Морской лев

– Так вот, я вам тогда не сказал самого главного. Чем выше звание у человека, тем больше у него власти. Так?

– Предположим.

– Не предположим, а так оно и есть: я не люблю, когда люди прикидываются, не подтверждая очевидные истины…

– Хорошо, хорошо. Это так, – сказал Захаров, предвидя обиду Канарейкина за его игривый настрой по отношению к нему

–  Стало быть, и возможностей у него становится больше, так?

– Так.

– Ну, а, когда вдобавок к власти поручают ему очень важное и ответственное дело, уж наверняка ему полномочий предоставят еще больше, так ведь?

– Так, – уже по привычке согласительно кивал Захаров.

– А раз так, то делайте выводы, Иван Алексеевич… А что касается этого, – Канарейкин показал на стоящие на столе тарелки, – то всех здесь кормят так или не так, вы сейчас сами поймете. Ответьте мне на один вопрос: завтрак рядового советского инженера чем-нибудь отличается от завтрака, скажем, первого секретаря обкома?

– Естественно, отличается.

– Так вот и здесь примерно так же отличается завтрак командира подводной лодки от простого солдата из роты охраны базы.

– Значит, мы здесь мороженое едим, а рядовые матросы перловку уминают?

– Зачем перловку – гречневую кашу на молоке. Они же не склад с ржавым оборудованием охраняют, а базу с очень, заметьте это себе, с очень дорогостоящей техникой.

После этого возникла пауза.

– Ладно, Иван Алексеевич, потом поговорим, а сейчас… – Канарейкин поднял рюмку с коньяком, – давайте выпьем за наше знакомство и плодотворное сотрудничество. Чтобы, так сказать… если образно, конечно, говорить… зубцы вашей шестеренки вошли ровно в мои прорези и у нас с вами, таким образом, получилась бы плотная зубчатая передача в общем механизме нашей базы.

– Вот это тост, – с улыбкой сказал Захаров.

Оба выпили и закусили дольками лимона. После этого они принялись завтракать, Канарейкин ел быстро и умело и поэтому раньше закончил. Откинувшись на спинку стула, он посмотрел на Захарова.

– Так, Иван Алексеевич, – оглядывая его с ног до головы, сказал Канарейкин, – вам бы надо привести себя в порядок и, наверное, выспаться.

– Было бы неплохо, – дожевывая, ответил Захаров.

– Тогда пошли.

Они встали и вышли из-за стола. Полковник повел Захарова в его будущую комнату, которая находилась в противоположном крыле базы. Подойдя к двери с номером 023КП, Канарейкин снова достал карточку и так же, как и перед входной дверью, провел ею по прорези встроенной в стену металлической коробочки, после чего распахнул дверь.

– Вот ваши апартаменты, Иван Алексеевич. Ну, как вам?

– Не знаю, – пожав плечами, ответил Захаров.

– Тогда располагайтесь, – и посмотрев на электронные часы, он добавил: – Обед у нас в два, полдник в четыре, а ужин в восемь. Обедать теперь вам вряд ли захочется, а вот к полднику я зайду за вами. Вечером же заполним необходимые бумаги. Ну, а теперь счастливо выспаться, – сказал Канарейкин и, повернувшись, вышел обратно в коридор, закрыв за собой дверь.

Полутемная комната без окна была небольших размеров. Тут же, недалеко от входной двери, стоял маленький столик со стулом, а напротив него – обыкновенная пружинная армейская кровать. Сбоку была прикреплена раковина умывальника, а рядом с ней в углу – небольшая дверь. Захаров заглянул в нее, обнаружил унитаз. «Комната с персональным сортиром», – подумал он. И, положив на стол дипломат с вещами, он завалился прямо в одежде на кровать. Сон не пришлось долго уговаривать: нагрянув внезапно, он заставил Захарова рухнуть в его пустоту.

Запись датирована 24 июня 1990 года

– Иван Алексеевич, Иван Алексеевич, вставайте, ну, вставайте же. Пора уже. Вот напасть-то, да что вы в самом деле, до утра что ли хотите проспать? – мясистой рукой качал его за плечо Канарейкин.

Захаров находился в глубине тумана, покрывавшего толстой коркой его сознание. Слух уже доносил слова полковника, пробивая его довольно толстый слой, вырваться из которого было нелегко. Его вязкая мякоть не спешила растворяться в новой реальности. Сделав очередную попытку, Захаров открыл глаза и увидел склонившуюся над ним громоздкую фигуру полковника, которая собой загородила свет включенной лампочки на потолке.

– Проснулся, ну наконец-то, ты что, на курорт что ли приехал? Спишь так, что пушкой не разбудишь. Не дело это, товарищ Захаров! Таким беззаботным сном можно весь порядок нарушить. Давай-ка вставай и пойдем поужинаем, – Канарейкин посмотрел на часы: – Я тебя уже пятнадцать минут бужу, хотел уж водой спрыснуть.

Захаров между тем, ничего не говоря, встал и подошел к умывальнику.

– Чего молчишь-то, обиделся что ли? – недоумевая, спросил Канарейкин.

– Просыпаюсь, – ответил Захаров сквозь хлюпанье воды.

– Ага, ну, давай просыпайся, потом через пару часиков наверстаешь упущенное.

– Когда меня экипажу представите?

– Завтра, все завтра: и форму новую получишь завтра, и лодку увидишь.

Когда Захаров был готов, они вновь проследовали бетонными тоннелями на камбуз, где Канарейкин представил Захарову новые деликатесы. После ужина они поднялись на второй уровень. Еще на подходе Захаров узнал по двустворчатой двери кабинет Канарейкина.

– Вот и моя берлога, – с некоторым наслаждением произнес Канарейкин.

Помещение, в котором располагался кабинет, было довольно просторное: у дальней стены стоял письменный стол, заваленный бумагами и картонными папками, у изголовья висел портрет Ю. Андропова, а вдоль стен находились стеллажи, заполненные книгами и журналами различной документации. Большие окна на противоположной стене от двери были занавешены плотными шторами.

– Просторный у вас кабинет, мне б такой, – сказал Захаров, оглядывая помещение.

Канарейкин, поняв намек, застенчиво улыбнулся.

– Да сразу-то я как-то и не сообразил, куда тебя определить, делов-то вон сколько, – и он указал на лежащий ворох бумаг на столе, – поэтому и сунул тебя куда попало. А вообще, на первом уровне у нас жилье для прикомандированных рабочих. Ну, сегодня еще как-нибудь переночуешь, а завтра мы тебе что-нибудь более существенное подыщем. Хорошо?

– Хорошо. Может, откроем шторы, что у вас там за окном? – предложил Захаров.

– Не надо открывать, – остановил его движение Канарейкин.

– Почему? – удивился Захаров, заметив некоторую суету полковника.

– Там сюрприз для вас, – несколько застенчиво сказал Канарейкин.

– Какой сюрприз?

– Из окон виден «Морской лев». Я бы хотел, чтобы он вас сейчас не отвлекал. Вы его завтра увидите.

– Ну, завтра так завтра, – отходя от окна, сказал Захаров. – Что же Горбачева не повесили? Храните верность Андропову? – подходя к письменному столу и показывая на портрет, спросил Захаров.

– А благодаря кому эта база была построена и сформировано это управление, в котором вам удостоилась честь служить?.. Знай Горбачев про нее с его идеями о разоружении – неизвестно, что с ней сделать могут.

– Так, выходит, мы с вами тут на полулегальном положении?

– Ни на каком не на полулегальном положении. Успокойтесь, есть силы, – Канарейкин поднял указательный палец, – там, наверху, которые способны позаботиться о безопасности страны. Просто не всем все знать, даже если ты и Генеральный секретарь. Он уже со своей перестройкой у всех вот где, – и Канарейкин провел внутренним ребром ладони по горлу.

Захаров был шокирован таким высказыванием: он никогда не подвергал сомнению действия партийной элиты.

– Вы же коммунист. Как вы можете такое говорить? – пробовал возразить он.

– Вот потому что коммунист, я и говорю. До чего страну довел: все теперь по талонам, скоро в сортир сходить, нужду справить, тоже будет по талонам. Еще год- другой такой дребедени – и страна не выдержит…