Страница 1 из 10
Подшивалов Анатолий
Господин Изобретатель. Часть I
Проклятая «ковидла» — подумал, Андрей Андреевич Степанов, отставной подполковник и кандидат наук, а ныне никому не нужный и больной пенсионер, проснувшись июньским утром 2020 г. в городе — герое Москве. Таким утром хорошо бы погулять в парке, подышать относительно чистым воздухом, но вот беда — прогулки в парках запрещены распоряжением мэра города, да и от дома дальше ста метров скоро без бумаги, распечатанной с сайта Госуслуг, не отойдешь. Экая дурость, ведь в парке он ни с кем разговаривать не собирается, только пройтись по дорожке, а теперь приходится сидеть дома и ждать, пока гиподинамия и духота не изведут под корень всех кому за 65. Но вот в магазин за хлебом выйти надо, это, слава богу, еще не запрещено. Больше в магазин идти некому — Андрей Андреевич живет один, жена с ним развелась лет двадцать назад и уехала в Америку, забрав дочь и разменяв квартиру. Теперь он доживает дни в хрущобе в районе Кузьминок, хорошо хоть парк рядом. Дочь за последние 10 лет навестила один раз, а теперь только пишет поздравления к Новому Году и дню рождения, исключительно по и — мейлу.
Нацепив на лицо медицинскую маску — еще одна дурь московского начальства: маска препятствует распространению инфекции от носителя к людям, его окружающим, но мало защищает от вирусов того, кто ее носит, и вообще, толк от них будет тогда, когда поголовно все будут носить эти маски. Но вот как раз начальство и полиция предпочитает респираторы, которые прекрасно защищают носящего их, но через выпускной клапан выбрасывают на население все микробы, которые начальствующее лицо имеет честь выдыхать в атмосферу. Так что, все «противоэпидемические меры» как всегда, поставлены с ног на голову, но Андрей Андреевич, как гражданин законопослушный и верноподданный, не собирается спорить с лицами, власть предержащими — себе дороже выйдет с моим — то здоровьем. А здоровье у героя нашего повествования очень даже так себе: большая неоперабельная опухоль сдавливает перекрестие зрительных нервов на основании черепа и поэтому Андрей Андреевич не видит периферических полей зрения и ему нужно быть особенно осторожным, переходя дорогу. На улице Юных Ленинцев и так движение не очень интенсивное, а в период объявленного властями карантина машин стало еще меньше, к тому же Андрей Андреевич задумался о том, что еще можно и нужно купить в магазине на оставшиеся до пенсии небольшие деньги и, совсем потеряв бдительность, он поздно повернул голову влево при переходе улицы. Визг тормозов, вспышка в голове и последнее, что он услышал: ««Мужчину сбили!», «Вот гад, задавил и уехал…», «Скорую» скорее вызовите!». Потом наступила темнота…
Сколько Андрей Андреевич был без сознания, он не помнил, очнулся, приоткрыл глаза и подумал: «наверно, я в больнице, но почему все так кругом расплывчато… Меня прооперировали? Голова очень болит!». Он попытался вспомнить, что с ним произошло — вышел из дома, подошел к наземному пешеходному переходу, затем удар и провал в темноту. Что со зрением, неужели окончательно накрылось? И кто так громко молится, поминая святых угодников — впечатление, что молитва раздается прямо в голове…
— Маменька, Сашенька очнулся и открыл глаза! Генрих, иди же сюда! Братец, где ты?
Что со мной, какой Сашенька, маменька и братец с Генрихом. В палате телевизор, что ли орет, — подумал я. В ответ в голове раздалось: «О, Боже, опять…»
Я поднял руку к глазам, но с трудом мог увидеть свои пальцы, тогда кто — то нацепил мне на нос очки и я увидел худую некрасивую женщину, лет тридцати пяти, с серыми внимательными глазами на вытянутом лице, волосы на голове ее были забраны в какой — то узел или пучок с гребнем, одета она была в глухое серое платье со стоячим воротником и мелкими пуговицами на нем. К ней подошел мужчина, которому можно было дать около сорока лет, с длинными светлыми прямыми волосами, в очках. На нем бы длинный пиджак, кажется, его называют сюртук. Мужчина обратился ко мне с вопросами, как я себя чувствую, могу ли я говорить и что у меня болит, причем, говорил он по — немецки, но я все понимал. В ответ, опять — таки, прямо в голове, раздалось:
— Дядюшка Генрих, у меня очень болит голова, говорить я могу, но мне тяжело это делать. А где маменька?
— Я здесь, сыночек мой ненаглядный, — в комнату вбежала женщина, которая принялась меня целовать и обнимать.
— Генрих, что же вы стоите столбом! — заговорила на повышенных тонах вошедшая женщина, обращаясь к свтловолосому Генриху, — Позовите доктора, он велел сразу послать за ним коляску, когда Сашенька очнется.
— Сей момент, Мария Владиславовна! — ответил Генрих и рысцой понесся вон.
— Братец, прости меня! — в комнате появился здоровенный парень в чем — то таком, что мне напомнило слова «кафтан» и «поддевка», в общем, так купцов изображают в пьесах Островского.
— Ах, Иван, молись, чтобы Сашенька выздоровел, не тревожь его, — одернула маменька здоровяка, сунувшегося было ко мне.
Тут я опять услышал тихий голос внутри головы: «Дайте мне отдохнуть, пожалуйста». И свет опять померк. Вот тебе и да! Прямо какая — то пьеса из дореволюционной жизни… Но причем здесь я? Тут я опять почувствовал, что кто — то молится внутри головы: «Господи, спаси и сохрани, спаси и сохрани раба своего Александра!».
— Кто ты? — задал я вопрос невидимому набожному собеседнику.
— А ты кто, почему ты здесь, во мне? — я опят услышал голос в голове, но не мой, — я сошел с ума? Почему я слышу этот голос?
Так, мой собеседник явно молод и, похоже, не на шутку напуган. Надо постараться его как — то занять и развеселить. Главное — не напугать еще больше, а то парень и, правда, свихнется.
— Молодой человек, отвечать вопросом на вопрос как — то невежливо. Хотя, поскольку я здесь в гостях, представлюсь первый, хоть я и старше. В общем, наплюем на этикет и будем проще. Нет, ты не сошел с ума и я, вроде, тоже, хотя не пойму, почему я в тебе и слышу, как ты молишься. Что же, предсталюсь: Андрей Андреевич Степанов, подполковник военно — воздушных сил в отставке, 1957 года рождения. Возможно, мы даже родственники, поэтому после катастрофы я попал в твое тело, тем более, что согласно семейным преданиям, кто — то из моих пра — пра — пра… имел юридическое образование.
— Ваше высокоблагородие..
— Отставить, давай без чинов. Можешь звать меня «шеф», так ко мне обращались твои сверстники, когда я служил в Институте авиационной и космической медицины. С тобой все в порядке, бес в тебя не вселился, хочешь, к иконе приложусь и перекрещусь, хотя я, скорее всего, в того бога, принятого в ваше время, не верую, но все же верую в высшую силу, которая дает возможность людям оставаться людьми. То есть, совсем уж атеистом я себя не считаю, хотя в наше время большинство жителей России в Бога не верует, а исповедует какое — то обрядовое христианство, недалекое от язычества, то есть в церковь иногда ходят, свечки ставят, постятся, яйца на Пасху красят, не зная зачем это и откуда пошло. Одновременно с этим верят астрологам, лечатся у колдунов и вместе с крестиком обвешиваются амулетами от сглаза и болезней — то цветную ленточку на запястье повяжут, то медный браслетик наденут…
— Шеф, так вы из 20 века? И как там у вас? Здорово, даже у Жюль Верна такого нет, чтобы два человека из разных веков так запросто могли беседовать друг с другом! Да, конечно, я тоже представлюсь, а то неудобно получается — все же вы старше, да еще офицер. Александр Степанов, 22 года, окончил юридический факультет Императорского Московского Университета, помощник присяжного поверенного.
— Погоди, Саша! Я даже из 21—го века, но, давай постепенно разберемся и после обо всем поговорим. Главное, не афишировать то, что нас пока в тебе двое (я все же надеюсь, что меня как — то вернут обратно в мое время), а то ты загремишь в психушку, я понял, что надо обьснить термин понятными юноше словами, — ну, то есть, в лечебницу для душевнобольных с шизофренией, сиречь — раздвоением личности. Я так понимаю, что внутри мы можем беседовать друг с другом, не привлекая внимание окружающих, а вот говорить может кто — то один. Давай, пока ты общайся с родными и врачом, а я послушаю так, как будто меня нет. А потом я отвечу на все твои вопросы.