Мстительница

Впереди простиралось будущее, безопасное и предсказуемое, знакомое и удобное, как старое кресло, и в тот момент я почти сдалась и подчинилась. Но потом подумала о доме, о куполе на крыше, о ночах, которые провела там, всматриваясь в пространство, о мелькающих во тьме мирах, о фантазиях и желаниях, которые пробуждало во мне это зрелище. Я подумала о магии и тайне их имен, от Висперо до Даргонта и Тревенца-Рич. И о бесчисленном множестве миров, что располагались дальше, о десятках тысяч мест, где жили люди, о солнечных парусниках, что ловили фотонные ветра между их орбитами, об удаче и славе, которые суждено было обрести членам их команд.

– Прости, отец. Я тебя люблю. И ты это знаешь. Но я должна пойти с Адраной.

– Я этого так не оставлю, – проговорил мистер Несс, и было непонятно, кому предназначались слова – нам или Ракамору. – Я не богач, и влияния у меня нет. Но я передвину целые миры, чтобы вернуть дочерей домой. Можете на это рассчитывать. – И отец вскинул палец, но рука дрожала сильней, чем ему хотелось бы.

– Жди вестей с Тревенца-Рич, – сказала я. – А если их не будет, значит ты услышишь о нас, когда мы вернемся на Мазариль.

Потом я взяла Адрану за руку и отвернулась от него, потому что не могла больше смотреть.

Ракетные двигатели набрали мощность с грохотом, фиксаторы причала отпустили корпус, который вздрогнул, – и мы, освободившись, полетели прочь от Мазариля.

Кресла в катере были расположены четырьмя рядами, по одному на каждой стороне, с проходом между ними. Все сиденья соседствовали с иллюминаторами. Ближе к носу, где корпус смыкался, по форме делаясь похожим на пулю, перед дугой закругленных окон располагалось кресло управления, предназначенное для капитана Ракамора. Он двигал рычаги и переключал тумблеры, а на изогнутой консоли дергались стрелки на циферблатах и мелькали показания.

Если мы и почувствовали потерю веса в доке Хадрамо, он быстро начал прирастать снова.

– По дороге на «Скорбящую Монетту» дойдем до трех джи, – предупредил Ракамор, поворачиваясь к нам. – Это больше привычного, но если вы в хорошей форме и здоровы, то неприятных ощущений не испытаете. – Увидев наши растерянные лица, он призадумался. – Вы же понимаете, что такое джи?

– Вам лучше предположить, что нет, – сказала я.

Он терпеливо улыбнулся:

– Расскажи им, Казарей. Мне нужно вывести нас на нужный вектор.

– Джи – это стандартная единица ускорения в Собрании, – сказал Казарей. Адрана и я сидели на противоположных сиденьях, Казарей – на один ряд впереди, прямо за Ракамором. – Она обозначает то, как люди себя чувствовали, стоя на поверхности Земли, до Раскола – ну, так говорят. Гравитация на Мазариле, на улицах Хадрамо не так уж далека от одного джи. Но это только потому, что поглотитель в сердце Мазариля имеет определенную массу, и благодаря ей вы на поверхности чувствуете естественный вес. Если бы поглотитель соорудили побольше – или Мазариль оказался поменьше, – вы бы ощущали себя гораздо тяжелее. На многих мирах, с поглотителями и без, все так и устроено. На тех, которые вращаются – веретенах, оболочниках и так далее, – чаще всего набирается почти один джи. И это не потому, что мы их такими соорудили недавно. Они были такими на протяжении эонов, поскольку это удобно для людей. Кое-где появились жильцы и изменили миры под себя – ускорили или замедлили, добавили поглотители или забрали, – но большинство остались такими же, как прежде.

– А вы из какого мира, мистер Казарей? – очень вежливо спросила я.

Он улыбнулся в ответ:

– Можно просто Казарей. Меня зовут Перро, но это имя мне никогда не нравилось – оно слишком простецкое. И я родом с Эсперити. Слышали о нем?

По идее, я должна была помнить название по «Книге миров», но сомневалась, что встречала его там.

– Кажется, нет.

– Мало кто слышал. Так или иначе, Эсперити – неплохое место. Это трубный мир, длинная канистра, наполненная атмосферой, как баллон для дыхали, с окнами наружу, сквозь которые проникает свет Старого Солнца. Говорят, трубные миры – одни из самых старых в Собрании, но они хрупкие, поэтому не многие сохранились до сих пор. Историки считают, что между Вторым и Третьим Заселениями была война, причем тяжелая. В любом случае Эсперити – хорошее место, но если не хочешь стать банкиром или биржевым маклером, там заняться особо нечем. Я думал, что у меня есть талант, но на Эсперити нет никого вроде мадам Гранити. Мне пришлось проделать весь путь до Заратраста, чтобы пройти самый простой тест на профпригодность.

Затем он повернулся лицом вперед, потому что наш вес возрастал, и это, наверное, было трудновато даже для Казарея. Мое кресло, которое казалось удобным, когда я в него села, теперь ощущалось собранным из ножей. Я не боялась потерять сознание, но даже дышать стало тяжело, и, когда я попыталась удержать руку над подлокотником, мои мышцы задрожали. Я и подумать не могла о беседе.

Но это меня нисколько не беспокоило, потому что мне было на что посмотреть.

Маленький иллюминатор слева от меня по размерам не превосходил блюдо, но я уже увидела больше Мазариля, чем за всю предшествующую жизнь. То же самое происходило и с Адраной, которая смотрела в иллюминатор справа. По очертаниям ее лица, по тому, как отвисла ее челюсть, я поняла: сестра потрясена видом.

Я понимала ее чувства.

Мазариль был нашим миром, нашей вселенной, всем, что мы когда-либо знали. Мы читали о других местах в «Книге миров», ловили их отблески в ночи, видели изображения и движущиеся картинки, которые проецировал на стены Паладин, слышали, как отец бормотал их названия, читая финансовые газеты, но ничто не подготовило нас к такому.

Мазариль был крошечным.

Мы видели изгиб его горизонта из дока Хадрамо, но теперь эта дуга превратилась в бо́льшую часть круга. Огни Хадрамо походили на пылающую рану под небесной оболочкой, испещренной кружевами шрамов. Я моргала, рассматривая Бакрамаль, Каспер, Амлис – маленькие города, каждый под собственным лоскутным одеялом небесной оболочки. Кривая делалась все резче, и в поле зрения начала появляться дневная сторона – вместе с городами Инсер, Джонсери и Маварасп. Показался Тесселер – кратер, в котором, как говорили, когда-то находился город вдвое больше Хадрамо. Между этими поселениями были разбросаны маленькие городки и деревушки, построенные на поверхности, без прикрытия небесной оболочки. Я не могла назвать ни одного из них.

И все это на мире чуть больше восьми лиг в поперечнике, и ни один из этих городов не простирался больше чем на одну лигу по поверхности.

Теперь я наконец-то поняла, что доки – один в Хадрамо, а второй в Инсере, в точно такой же пристани, – походили на торчащие по обе стороны нашего мира рога, размером с радиус самого Мазариля, так что расстояние от поглотителя до оконечности каждого дока составляло более шестнадцати лиг.

– Впечатлены? – спросил Ракамор.

– Не знаю, – ответила я, и это была чистая правда.

Это было впечатляюще – охватить весь наш мир одним взглядом. Но это также заставило меня почувствовать себя маленькой, незначительной и немного глупой: ведь я когда-то считала, что Мазариль – особенный.

Он таковым не был.

– Миру такого размера, как Мазариль, вполне хватило бы одного дока, – сказал Ракамор без малейших усилий, словно не чувствуя тяжести, порожденной ракетными двигателями катера. – Но тогда он бы утратил равновесие, и от такого с вашим циклом дней и ночей происходили бы странные вещи. Поэтому и построили два дока, в точности напротив друг друга, и мы можем выбирать, где пришвартоваться. В основном мы предпочитаем Хадрамо – таможенники у вас дружелюбнее.

Ракамор передвинул рычаги на консоли, и я почувствовала, что мои кости уже не так сильно вдавливает в кресло. Грохот двигателей превратился в бормотание, как будто где-то по соседству шел званый обед.

– Ну хорошо, – сказал капитан. – Мы набрали скорость, позволяющую поравняться со «Скорбящей Монеттой». Осталось недолго.