Яркий Миг

Как только мы вошли, три птицы, словно очнулись от спячки, открыли свои большие глаза, в которые красовались гладко отшлифованные аметисты, и повернули к нам головы. Остальные совы остались неподвижными.

– Ничего себе – я присвистнул – Кода это церковь успела обзавестись такой прелестью?

– В прошлом году – пояснил Норман, беря у меня письмо – Верховный клирик считает, что мы должны идти в ногу со временем.

Поражаться цене этих птичек я решил молча.

Клирик подошел к ближайшей сове и дал ей конверт. Птица плавно протянула к нему лапу и аккуратно забрала письмо, сжав его своими коготками.

– Скажите ей адрес и получателя – попросил Норман, отступая в сторону.

Когда подошел к сове, Яркий, вновь удобно устроившийся на моем плече, напрягся, глухо зарычал и даже немного заискрился.

– Спокойно, дружище – проговорил я, почесав пальцами ему за ухом – Эта птичка не причинит нам вреда.

Полушепотом я продиктовал сове все необходимые данные. Птица тут же прижала письмо к телу и, сорвавшись со своей жерди, закружила у нас над головами. Яркий выгнул спину и снова зарычал, внимательно следя за ней глазами, готовый отразить любую атаку неведомой зверушки. Но, вопреки его ожиданиям, сова вдруг стремительно выпорхнула в распахнутое окно, из которого открывался чудесный вид на город. Мы с Ярким продолжали смотреть вслед удаляющейся птице, пока она не превратилась в маленькую черную точку, мчащуюся над вереницей крыш, ослепительно сияющих в солнечном свете.

– Как быстро долетит до Виолента эта птаха?

– За три часа доберется – буднично ответил Норман.

Его слова внушали восхищение. Но механическая почтовая сова превосходила живую птицу не только в скорости, ей так же не нужна была ни еда, ни отдых, не были помехой погодные условия, и сохранность письма возрастала в несколько десятков раз. Неудивительно, что творения Рейнов с каждым годом пользуются все большей популярностью. Их механические куклы составляют значительную конкуренцию произведениям Годвинов. У них, конечно, есть ряд преимуществ, таких например как отсутствие ограничений в размере, что позволяет вам заказать любого монстра, на которого хватит денег, и которого способны прокормить. Куклы Рейнов же похожи по своему устройству на часы, скопление винтиков и шестеренок соединенных неким аналогом нервной системы. Механизм приводится в движение таинственной искрой, которую в них зажигают хентийские мастера, даруя жизнь и слабое самосознание, достаточное лишь для выполнения простых указаний. Но этой искры не хватает на больших и сложных механодиов, даже почтовые птички при активном использовании проживут не более года. И все же, как показывает практика, люди склонны больше доверять механизмам, нежели живым существам, пусть и созданным искусственным путем. Органика, как ни крути, менее предсказуема, чем механике, строго подчиненная законам логики, и если химера может, хоть и редко, сойти с ума и стать опасной для собственного хозяина, с такими прецедентами история знакома, то механоиды не подали пока что ни единого повода для беспокойства. В итоге Годвинам и Рейнам приходится сосуществовать на рынке вместе и постоянно совершенствовать свои творения. Ну а мир от их соперничества оказывается только в выигрыше, ведь нет ничего столь же стремительно двигающего прогресс вперед, как борьба за первенство.

Вслед за Норманом я вновь спустился на нижние этажи собора. Клирик молча проводил меня в выделенную мне келью и оставил там одного.

Я шагнул в маленькую, тесную комнату и огляделся, подивившись такому разительному контрасту. Там, наверху, под крышей этого самого здания сидела дюжина невероятно дорогостоящих механических птиц. А здесь, внизу, на серых стенах узкой кельи виднелись трещины, на потолке красовались темные разводы. Из мебели здесь присутствовали только маленький письменный столик, деревянный стул, кровать, которая жалобно заскрипела, как только я на нее опустился, и массивный сундук, спрятанный под ней, в котором житель этой комнаты должен был хранить свои скудные пожитки. Все выглядело крайне аскетично. Но не мне было осуждать чей-то выбор и установленные порядки. Если люди принимают такие правила игры, значит они имеют право на существование, а мне лично и без того хватало о чем подумать.

«Ты всегда нравился моему отцу» – услышал я голос Тессы.

Она снова оказалась рядом, совсем как живая, настоящая, села подле меня на край кровати. И мне, вместо того чтобы пугаться этого, неожиданно сильно захотелось взять ее за руку, снова ощутить тепло и нежность ее прикосновения, зарыться лицом в ее волосы. Но я не стал даже пытаться, ведь, не смотря на то что видел ее рядом, понимал, что на самом деле там никого нет. Тесса была лишь плодом моего воображения, призраком памяти, приходящим ко мне из темноты прошлого, чтобы говорить все то, что я уже и так знаю, чтобы озвучивать мои собственные мысли. В подобном заключении я нисколько не сомневался, но не смотря на это ответил ей:

– Очень странно, что я ему нравился, ведь всегда был далек от религии и никогда не стремился обрести веру.

Яркий поднял голову и с интересом посмотрел на меня, а затем на то место, где сидела моя супруга, словно увидел ее призрак, который мне, без сомнения, всего лишь чудился. Тесса тоже обратила на зверька внимание. Она опустилась на одно колено и аккуратно провела рукой по спине Яркого. Он определено это почувствовал, мне показалось, что немного напрягся, но позволил Тессе это сделать, продолжая внимательно изучать ту, которой здесь быть не должно и не может. И, возможно, я предал бы этому больше значения, не будь моя голова в тот момент забита совершенно другими проблемами.

«Я тоже была далека» – сказал Тесса, снова садясь на кровать – «И мама. Но он никогда не упускал возможности привести к вере заблудших».

Я качнулся вправо и уронил голову на подушку, затем перекатился на спину и только после этого распрямил ноги, вытягивая их так, чтобы они даже мимолетно не коснулись призрака Тессы. А потом закинул руки за голову и уставился в серый потолок.

– Заблудшие – повторил я вслух сказанное моей мертвой женой слово. Оно как нельзя лучше сейчас подходило к нам с Ярким. Заблудшие, не знающие куда дальше идти и от чего конкретно убегают. Заблудшие, которым нет места даже в этом доме веры, где казалось бы рады всем.

«Помнишь, как мы встретились с тобой?» – Тесса откинулась назад, и положила голову мне на колени.

– Конечно, помню.

Яркий запрыгнул на кровать, и аккуратно перебравшись через меня, устроился под боком, между мной и стеной, и положив голову мне на живот. Может быть он решил, что мне плохо, ощутил мое метущееся, надрывное душевное состояние, и попытался помочь единственным возможным способом – просто быть рядом, напоминая что я не один. Может, это было и не так вовсе, но мне все равно стало немного легче и спокойнее, ощущая мерное дыхание этого теплого мехового комочка у себя под боком. Я чувствовал его в отличие от призрачного прикосновения Тессы, голова которой лежала у меня на коленях, но я этого совершенно не ощущал. Видел ее, мог представить или вспомнить как это могло бы быть, но не ощущал. Сумасшествие какое-то, правда? Самому себе в том момент мне оставалось лишь с горечью и страхом признать, что мое психическое состояние уже перешло границу называемую нормой, и начало спускаться вниз по ступеням безумия. Что стало тому катализатором: неожиданно перевернувшая мою жизнь встреча с Ярким, или три года одиночества и скорби наконец принесли свои плоды? Может и то и другое. Не все ли равно?

«Вот бы вернуться в то время, правда милый?» – продолжала говорить Тесса, как ни в чем не бывало – «Вот бы снова все это пережить. Вот бы начать все с самого начала».

Я закрыл глаза, и картинки воспоминаний непрошеными гостями ворвались в мое сознание, унося прочь от реальности, в далекое прошлое, в котором все только начиналось.

8. Заключенные

Всего несколько дней назад начался шестьсот девяносто первый год. И для меня он начался не самым лучшим образом. Совсем не лучшим, учитывая, что я оказался схвачен властями небольшого провинциального городка Глутер, что стоит в чистом поле, всего в какой-то сотне километров на северо-запад от Мистрейда. В те времена я еще не жил в столице Конгломерата, и даже не думал о таком раскладе. В те времена я и писателем то еще не был. А кем бы и сам не знаю. Преступником, пожалуй, аферистом и вором, который по собственной неопытности и глупости попался в лапы местному шерифу, в то время как мой подельник и учитель столь неблагородного ремесла, сумел скрыться с добычей. И даже не смотря на тот факт, что подельник приходился мне родным отцом, я не был уверен в том, что он за мной вернется или предпримет хоть что-то, чтобы вытащить меня из-за решетки.