Жизнь солдата

– Эта установка, – мой верный сторож, – сказал Евгин, – куда бы вор не залез, я, посмотрев на лампочки, всегда буду точно знать, где он находится. Недели две назад ночью зазвонил звонок, который соединен с лампочками через автоматическое реле. Я посмотрел на щит и увидел, что на нем не горит желтая лампочка, а это значило, что воры залезли в сарай. При моем появлении во дворе они разбежались. Ночью даже в ворота никто не войдет без моего ведома.

Евгин смотрел в наши расширенные глаза и улыбался. Он, кажется, был очень доволен, что удивил нас.

– Смотрите, – продолжал он, привлекая наше внимание к щиту на стене, – все проводки от щита выходят через отверстие в раме окна во двор, а там они протянуты во все концы двора: и под окнами, и под дверями, и в сарае, и вокруг навеса с дровами, и под калиткой, и у ворот, и вдоль забора. Проводки тоненькие, их почти не видно, а ночью тем более. Но стоит кому-нибудь рвануть их, как на щите потухает лампочка и звонит звонок. Днем я выключаю установку, а рано утром снимаю проводки с калитки и ворот.

Он опять посмотрел на нас, снисходительно улыбаясь. Какое, мол, впечатление произвел на нас прибор? А мы действительно были в восторге от его «сторожа». Он включил все лампочки на щите. Разноцветные лампочки смотрелись очень красиво, не говоря уж об их удивительном назначении. "Здорово он это все устроил, – подумал я, – но охранять-то ему нечего. Дом убогий и мрачный, барахло никому не нужное, грязь, пыль столетняя. Зачем ему этот «сторож»? Не для того же, чтобы уберечь пару поленьев дров. Да появись Евгин на улице, он сам перепугает всех воров и разбойников. Зачем же ему этот удивительный «сторож»? "Что-то здесь не так", – сказала бы наша соседка по дому тетя Сарра, известная на нашей улице своими всегда спокойными и мудрыми советами".

В это время из кухни вышла в зал та самая женщина, которая накануне вошла к Евгину во время урока. Ее неожиданное появление здесь меня и Арона просто ошеломило. Как будто она с неба свалилась. Здесь, в этом сумрачном доме, она показалась нам и выше, и стройней, и красивей, и почему-то очень гордой. И опять, как тогда, во время урока, они стали переговариваться на пальцах, но теперь уже не издали, а стоя почти вплотную друг к другу. Нам это показалось настолько необычным и неестественным, что мы, наверно, опять стояли с округленными глазами и раскрытыми ртами. А они опять, по-моему, злились друг на друга. Увидев мельком наши лица, Евгин быстро проговорил:

– Не пугайтесь и не удивляйтесь: это моя жена, она глухонемая с детства.

Слова его действительно нас успокоили, но нервные движения Евгина и его жены были такими, что мы почувствовали себя лишними и заторопились домой. Евгин же не стал нас задерживать. И почему они всегда ссорятся между собой? Спустившись с пригорка к шоссе и убедившись, что Евгин за нами не вышел и не смотрит вслед, мы, довольные, что выбрались из этого загадочного, полутемного дома с сердитыми супругами, рассмеялись от всей души.

– Вот тебе и тайные знаки! – закричал я, имея в виду Абу Нехамкина и Ефима Фрумина, которые настаивали на этой версии.

Да, завтра удивиться весь класс. Это будет поудивительней сообщений Яши Гуревича. Мы шли и разговаривали об учителе Евгине. Арон был очень доволен, что побывал у него, а я был доволен, что это посещение осталось позади. Уж очень угнетающая обстановка у него в доме. Как они там живут в таком беспорядке и грязи? Почему они всегда недовольны друг другом? Почему при такой беспорядочной домашней жизни они все-таки одеваются чисто, аккуратно и красиво? Зачем ему такой громоздкий и дорогой аппарат, который держит под контролем весь двор? И вообще, почему он обосновался в этом домике, прилепившимся к высокой стене бывшего замка?

Нерешенные вопросы, связанные с Евгиным, возникали в моей голове непрерывно. Что же он все-таки из себя представляет? Арона же больше всего заинтересовал прибор Евгина. Он восхищался и прибором, и его создателем. Это естественно, потому что Арон, кроме искусства, увлекался еще и техникой. И друзей находил, увлеченных техникой. И меня водил к ним, хотя техника вызывала у меня только скуку. Но я должен был сопровождать друга. Несколько раз он приводил меня к Абраму Ривкину. Он жил в доме на углу Урицкой и Красноармейской улиц, как раз на моем пути в школу.

Абраша Ривкин был мастером на все руки. Но больше всего его интересовали модели с двигателями. Это был невысокий светловолосый паренек с очень бледным лицом. Я даже думал, что он чем-то болен, но Арон сказал, что он ничем не болеет. У него была светлая голова, и он был отличником, а это далеко не простое дело. Самые коварные работы в школе – это диктанты и сочинения. Случалось, что ни у кого не было хороших отметок, а у Абраши Ривкина всегда неизменная пятерка. Настоящий отличник. И не сказал бы, что он много готовился к урокам. Нет, больше всего времени он тратил на свои увлечения. То он увлекался фотографией, то строил авиамодели с бензиновым моторчиком.

Ко времени моего прихода к нему он усиленно ладил глиссер с бензиновым двигателем. Представляете себе двигатель, это же очень громоздкая вещь. А Абраша все сделал в миниатюре, и все сам, дома. И когда глиссер был готов, мы вместе с Ароном сопровождали Абрашу на Днепр для испытания готовой модели. Глиссер быстро умчался на середину Днепра, рассекая гладь воды, и, сделав большой полукруг, возвратился опять к нашему берегу. Сколько было радости! После третьего запуска мотор заглох на середине реки, и глиссер стало уносить течением. Пришлось его догонять на лодке.

Вот и сейчас, когда мы шли от Евгина, Арон уже надумал бежать к Абраше Ривкину, чтобы поделиться с ним мыслями о приборе, который он увидел. Я не пошел с ним. Меня ждали домашние дела. Арону хорошо, у него мама – домохозяйка, и он целый день свободен. А у меня мама всегда на работе, и мне много чего приходится делать самому…

Вы заметили, что зимнее время я почти не упоминаю в своих воспоминаниях. Дело в том, что у меня никогда не было пальто. До школы я всегда добирался бегом и холода почти не чувствовал, а поиграть на улицу я выходил только в теплые зимние дни, когда не было ветра, а мороз был слаб. Зимой я большую часть времени проводил дома. А на нашей днепровской горе жизнь бурлила зимой гораздо сильнее, чем летом. Ребята всю ее обливали водой, которую носили из проруби, и по этой ледяной горе спускались на коньках, прокатываясь с разгона чуть ли не до середины замерзшей реки. Зрелище было очень интересное, и поэтому на горе собиралось много зрителей, смотревших на обладателей коньков. Среди этих завистников иногда стоял и я.

Гора наша была довольно крута, и мало кто из конькобежцев решался съехать с нее с самого верха. Обычно все спускались с половины горы. А с самого верха спускался только самый смелый парнишка на нашей улице – Исаак Гольдберг. Он, наверно, никогда не испытывал чувства страха. Сколько раз я наблюдал, как Исаак катался по тонкому льду, который образовывался в начале зимы у берега Днепра. Мне даже смотреть было страшно. Лед потрескивал, прогибаясь под Исааком, а он катался, хоть бы что. Вот и с горы он летит быстрее всех и дальше всех. Но и этого Исааку мало. В самом низу горы он устраивает себе трамплин из снега, облитого водой. Ух, сколько тут падений было у тех, кто съезжал с половины горы, а Исаак не падает, хотя съезжает с самой верхушки ледяной горы. Он летит над трамплином как птица метров десять, а то и больше, и, наверно, очень доволен, потому что улыбается во весь рот. Хорошо, наверно, тем, у кого бьется отважное и храброе сердце!

А вот с моим соседом Борисом Драпкиным всегда случаются неприятные, но смешные истории. Так было и в тот день, когда я смотрел, как Борис съезжает с половины горы на коньках. Правда, он чаще других падает, но катания не бросает. А у нас хоть и есть рядом колодец, но многие соседи почему-то больше пользуются речной водой, хотя зимой носить воду из проруби очень трудно, тем более, когда гора скользкая. Однако, люди как-то ухитряются подниматься на гору с ведрами, полными водой. Кто лезет по обочине горы в глубоком снегу, кто чуть ли не бегом взлетает по скользкой горе, кто идет с ломиком и, спускаясь, делает себе ступеньки, а кузнец Яков Рубинчик всегда несет с собой мешочек с золой. Спускаясь с горы, он делает себе тропинку из этой золы и потом тихо и спокойно поднимается с двумя ведрами воды на коромысле через плечо.