Страница 2 из 4
– Извините, – поникла я, ощущая безысходность, – Я все поняла.
Вся работа была мне не в радость. В три выскочив из деканата, я помчалась в ближайший магазин, на ходу звоня матери и говоря, что дочь совсем обезумела и нуждается в монашеской одежде для посещения церкви. Получив приличную сумму на карту, я купила черную длинную юбку и корсетную блузу такого цвета. Мои черные волосы, с красными кончиками смотрелись вполне сносно на фоне этого. С рюкзаком – черепом я вошла в первую церковь, из которой меня выводили под белы ручки, крутя пальцем у виска, когда на вопрос настоятельницы:
– Деточка, у вас кто-то умер?
Вся в черном, не потрудившись надеть белый платок вместо черного траурного, я выглядела по-своему, по-готически. Ответила премилой дамочке со свойственной придурковатой улыбкой:
– Ответьте, пожалуйста, на социологический вопрос, сколько людей верят в Бога? А вы верите в него?
Так себе эксперимент. В следующей церкви прямо во время службы священника заиграла загробная музыка с утробными возгласами: «Memento mori!» (Помни о смерти!), поставленная на научрука, я бежала сама со всех ног, страшась оскорбить чувства верующих. Не я выбирала эту тему для опроса. А этот гад Вольфыч еще звонит и интересуется о ходе эксперимента. Черт! В третью церковь я вошла под недовольные возгласы старушек: «Чур меня!». Уже потеряв всякую надежду, встретила, наконец, адекватного священника, выслушала целую лекцию о непристойном виде и о грязных делишках сатаны, который пытается меня свести с пути истинного, я получила необходимую мне информацию. Истрепав все свои ножки таким интересным походом по городу, я упала замертво в кровати общаги. Верка покачала критически головой, мол, совсем сума сошла со своей работой.
На следующее утро меня разбудил звонок мамы. Она интересовалась, очистилась ли моя душенька походом в церковь. Я ответила утвердительно, понимая, что бессовестно вру. Мать успокоилась и пожелала мне удачи, при этом выделив еще средств на карту, что меня вполне устраивало.
Медленно двигаясь в направлении деканата, шла на верную смерть. Вольфыч наверняка не примет этот чертов отчет за который меня вчера чуть не подвергли экзорцизму и сожжению на костре, как в средние века. Этот гад чувствует слабые места и умеет давить на них профессионально. Наверное, он получил доктора за сотни погубленных душ студентов, которых подвергал своим пыткам. Мы столкнулись около двери, он снова пытался взломать этот чертов заедающий замок. Уже раз уколовшись, я осторожно подошла к нему сзади и проговорила:
– Давайте я открою, вы еще не нашли общего языка с этим замком, да и вряд ли найдете, он очень тонкой душевной организации у нас!
От возмущения его глаза снова поползли на лоб. Ну что опять не так я сказала? Открыла замок под чутким присмотром карих глаз и прошла на свое рабочее место.
– Антонова, вы провели опрос? – спросил строго Вольфыч.
Я устало полезла в свой рюкзак, достала распечатанный отчет на листах А4, оформленных в черную с пауками папку, и протянула научруку. Он взял нерешительно папку и исчез. Наверно, это первое утро, предвещающее хороший день.
3
Лилия
Не лучшая традиция стала – приходить с работы и умирать в кровати от боли в ступнях. Беготня, вечная спешка, бумажки, справки студентам, личные дела. Это стало моим страшным сном и страшными буднями. Верка пыталась меня вытащить среди недели в наш любимый бар, но я без сил падала, прячась в подушке и мечтая больше не просыпаться. Но утром снова звенит будильник и календарь радует новостью, что сегодня долгожданная пятница. Немного поберегу себя для вечернего танцпола. Уже нетерпеливо мечтаю, как потягиваю коктейль и танцую до потери ног и пульса. Этот темп жизни не сказать, что сумасшедший, но выматывающий это точно. Лечу, окрыленная на работушку и снова встречаюсь с недовольным научруком, который за эту неделю привык меня встречать, ковыряясь в замке деканата. В этот раз, увидев мою радость пятому дню в неделе, он не стал спорить и уступил мне достойное право открыть замок. Я итак открывала этот замок на протяжении всей недели, поэтому он просто решил не напрягаться лишний раз. Его кислое выражение на лице уже и не давало мне надежды на привычный обмен колкостями, однако, стоило мне расположиться за рабочим столом, довольно поглядывая на календарь, мимо моего носа пролетела знакомая черная папка с паучками аккуратно лавируя на стол.
– Антонова, я рад сообщить вам, что прочитал ваш ужасно скучный отчет! – просиял Вольфыч.
– Вы также хотите порадовать меня оценкой отлично? – улыбалась я, не позволяя дурным предчувствиям испортить предвыходное настроение.
– Нет, на удовлетворительно едва тянет. Для чего в отчете были рассказы о том, что у нас предвзятое общество, и внешний вид играет важную роль? Каким образом это относится к религии? – говорил Вольфыч, удобно облокотившись своей пятой точкой на соседний деканский, между прочим, стол.
– Понимаете, вы заставили меня пройти через девять кругов ада, и я не могла никак не отразить свою точку зрения на этот счет! Вы только представьте с двух церквей меня выгнали за внешний вид! Это говорит о терпимости? Во второй раз, кстати, вы виноваты! – говорила вдохновленно я обо всем накопившемся.
– Я? – задохнулся от возмущения бедный доктор, ослабляя галстук, крепко завязанный на его белом воротнике.
– Да, вы позвонили не вовремя, – кивнула я утвердительно, ощущая, что если бедный профессор и доктор по совместительству загремит в больницу из-за меня, то все аспиранты меня казнят у дверей деканата.
– Интересно, – пробубнил Евгений Аркадьевич и стал внимательно изучать свой телефон, что-то периодически там нажимая. Затем сердце мое трепетной птичкой рванула в окно деканата, едва зазвучала загробная музыка и песня-напоминание о смерти. Вольфыч засмеялся и ушел из деканата, стирая слезы. В этот самый момент я поняла, что чертов отчет будет моей прилюдной казнью, а доктора ничего не доведет до больнички, даже я. Осенило меня под конец дня, когда к нам зачем-то наведался студент с кафедры химии. Я напрягла все свои извилины и вспомнила, что зовут юного гения Пашкой. По привычке, прикинувшись дурочкой, стала говорить комплименты:
– Паш, ты такой умный, мне вот подруга сказала, что никто на кафедре у вас не сможет получить лисий хвост!
– Почему никто? – удивился студент.
– Не знаю, не знаю! Говорит, это сложно, только профессионал решится на такой отважный поступок! – строила глазки я, стараясь снова не перекосить свое лицо, как это случилось с Вольфычем.
– Хочешь я покажу тебе эту реакцию? – спросил, наконец, Пашка.
– Да! – захлопала я в ладоши, как ребенок, дождавшись долгожданного вопроса.
Уже находясь около кабинета Волкова студент Пашка заметно поник, понимая, что это грозит отчислением и ему и мне. Лисий хвост, который мы получали еще в школе элементарная реакция, только есть нюанс, он токсичен. Пашка, отдавший часть своей жизни химии, не мог не знать этого, поэтому сейчас, находясь перед кабинетом заведующего кафедрой социологии в руках с бутылем азотной кислоты, стал заметно мрачнеть. Я девушка не из стеснительных, выхватила литровую бутылку с кислотой, открыла кабинет и стала на спиртовке нагревать пробирку с заветной кислотой, предварительно продумывая что делать, если мой любимый научрук задохнется от этого газа. Придется покинуть страну, желательно уже купить билеты. Пашка в противогазе влетает в кабинет в тот как раз, когда начинает появляться газ бурого цвета.
– Дура! Одень противогаз! – кричит мне подельник и кидает в меня зеленым приспособлением от токсических газов. Так, наверное, сошлись звезды, ведь в этот самый момент из моих рук падает бутыль с кислотой, пробирка со спиртовкой на пол, разливаясь неприятной лужицей, и входит он. Вольфыч недовольно шевелит во все стороны своим грациозным носом и испепеляет меня взглядом. Пашка ретируется к выходу, проклиная меня матерными словами, которые я впервые слышала от студента химика, еще и отличника. Евгений Аркадьевич кидается к окну, как в замедленной съемке, распахивает его и смотрит на обугливающийся линолеум у моих маленьких ножек.