Яркий Миг

– Все хорошо – ответил я, только из уважения к этому человеку – Нет причин для беспокойства.

Доктор Киннер лишь кивнул, не глядя на меня, и по всему было понятно, что он мне ни капельки не поверил.

– Может быть, сегодня вечером, если ты не против, отужинаешь с нами? – предложил Киннер – Петти приготовит лимонный пирог, который мне одному никак не осилить, уж поверь.

Я знал, что сулит это приглашение. Доктор попытается разговорить меня, узнать как в действительности обстоят мои дела и чем я живу теперь, после смерти супруги. И сколь искренними бы ни были побуждения Киннера, я не хотел всего этого, не хотел разговоров, не хотел обсуждений и утешений, не хотел чтобы меня жалели. Меня не за что жалеть.

– Сожалею, доктор, но у меня уже есть некоторые планы на этот вечер.

– Понимаю – сказал Киннер так, словно распознал мою лож и простил меня за нее – И все же я не забираю назад свое приглашение. И если твои дела вдруг отменятся, Клиф, нам с Петти будет крайне приятно разделить с тобой этот ужин.

– Спасибо доктор. До вечера.

Я развернулся и быстрым шагом пошел к выходу из клиники, искренне надеясь, что оставить здесь найденного мной зверя было хорошей идей. Мне бы очень не хотелось вернуться и узнать, что кто-то пострадал при контакте с животным, а ведь такое более чем вероятно, и ожог на моей руке тому доказательство. Но что мне оставалось? Взять его домой? Сдать в полицию? Или бросить там, на кладбище? Я понятия не имел, как было бы лучше поступить в такой ситуации, потому сделал то единственное, что первым пришло в голову. Утишала мысль, что доктор Киннер предупрежден, и я очень надеялся, что он отнесется к моим предостережениям со всей серьезность, и примет меры предосторожности. Я точно решил, что вернусь в клинику вечером, как только смогу, чтобы принять участие в дальнейшей судьбе животного. Мне казалось это очень важным, и вместе с тем было крайне интересно все же выяснить, кто такой этот странный зверек, на что он действительно способен и как оказался на том старом дубе. Ответы на все эти вопросы ждали меня впереди.

3. Настоящий Автор

«Порывы ледяного ветра срывали с облысевших деревьев немногочисленные почерневшие листочки – жалкие останки былого величия лета – и уносил их прочь, в серую неизвестность грядущего царства холодной зимы. Нейтану показалось, что он нашел подходящую ассоциацию для данного действа. В ней ветер представал яростным, нетерпеливым и преисполненным похоти любовником, срывающем в своей неистовой страсти, последние клочки белья с напуганной но покорной публичной девы, давно уже принявшей свою судьбу, такой же серой и очерствевшей внутри себя, как этот осенний лес.

Какая унылая, безрадостная картина – думал Нейтан, не спеша раскуривая трубку.

Но вдруг что-то изменилось. Поначалу совсем незримо, но эти изменения в окружающем мире быстро набирали силу и очень скоро стали уже заметны каждому. Это был снег. Пошел первый снег. Маленькие белые мушки закружились в воздухе, гонимые беспощадным ветром. Пока еще совсем робкий, тающий едва касаясь земли, этот снег был предвестником скорого окончания осени и начала зимы.

Скорее бы она наступила – подумал Нейтан, втягивая в легкие теплый табачный дым. Зима лучше осени. Зима покроет все своим белым покрывалом, спрячет под ним наготу земли и леса, даст миру отдохнуть, выспаться, чтобы однажды, спустя много дней, проснуться и зацвести новыми красками.

Может быть, и мне удастся отдохнуть? – подумал Нейтан, выпуская в воздух клубы белесого дыма – О, Властитель, как же я устал!»

Я закончил чтение и захлопнул книгу. Послание строки моего последнего романа, начатого еще при Тессе и законченного примерно через полгода после ее смерти. И с тех пор я не написал ни строчки. Ни одной чертовой строчки! Я пытался, действительно пытался начать новую книгу, но просто не мог ничего из себя выжать. Внутри меня словно что-то сломалось. Тот механизм, что позволял мне в былые времени проводить бессонные ночи за печатной машинкой, заряжаясь крепким хентийским чаем или терпким красным вином, от заката и до восхода солнца воображать и выплескивать на бумагу фантастический мир моих грез, вдруг перестал работать. И в какой-то момент, гексала два или три назад, я прекратил эти попытки. Я просто остановился, не уверенный, что когда-нибудь сдвинусь с этой мертвой точки снова. Я замер, потому что сил на дальнейшее движение просто не было, и стал ждать. Чего ждать? Хотел бы я знать.

– Спасибо большое Клиффорд – улыбнулась мне пожилая женщина, облаченная в серо-зеленое платье, искусно подчеркивающее всю стройность её фигуры, которой могли бы позавидовать многие юные барышни.

Её слова словно вырвали меня из транса, и я услышал аплодисменты. Несколько десятков людей, расположившихся на деревянных скамьях, установленных посреди книжной лавки, смотрели на меня и неистово хлопали, а кто-то даже встал с места, подчеркивая тем свое уважение. Я заметил, как несколько растроганных дам смахнули слезы с глаз своими белыми платочками. Весьма благодарная публика. Вот только я ей был совсем не благодарен. Знали бы они, в каком алкогольном бреду я писал эти строки, как тяжело мне давалось каждое предложение, как больно мне было в тот момент и как же сильно мне хотелось все бросить, сжечь эту чертову рукопись, а затем и весь дом, вместе с собой. Ненавижу эту книгу. Ненавижу публику, которая нашла в этих уродливых и преисполненных боли словах что-то прекрасное. А таких было, по всей видимости, не мало, ведь книга имела ошеломительный успех, уступив в продажах лишь моему второму роману из серии о приключениях частного детектива, авантюриста и охотника за древностями – Нейтана Боунза.

– Напоминаю вам – произнесла миссис Каранкет, обернувшись к залу – Господин Клиффорд Марбэт сейчас зачитал нам последнюю главу из своего романа «Право на жизнь». Прекрасная книга. Я лично прочла ее трижды. Такой глубокий и искренний роман.

Я стерпел эти похвалы с покорной и благодарной улыбкой, которую давно уже разучил и демонстрировал на всех подобных мероприятиях.

– И так, господа и дамы, если у вас есть вопросы к мистеру Марбету, вы можете задать их прямо сейчас.

Миссис Каранкет снова села в свое кресло, с краю от импровизированной кафедры, на которой стоял я.

Вопросы конечно были, куда же без них? На таких встречах немало журналистов, ведущих колонки о культурной жизни города.

– Позвольте, мистер Марбет – поднял руку полноватый молодой мужчина в сером пиджаке.

Я кивнул. Мужчина быстро поднялся.

– Ломар Синтари, газета «Око туманного города» – представился он и продолжил – С тех пор как вышел роман «Право на жизнь», прошло уже больше двух лет. Это самый большой разрыв между произведениями в вашей карьере, я прав?

– Правы – согласно кивнул я и отпил воды из стакана, заботливо оставленного здесь миссис Каранкет, еще до начала моего выступления.

– И никакой информации о вашем следующем произведении нет. Может ли это означать, что вы готовите своим читателям нечто грандиозное? Или может быть опасения некоторых ваших почитателей верны, и вы готовы распрощаться с персонажем Нейтаном Боунзом, а то и не только с ним, но и со всей писательской деятельностью вовсе?

Я ожидал такого вопроса. Знал, что его обязательно должны будут задать, и нет ничего удивительного в том, что он прозвучал первым.

– Уверяю вас, что для подобных опасений нет никаких оснований. Возможно, я взял небольшой творчески перерыв, и только.

– Чем он может быть вызван, мистер Марбет?

«Ты отлично знаешь чем, сукин сын».

– Разве всегда нужны причины? – спокойно ответил я – Возможно, каждому иногда хочется остановиться, выдохнуть и подумать обо всем, что он уже совершил, а так же о том, что только собирается сделать.

– Очень туманный ответ, вы не находите?

– Под стать названию вашей газеты – улыбнулся я и по залу прокатился робкий смешок.

– Спасибо, мистер Марбет – газетчик сел и тут же потянулись вверх еще руки.