Кровь на нациях

Правда, тренерскую работу после демобилизации он прекратил. А вот «бороться» не переставал. В «Динамо» г. Смоленска. Так привык, что вокруг одни милиционеры, — из раздевалки вечером почти все в синей форме выходили, — что когда его пригласили в 1972 году на работу в горотдел милиции, согласился без внутренних драм. Тем более, что тихая работа в «ящике» и немного занудная учеба на заочном отделении Московского технологического начинали надоедать. Впрочем, в милицию Иван пошел не за романтикой, не за приключениями. Уже достаточно взрослым был к тому времени. По характерцу была работа. И все.

Правда, потерял в зарплате.

Иван взглянул на фотографию жены, висевшую там же, в простенке между двумя книжными стеллажами от пола до потолка, — с фотографии на него смотрело красивое девичье лицо с каштановыми волосами, уложенными по моде начала 70-х гг. венчиком, «короной», с ямочкой на левой щеке и широко распахнутыми лучащимися доверием глазами. Его первая и последняя любовь. Лариса.

Лариса была не против. Деньги в их семье никогда не были самоцель. Раз Ивану в милиции интереснее, так и что тут говорить.

— А стесняться не будешь, что муж в милиции?

— Наоборот, думаю, и коллеги — учителя, и ученики больше уважать будут. У нас ведь на Руси уважают того, кого жалеют. А жен милиционеров у нас принято жалеть. Что же касается учеников, то теперь — то дисциплина на моих уроках будет идеальной.

Лариса тогда, в начале 70-х-преподавала историю, сейчас — он взглянул на часы, стрелки показывали 8 ч. 15 минут, — уже в школе, дома пишущей машинки нет, она пошла пораньше, чтобы напечатать сценарий вечера, посвященного Культуре Возрождения. Тот факт, что в их двух — комнатной квартирке стеллажи с книгами были основной мебелью, было их с Ларисой гордостью.

А дальше все по «накатанной» — в 1975 г. — заместитель начальника Молочаевского районного отделения милиции, 1977 г. — начальник этого отделения, 1980 г. — заместитель начальника Рудненского УВД, и с марта 1982 — начальник. Нет, не с марта, с июля? С августа. Точно — юбилей. 20 лет. Полковник. Звали друзья в Смоленск. Отказался. Привык. И к работе. И к людям.

Он успел добриться, смазать мускулистое лицо кремом «Весна», помассировать щеки, лоб, слегка приплюснутые, как у всех борцов, уши. Не для красоты. Просто массаж лица и головы по методу профессора Загрядского. Успел пожарить яишницу с макаронами, выпить цикория с молоком вместо кофе /тоже — врачи рекомендуют от давления, давления у полковника еще не было, ну, так и не будет/, как позвонил дежурный по горотделу милиции.

— Товарищ полковник, у нас ЧП.

— Что случилось, Савватеев, не вибрируй, по порядку.

— Утром патрульная машина объезжала центральный район города. Возле новостройки на углу улицы Барклая де Толли и улицы Красноармейской заметили двух собак уличных. Те сидели и выли возле ворот. Ворота были раскрыты.

— Они что у строителей, все время раскрыты?

— Так точно. На сторожа денег не хватает. А закрывать у нас без толку, что закрыто, то и откроют. Такой народ. А когда открыто, ничего, не было случаев хищения стройматериалов.

— Ну да, не было. Просто знают, что город небольшой, все равно найдем.

— Вот я и говорю — не было. Ну, значит, патрульные вышли, заглянули за изгородь. А там труп.

— Чей труп?

— Молодой красивой женщины.

— То, что красивой, пока дела не меняет. Фамилия?

— Уточняем.

— Ладно, звони Петруничеву, Конюховой, а я горпрокурору позвоню. Еду.

8 августа 1998 г. Капитан Петруничев

— Считай, что уже выехал, — нетерпеливо бросил в трубку капитан Петруничев.

Он выгреб из кастрюльки остатки овсяной каши, быстро провел правой ладонью по лбу, груди… Фуражка на месте по центру, документы в кармане, ствол в кобуре, ширинка застегнута. И вперед. На выход с вещами, как говорится. Успел позвонить с общей площадки на две квартиры соседке Тоне,

— Тонечка, у нас проблемы, когда вернусь — не знаю, вот ключ, присмотри за мамой.

— Она завтракала? А то у меня рисовая каша для моих оглоедов поспела, — вытерла раскрасневшееся у плиты лицо соседка.

— Нет, не надо рисовой, ей полезнее овсяная. Уже покормил. Ты загляни к ней часов в 12. Не надо ли чего, сама знаешь.

— Она все сделала?

— Все, все. Ты на всякий случай.

Машина уже ждала. Он помахал, садясь в уазик, на втором этаже в окне мелькнула сухонькая рука матери. Приподняться она уже не могла в постели, и было у них так заведено: не глядя, она махала ему рукой, вычислив, когда он спустится вниз и выйдет из подъезда, а он, зная, что она его не видит, махал ей.

Телефон у мамы под рукой, если что, сама позвонит соседке. Та забежит или старших из детей пришлет. С соседями они жили душа в душу. Пульт, чтобы включить телевизор — тоже под рукой. Вода, термос с горячим чаем с лимоном, печенье, конфеты, бумажные салфетки. И еще специальные гигиенические салфетки, которые раздают в самолетах, — вынимаешь ее из закрытого пакетика, а она влажная и пропитана одеколоном. Приятно освежает лицо и руки.

Мама уже пять лет лежала недвижно, разбитая параличом.

Конечно, крест он нес. Но, как-то не драматизируя сложившуюся ситуацию.

Хотя и без драмы не обошлось.

Через год после того, как слегла мама, ушла жена.

И ее понять можно. Все-таки его дорогая мама для жены — совершенно чужой человек. Пока мама была на ногах, — готовила, ходила по магазинам, платила за коммунальные услуги с пенсии, — а это тоже время, забота, — все подсчитать, проверить, — семейная гармония присутствовала в типовой двухкомнатной квартирке на окраине г. Рудный. Леночка рано утром уходила в детсадик, где работала воспитательницей и музыкальным руководителем, вроде бы по специальности, — она закончила музыкальное училище в Смоленске. Приходила усталая — от детей, от музыки, от криков детских. И ей нужен был покой. Она закрывалась в их комнате и часами читала русскую классику, лишь изредка включая музыкальный центр и слушая Шопена, Равеля, Дебюсси. Мама приглушала телевизор и тихохонько смотрела свою любимую передачу "Диалоги о животных". Время от времени Леночке казалось, что рев львицы, вышедшей на охоту за антилопой-гну или завывания гиен в национальном парке Серенгети мешают восприятию Дебюсси, тогда она выходила из комнаты и как ей казалось интеллигентно делала замечания:

— Вам не кажется, что — звери сегодня что-то уж очень разрычались?

Но в общем жили дружно.

Когда же Петруничева пять лет назад ранили, мама не пережила вида развороченной его спины/ у 9-мм. пули на выходе сильный разворот и вид у раны крайне неопрятный/. Ее разбил паралич.

Петруничев тем временем оклемался и вышел из больницы раньше матери. Успел даже проводить в места не столь отдаленные Ваську Карагача-самопального пахана банды отморозков, который при задержании и жахнул в упор ему в грудь из украденного ранее у участкового «ПМ». Все отморозки надолго отправились в мордовские лагеря.

Петруничев вышел на работу. И хотя быстро ходить ему было еще тяжело, а бегать пока что вообще пришлось прекратить, но по-прежнему пропадал на работе сутками.

А мама лежала.

А Леночка не могла за ней ухаживать. И потому, что уставала в детсадике очень. И потому что ей было противно выносить за старушкой судно и утку. Ничего она с собой поделать не могла. да и сам Петруничев был ей противен, — он приходил поздно, ел что-то на кухне в сухомятку, и часто ложился спать, не приняв ванну, потому что тоже уставал на работе, это она понимала, но простить не могла, потому что от мужа после его засад, захватов и прочих ментовских приключений пахло не очень хорошо — крепким мужским потом, табаком, железом от долгого пребывания в милицейском уазике, бензином.

Курить он начал, когда мама слегла. От водки же удержался, хотя частенько было невыносимо.

В общем Леночка ушла. И он ее не удерживал. Хорошо повезло с соседкой Тоней. Как-то справлялись. По хозяйству. А вот что касается личной жизни, то все казалось беспросветным. Пока в горотделе не появилась Люсенька Конюхова, новый эксперт-криминалист. Тут забрезжила надежда. Но роман был в самом начале. И что-то предсказывать было пока рано. Хотя Люсеньку он домой приводил. И с мамой они друг другу понравились. И вообще — жизнь не кончается.