История Северного круга

– Прости, – сказал я волку. – Не успею я тебя доделать. Наведи тут пока порядок, а?

После взял лыжи, вышел из дома. Дверь бесшумно закрылась. Я пристегнул крепления и двинулся.

Как только я уехал, в доме раздались звонки – один, второй, третий. Это мама, поняв, что забыла взрослый пульт на диване, хотела попросить меня, чтобы я его не трогал.

Но об этом я узнал только вечером. Сейчас же я катил по снегу, начинавшему розоветь, к пастбищу талюков. Вчера, когда мы с Илани и его старшим братом катались с большой горы за школой, Чойри приметил меня и отозвал в сторону.

– Приходи завтра на пастбище, – сказал он, понизив голос, – я покажу тебе чудо.

Глава 2. Чудо

Вокруг нашего дома снег белый. Родители говорят, странно было бы, если б он был розовым: они работают чистильщиками и, конечно, знают, как избавиться от розового налёта.

Но чем больше я удалялся от дома, тем розовее становился снег. Изредка попадались и зелёные прожилки. Бросая на них опасливые взгляды, я осторожно объезжал их.

Все мальчишки в нашем рабочем классе любят такое соревнование: нужно подползти к краю булькающей прожилки и швырнуть в самый центр сухую. Это сложно и страшно опасно, ведь каждую секунду снег под тобой может обрушиться и ты полетишь туда – в страшную зелёную жижу, которая только что поглотила с шипением свою засохшую сестру. Прожилки не слишком широкие, с ладонь, но, разъедая что-то или кого-то, они расширяются, углубляются, а потом снова сужаются. В учёном классе делалось предположение, что прожилки – живые существа, однако доказали обратное.

Мама мечтает, чтобы я учился в учёном классе.

– Мы с отцом окончили рабочий класс, – говорит она, замешивая тесто, – и это не та судьба, которой я хотела бы для тебя, сынок. Учёный – вот кем нужно стать. Тем более в нашем круге, здесь, где учёные много лет назад открыли удивительные свойства лагриума!

Папа обычно хмыкает – мол, наши учёные только лагриум и открыли. Это произошло, ещё когда родители были маленькими. Тогда дома строили из снежных плит, как в глубокой древности. Папа иногда вспоминает, как помогал своему отцу рыть коридор в снежную хижину. Ветер дул страшный, зато крепче уплотнялись блоки. А потом добытчики Восточного круга привезли им лагриум – прозрачное, как слеза, полезное ископаемое, и наши учёные обнаружили, что из него можно делать всё. Дома, одежду, мебель, посуду, даже еду! Папа сказал, что в древние времена люди использовали нефть. Но после вспышки лишающей болезни никто даже вспомнить не мог, где её добывали. Так что лагриум всех спас, да и дома из него получались лучше, чем из снега.

– Только после этого открытия никто из учёных ничего важного не открыл, – качает головой папа. – Они теперь толпятся в лабораториях и Оранжерее, ищут новые способы победить розовый снег или справиться с последствиями лишающей болезни. Но толку-то!

– Зато они умные! – возражает мама.

– Умные до тех пор, пока шкаф дома не сломался, – усмехается папа. – Если хоть одна кнопка на пульте не работает, ничего сделать не смогут. Будут стоять с вытаращенными глазами и ждать рабочего. Они зависят от нас, парень, – добавляет папа, когда мама отходит к плите – перевернуть оладьи из труста, – поэтому я нисколько не жалею, что стал рабочим.

Мне тоже нравится учиться в рабочем классе.

Мы более выносливые, чем учёные. Больше знаем о вещах и предметах. Да и руками я работать люблю. Папа мне целый верстак для поделок устроил. Особенно мне нравится делать животных, таких как на картинках в древних книгах.

И уроки в нашем классе интересные. Ночная езда, например. Пока все спят, мы едем за преподавателем, слушаем лес, присматриваемся, проверяем, везде ли всё в порядке. Прожилки ночью гаснут, и это так приятно – мчаться и мчаться вперёд и не думать о том, чтобы объезжать нечто страшное, опасное и чавкающее. Поговаривают, Большой Цоер надеется, что благодаря таким урокам у нас на лбу вырастут фонари. Свои, естественные, чтобы электричество не тратить. Но это, конечно, шутка.

Урок ночной езды я вспоминаю с благодарностью ещё и потому, что на нём познакомился с Чойри.

Я ехал, ехал, и вдруг мне показалось, что я слышу пение птицы. Даже не пение – щёлканье. Я остановился, воткнул палки в снег, прислушался. Если где-то и правда щёлкает птица, её надо найти. Из Оранжереи иногда улетали птицы или убегали животные. Но в нашем климате, как сказал папа, пока научились жить только талюки. И то под присмотром Чойри. Так что птицу следовало поймать и отдать зверологам в Оранжерею.

Я дождался, пока мои шумные одноклассники отъедут подальше. За их криками и болтовнёй совсем невозможно было что-то расслышать. Когда всё стихло, я достал фонарик. Птицы не было. Я долго водил фонарём туда-сюда, пока у меня не села батарейка. Эх, а ведь мама предупреждала: «Заряди подольше!» И компас я забыл. Жаль, у родителей нет денег на рацию…

Оказавшись в темноте, я двинулся дальше. Надо было нагнать своих.

Быстрее, быстрее! Но группы не было слышно.

Я понял, что отстал. Инструкция на этот случай такая: стоять на месте и ждать преподавателя. Но в тот раз наш учитель заболел, и класс вёл рассеянный старик Трёмлин, глава класса учёных. Он мог обнаружить пропажу ученика только поутру. И я принял решение. Понёсся во весь дух! Всё равно где-то уткнусь в Гору.

Ехать в полной темноте – странное дело, примерно как есть с закрытыми глазами. Я мчался, но не ощущал скорости. Изредка попадались деревья, и я всё ждал, когда они закончатся, когда уже будет наша Гора.

Вдруг меня осветил фонарик, потом раздался крик, и кто-то бросился на меня всем телом.

Я рухнул, закричал, а кто-то вдавил меня в снег и ещё немного проехал на мне, как на санках. А потом санки, то есть я, остановились. Фонарик включился снова. И я опять заорал. Потому что увидел над собой одноглазого человека.

– Чойри, Чойри, – повторял он встревоженно, вглядываясь в меня, – я пастух Чойри, не бойся!

Он осторожно слез, но крепко держал меня за рукав куртки. Потом луч фонарика скользнул вперёд, и я закричал в третий раз. Мы чуть-чуть не доехали до пропасти. Полметра. Я рухнул бы туда камнем.

Чойри подал руку, и мы отошли от страшного места. Оказалось, я ехал в противоположном направлении! Не от Розового леса к горе и школе, а сквозь лес – к пропасти… Знала бы мама!

Потихоньку мы добрели до дерева, за которым виднелась стоянка Чойри. Дерево было хвойным. Шишки торчали свечками. Я сразу его узнал. Пихта – одно из немногих названий, которые сохранила наша память. Остальным растениям придумали новые имена: тарута, труст, карот.

Тогда же я впервые увидел стадо Чойри. Талюки мирно посапывали на дереве. Маленькие, похожие на клопов-пожарников из учебника по зверологии, только не красные, а фиолетовые. Наш зверолог, учитель Грейфи, рассказывал с восторгом, что талюки – единственный вид жуков, который обитает в нашем Северном круге, советовал к ним наведаться, но кому нужны жуки, кроме Грейфи. И вот, как выяснилось, одноглазого пастуха.

Чойри осветил дерево со всех сторон, выдохнул и указал мне на камень у пихты.

– Ну что? – спросил он, усаживаясь напротив.

– Меня зовут Дин, мне двенадцать зим, – начал я, и так мы подружились.

Я со временем привык к тому, что у него один глаз, и совсем не замечал этого, особенно когда мы вели долгие душевные разговоры за чашкой орехового молока.

Вот и сегодня он уже издалека приметил меня и помахал пустым чайником. Чойри нацепил зелёную шапку с зелёным помпоном. Мама говорит, только недалёкие люди могут носить столько зелёного цвета, когда весь наш мир пытается избавиться от зелёных прожилок.

– Э-ге-гей! – я не сдержался и крикнул в сторону Розового леса.

Деревья дрогнули, и розовый снег кое-где красиво осыпался на землю.