинают думать при воспитании. Это добрый знак, и если мы далеки ещё до возможного совершенства в сём деле, если мы ещё не можем идти в параллель с прочими образованными странами Европы, с коими составляем одно семейство, то, по крайней мере, мы теперь довольно уже сближены с ними для ускоренного движения вперёд. Быв доселе исключительно подражателями французов, мы не знали того, что было сделано в отношении Педагогии нашими соседями Германцами, и что таить греха, если и теперь принимаемся за труды сих последних, то и тут Франция показала нам собою пример. Франция, не желавшая прежде слышать, не только знать о Германской Литературе, со всем жаром бросается ныне на неё. И вместе с прочими отраслями знания, многосторонние Германцы наделяют теперь французов и своею Педагогикой: недаром же знаменитый Кузень путешествовал по Германии. Впрочем, как бы то ни было, мы, русские, всё-таки остаёмся в выигрыше, отыскав теперь истинный источник любознательности, надолго для нас неисчерпаемый. Мы говорим, источник надолго для нас неисчерпаемый потому, что мы только сознались в богатствах Литературы Германской, но ещё не воспользовались ею. Правда, в последние годы стали появляться на Русском языке творения тамошних учёных, но много ли ещё оных у нас в переводе? Всегда ли таковые переводы были достойны своих оригиналов? Всегда ли мы даже были счастливы в выборе самых сочинений?
Но если сие последнее отнесём собственно к Педагогии, то наши труды в переложении лучших Германских творений на Русскую почву будут весьма малозначащи, разве только не ничтожны. И в самом деле, можем ли мы похвалиться нашею переимчивостью у иностранцев всего полезного, когда до сих пор по части воспитания действуем по правилам безжизненной Схоластики, когда до сих пор пишут и издают у нас учебные книги по тем же самым понятиям, какие существовали за пятьдесят лет пред сим?
Странно, но совершенно справедливо. Какой величайший переворот произошёл по части Методики и Дидактики с того времени, как явилось учение Песталоцци! (Мы разумеем здесь не достоинство учения сего знаменитого мужа, но его влияние на переворот в Германии. Если ныне многие мнения Песталоцци уже отвергнуты, то, по крайней мере, чрез него тысячи преподавателей получили новые совершеннейшие взгляды насчёт вообще воспитания). К каким многообъемлющим видам ведёт нас Педагогия с тех пор, как вдохновенный Жакото обнародовал своё Всеобщее учение. (Жакото француз, но он больше нашёл противников себе между своими соотечественниками, нежели последователей. Это было бы удивительным для нас, если б мы не знали, с каким схоластическим педантством поступают до сих пор в большей части учебных заведений Франции).
Но много ли у нас последователей Песталоцци? Сколько последователей методы Жакото? Дабы доказать младенчество нашей Педагогии, стоит только припомнить, что у нас выдают за лучшее то, чему уже давным-давно отпразднована последняя тризна в чужих краях. Недавно ещё мы читали витиеватое объявление о новой методе изучения французского языка Г.Эртеля, между тем как Педагогический Журнал показал своим читателям, что метода, которую признают за методу Г.Эртеля, основана на известном способе преподавания Базедова, каковой способ впрочем, после Песталоцци и его последователей, в особенности же после учения Жакото, давно должен быть оставлен. Но этот ли один пример наших сведений педагогических можно привести? Если наши авторы могут так поступать, то к чему же иному отнести это, как не к тому, что в воспитании и преподавании до сих пор действуют у нас только ощупью?
В прошедшем 1833 году вышло в России не с большим пятьдесят книг, кои более или менее относятся к Педагогии; но когда рассмотришь книги сии по правилам Науки воспитания, то только малое число из оных окажутся достойными Критики. Если Педагогический Журнал не все из оных подвергнул рассмотрению, то это потому, что Издатели сего Журнала имели в виду знакомить читателей с теми сочинениями, кои, быв назначаемы для большего числа учащихся, могли произвести или большую пользу или больший вред. Издатели откровенно и добросовестно высказывали свои мнения насчёт таковых книг, будучи всегда готовы, со своей стороны, принять возражения на свои замечания. Самая цель Журнала – возбудить участие отцов семейств, наставников и преподавателей и всех вообще благомыслящих сограждан своих в общем деле воспитания их соотечественников, отстраняя Издателей от всяких личностей, не позволяла им быть несправедливыми, по крайней мере, умышленно. Предоставляя читателям судить о том, сообразно ли действовали они с предположенною ими для себя целью, мы постараемся здесь сделать краткий обзор сочинениям, относящимся до нашего предмета, кои вышли в упомянутое нами выше время.
Если наши авторы, пишущие для Педагогии, нередко бывают несчастливы даже в выборе иностранных сочинений для переложения оных на родную почву, то можно ли, спрашиваем, ожидать у нас много нового оригинального, чтобы заслуживало указания?
Во весь 1833 год, собственно по части воспитания, явилось только одно оригинальное сочинение; это книга: О системе наук, приличных в наше время детям, назначаемым к образованнейшему классу общества. Сочинение Доктора Ястребцова. Новое, совершенно переработанное издание. Ни о достоинствах, ни о недостатках сего замечательного сочинения не скажем здесь ничего: разбору оного посвящено много места в П. Журнале. Мы, со своей стороны, несмотря на недостатки сего сочинения, желаем, дабы более появлялось у нас подобных книг; тогда, может быть, поубавилось бы на Руси множество книжных спекуляций, каковы, например: Приданое дочерям, которые хотят быть любимы и составлять счастье других; или Воспитание моего сына или практические уроки в науке и тому подобные бредни тех, кои, кажется, не имеют никакого понятия о воспитании.
Спекуляция книгопродавцев детскими книгами для чтения также не упадала в 1833 году. По мере траты старого балласта прибавлялось нового, напр. Проказы Полишинеля; Путешествие молодого Волдемара; Детский Наставник или полная Российская (?) азбука; Азбука и склады в фигурах и пр. Остановимся несколько на сей последней таблице, изданной будто бы для облегчения детей в изучении ими грамоты. Нам кажется, напротив, что таковые таблицы вовсе не облегчают изучения грамоты, что они только служат, некоторым образом, к возбуждению лени в учащихся. Прежде нежели стала известна метода Жакото, уже Оливье совершенно отстранил таковое изучение азбуки, какое предлагается в вышеупомянутой таблице.
Кто вам сказал, Гг., что трудно научиться читать? В Гатчине была заведена нами в малом виде школа для детей от трёх до пятилетнего возраста, детей сирых, кои до сего времени были содержимы в самом грубом невежестве, и эти самые дети, после шестимесячного, прибавим, неправильного посещения школы, читали уже очень порядочно, не занимаясь отдельно азбукою, не учив вовсе: арбуз, барабан, волан и пр. Подумайте сами, если вы, показав ребёнку на изображение, скажете ему: это барабан, разве он научится знать букву Б? Ничего не бывало. При всяком взгляде на букву Б, ему тотчас представится в памяти рисунок барабана. Что за странное смешение! Это то же самое, что известный анекдот с одними богатыми родителями, которые, заметив тупые способности в своём детище, вздумали представить к нему столько слуг, сколько букв в азбуке, и каждому слуге дали название одной из букв. По истечении долгого времени, ребёнок выучил названия всех своих слуг, но, несмотря на то, для него столь же было трудно научиться читать, как и прежде. Придёт ли время, что откинут все эти буквари и азбуки в фигурах!..