Страница 2 из 4
– Я заказал копии из ударопрочного фарфора, которые выглядят – один в один как те оригинальные. После той истории с разбитыми чашками я выпросил у твоей мамы ещё одну целую чайную пару, она великодушно, но не без опаски мне их доверила, и мне напечатали точные копии, но с улучшенными характеристиками! Я ей в итоге вернул три чашки, и она была в таком изумлении. Утверждает, что совершенно не способна отличить оригиналы и копии! У них лишь совсем чуть-чуть отличается звук, когда по ним ложечкой постучишь. И тогда она мне велела ничего тебе не рассказывать об этих чашках, потому что взяла у меня координаты «чашко-печатников» и заказала им копию сервиза твоей бабушки нам на свадьбу.
– Не может быть… – улыбаясь, произнесла Клеопатра, представляя этот «сговор» своей мамы с Павлом.
– Мы с ней условились, что я ей расскажу о твоей реакции, если мы начнём «бить посуду». А у нас как-то всё повода не было, – весело добавил Павел.
– И ты решил сейчас так вот якобы нечаянно уронить, когда я тебе напомнила про хрупкость фарфора? – ставя посуду на поднос, и при этом нарочно сильно упираясь в тело мужа локтем, угрожающим тоном спросила Клеопатра.
– Да! Моя проницательная! – воскликнув с чувством подавляемого неудобства от локтевого приёма жены, Павел в ответ тут же произвёл захват своей хрупкой любимой женщины в объятия и под её весёлые повизгивания стал зацеловывать ей лицо и волосы.
– Ну, давай уже собираться!? – то ли предложила, то ли спросила затем тихо Клеопатра, вглядываясь в его лицо.
– Давай, – слегка помедлив, всё-таки решил Павел.
Глава 2
Парк действительно был хорош. Они нагулялись, устроили себе второй, более плотный завтрак в кафе на берегу реки, и Павел был очень благодарен жене за то, что она как будто забыла и об их вновь отложенном свадебном путешествии, и о предстоящей разлуке. «Всё-таки она очень старается, делая и вот эту прогулку для меня незабываемой», – думал он, глядя на то, как она поправляет волосы, наклонившись к воде, кидая подплывшим уточкам кусочки булочки. Она будто услышала его мысли, повернулась к нему, и он заметил, что в глазах-то всё равно поселились грустинки. Да ему и самому, откровенно говоря, было грустновато от того, что он вынужден её оставить. Смешанность этого чувства с превалирующим ликованием от приближающегося момента реализации его мечты о космосе, конечно, придавала смятения в душе. Но он понимал, что всё делает правильно, что они всё преодолеют.
В лаборатории Клеопатру бурно приветствовали те коллеги Павла, которых она немного знала. Несколько человек в числе гостей на их свадьбе, а одного – Александра, ещё и до замужества нередко видела вместе с Павлом. Александр был лет на пять старше Павла, видно было, что они дружат, и что к мнению своего друга по любому поводу Павел относится с большим вниманием. Здесь же работала и жена Александра, добродушная блондинка Елена. В кругу друзей Клеопатру именовали Пати или Пат. Вот и сейчас отовсюду слышалось: «О, Пати, как это ты решилась нас здесь проведать?» «Привет, Пат! Отлично выглядишь!»
– Отстаньте от девочки, – обнимая Клеопатру, отваживала парней Елена.
– Привет, Лен! Ты слышала, мой куда собрался? – жалобно произнесла Клеопатра.
– Да слышала, конечно, пошли почирикаем в оранжерею, – потянула её за собой Елена.
Клеопатра оглянулась на мужа. Тот кивнул:
– Ступайте-ступайте, а нам тут есть о чём потолковать…
– Ну как? Ты живой после объявления о полёте? – насмешливо-участливо поинтересовался Александр, взглянув на друга, но продолжая проделывать манипуляции за столом с возле микроскопной камеры.
– Да меня чуть не съели на завтрак. Но, откровенно говоря, думал, что будет хуже, – весело поделился Павел, просматривая на лежащем рядом планшете свежие данные по совместной работе.
– Всё-таки она у тебя ещё такая молоденькая, ей всего 25 лет ведь, да? А ты на 8 лет, получается, старше… Сложно ей, конечно… – выискивая что-то в блокноте проговорил Александр и перевёл взгляд на удаляющихся по прозрачному туннелю жён.
– Да, на 8 лет я старше. Ты знаешь, у некоторых собственническое отношение к мужьям с возрастом лишь усиливается. Так что даже неизвестно, кому бывает сложнее, – усмехнулся Павел.
– Что есть, то есть, – вздохнул Александр.
– Но тебе-то – грех жаловаться, Саш! Твоя Лена тебе вроде бы особо рамки не сужает!
– Да я не о себе, Паш! Хотя и тут, как говорится, не всё так однозначно. Но я вчера встретился с другом детства. Мы сто лет не виделись! Зашли в бар посидеть. Так его благоверная названивала то и дело и ещё не один десяток сообщений там ему накидала. Ладно бы там ситуация как-то была сложная, я не знаю, пожар-наводнение, и она там одна – не знает, что делать. Так нет, просто тупо требовала его присутствия дома, а не где-то там. Я поинтересовался у него – может она беременная или болеет. Нет! Здорова, детей заводить вообще не хочет, толком ничем не занята, и муж должен быть просто рядом! И он ей терпеливо так ещё отвечал довольно долго, потом всё-таки сорвался, рявкнул на неё, а когда звонки прекратились, добавил «Обиделась, устроит потом дома скандал, да ну и плевать – я с тобой столько не виделся! Переживу!» Вот скажи мне, Паш, на дворе – середина двадцать первого века! Что за крепостничество такое у некоторых? Наука развивается, технологии – тоже, а по части отношений некоторые застряли, я даже уж не знаю – в каком-то средневековье!
– Ты прав, Саш. Некоторые действительно застряли…
– И вот я сижу с ним вчера и чувствую себя ещё будто бы виноватым! Типа я причина того, что у друга будет дома скандал! Ну, мы так-то нормально пообщались с ним, повспоминали некоторые моменты, но, как говорится, осадочек остался… Умеют же некоторые женщины, даже не находясь рядом, отравлять атмосферу своими реакциями!
– Это точно. Клёпа у меня, конечно, пошумела утром, но потом вижу – взяла себя в руки. Перенастраивается. Но, как ты заметил, тяжеловато ей…
– Смешно ты её называешь всё-таки. Клёпа.
– Да никак не могу называть её вне приватности иначе. Знаешь, как сказал один умный проповедник в двадцатом веке, настоящее общение начинается тогда, когда ты находишь для своего человека прозвище. Не всем известное имя, а такое прозвище, которым его не называет никто, и оно для вас словно ключ. Она протестует против Клёпы только когда сердится. Сегодня вот требовала называть её Клеопатрой, когда я пытался оправдываться на тему предстоящего полёта. Ну, а так-то за глаза я её могу только с тобой её Клёпой называть. Ты ж свой. А для других – Моя Клеопатра!
– Слушай, Паш, давай микроскопную камеру вот на этот стол перетащим, а то сейчас принесут то оборудование, которое мы вчера заказали, нам его лучше здесь разместить.
– Давай, – ответил Павел, и принялся помогать отсоединять от настольного агрегата провода.
– И ведь что досадно ещё, – продолжил оставленную было тему Александр, – столько вокруг всего интересного происходит, неужели нечем себя занять таким вот женщинам? Это сколько надо времени тратить было на звонки, сообщения! Чесслово, я порой сожалею, что у нас законодательно запрещено принудительное нейропрограммирование…Бери, потащили… Потому что некоторым жёнам просто необходимо насильственно промывать и переформатировать мозг! – заключил Александр, поднатужившись, приподнимая вместе с Павлом камеру, и тут же чуть не опрокинул её со стола, поскольку заметил стоящих в дверях Елену и Клеопатру.
Павел сначала увидел испуганный взгляд своего друга, и потом уже, посмотрев в сторону, вызвавшую крайне озадаченную физиономию, а также по лицам неожиданно появившихся понял, что дамы как минимум слышали фразу про промывание мозга. Он представил, насколько непросто теперь будет Саше объяснять смысл столь серьёзного заявления, и, придерживая одной рукой камеру, слегка свисавшую со стола, второй рукой прикрыл лицо и затрясся в беззвучном смехе. Здесь, разумеется, должна была прозвучать фраза о том, что «вы всё неправильно поняли». И она прозвучала. Саша бросился к женщинам, метавшим на него взгляды-молнии, уверяя их, что то, что они слышали, необходимо соотнести с контекстом, что его столь категоричное высказывание ни в коей-мере не относится к таким умницам и красавицам как они. При этом Саша почему-то стал так активно жестикулировать, что было, в общем-то, несвойственно его обычной манере поведения, что женщины молча становились всё мрачнее, выслушивая столь витиеватые тирады, да ещё в каком-то необычайно патетическом тоне. Павел задвинул от греха подальше камеру поглубже на стол и принялся уже безудержно хохотать над всей этой сценой. Он смеялся до слёз, когда Саша пытался привлечь его: