Страница 1 из 25

Мертвая вода. Смерть в театре «Дельфин»

Марш Найо

Найо Марш

Мертвая вода

Смерть в театре «Дельфин»

Мертвая вода

Алистеру и Дорис Макинтош – с любовью

Глава 1

Начало

Мальчик карабкался вверх по склону, полуослепнув от слез. Упал, всхлипывая и задыхаясь от рыданий, затем поднялся и на ощупь полез дальше. С неба светило солнце и заливался жаворонок. Где-то на вершине холма журчал источник. Снизу, от пристани, в спину все еще летели слова дразнилки:

Родник был почти на самом верху – бил ключом, перетекал через край заполненного углубления маленьким водопадом, потом нырял в камни и заросли орляка и наконец, хлопотливо бурля, закручивался воронкой и уходил куда-то под землю. Там, где он начинался, стоял большой валун, окруженный колючками и папоротником, а выше виднелась только кромка холма и над ней яркое солнце в голубом небе.

Мальчик опустился на корточки, хватая ртом воздух. Ноги гудели, в груди кололо. В бешенстве ударив ладонями о землю, он взглянул на них. И впрямь «бородавочник». Наросты гроздьями облепляли его пальцы, как те черные штуки на подпорках деревянных мостков. Два кровоточили – задел обо что-то. Из-за бородавок остальным детям велели держаться от него подальше…

Уолтер сунул ладони под каскад струй. Холод обжигал и кусал; вскоре руки онемели, но мальчик продолжал держать их в воде, решительно сощурив припухшие от слез глаза. Ледяная влага текла по предплечьям и выше, попадая в лицо.

– Не плачь.

Мальчик открыл глаза: перед ним, заслонив солнце, стояла она – высокая, выше валуна, окруженная каким-то зеленоватым сиянием, из-за чего ее нельзя было толком разглядеть.

– Почему ты плачешь?

Уолтер набычился, глядя исподлобья, словно зверек, готовый сорваться с места и броситься прочь. Затем передумал и громко и протяжно всхлипнул, продолжая держать ладони в воде.

– Что случилось? Тебе больно?

– ‘уки…

– Что с ними? Покажи мне.

Он помотал головой, не поднимая глаз.

– Они г’язные.

– Вода смоет грязь.

– Не-е, не смое-ет.

– Покажи.

Он наконец повиновался. Кожа на пальцах сморщилась и побелела, как брюхо дохлой рыбины, но гроздья бородавок никуда не делись. Мальчик заревел в голос, глотая соленую влагу, текущую из глаз и носа. Снизу все еще чуть слышно доносилось: «Бородавки ты свои / В грязной луже помочи», но уже без прежнего задора. Потом кто-то крикнул: «Ой, да пошли уже», и голоса стихли. Уолтер вытянул свои позорные ладони, показывая их женщине.

– Подставь их снова под воду. – Ее голос смешивался с журчанием родника. – Если будешь верить, они очистятся.

– А?

– Станут чистыми. Скажи это вслух: «Прошу, забери мои бородавки». Закрой глаза и повтори за мной. И сделай это еще раз, когда будешь ложиться спать. Только не забудь. Ну же!

Шум воды вдруг сделался очень громким, перед зажмуренными глазами мальчика поплыли разноцветные пятна. Его собственный голос звучал как будто издалека. Потом все прекратилось, только ледяные брызги от падающей на камни воды летели в лицо. Когда Уолтер поднял голову, никто уже не стоял перед ним, заслоняя солнце.

Он так и сидел там, обсыхая и ни о чем не думая, пока сияющий диск не скрылся за холмом. Стало холодно, и мальчик спустился обратно к своему дому на берегу.

Настал следующий день, а происшествие с Уолли Трехерном не произвело на острове практически никакого эффекта. Родители мальчика были не из жаворонков, и если отца извиняло то обстоятельство, что ночью он рыбачил, то все оправдания матери скрывались на дне бутылки джина. Словом, семья не принадлежала к числу респектабельных.

Уолли, спавший не раздеваясь, поднялся как обычно и вышел к колонке умыться. Новой учительнице каким-то образом удалось внушить ему необходимость этой процедуры, и он следовал ей машинально, как хорошо выдрессированное животное. Еще не совсем проснувшись, он вдруг увидел, что произошло с его руками.

Никто не знает, как работает мозг ребенка, особенно такого, как Уолли Трехерн, мыслительные процессы которого текли так вяло, что были скорее отражением простейших эмоций – удовольствия, страха или гордости. Кажется, он испытывал последнее чувство, когда перед всей школой несмело приблизился к учительнице и продемонстрировал ей свои ладони.

– Боже мой! Боже мой, Уолли!

Она взяла его руки в свои и ощупала, не веря своим глазам.

– Этого просто не может быть! Невозможно!

– Больше не г’язные. Все п’ошло! – И мальчик залился счастливым смехом.

Школа находилась на материке, но новость о пропавших бородавках Уолли Трехерна вместе с ним самим и его учительницей добралась и до острова. Впрочем, «остров» – это громко сказано. На деле он представлял собой просто каменистый клочок суши на конце короткой, узкой и низкой дамбы, полностью исчезавшей под водой во время прилива или волнения на море. Тем не менее, поселившиеся там люди считались совершенно отдельным сообществом, как будто столетия приливов и отливов размыли всякую связь между частями рыбацкой деревушки Порткарроу. Между «островитянами» и «деревенскими» пролегала четкая грань, хотя, в сущности, никаких различий между ними не было.

Учительницу Уолли звали мисс Дженни Уильямс. Молодая новозеландка, она училась в магистратуре и согласилась на эту временную работу ради опыта и прибавки к стипендии. Девушка квартировала на острове, в маленьком пабе, построенном три с половиной века назад, и в письмах домой восторженно отзывалась обо всех проистекающих из этого обстоятельства неудобствах.

С сияющим лицом, каштаново-рыжая она выглядела сейчас, стремительно шагая по дамбе, просто потрясающе. Эффекта добавлял ветер – волосы девушки развевались, а летнее платье облепляло фигуру с откровенной безыскусностью сорочки. Позади бежал, спотыкаясь и пытаясь не отстать, бедняга Уолли, время от времени издававший жалобный крик, очень похожий на чаячий.

На острове учительница сказала мальчику, что хотела бы поговорить с его матерью. Свернув у пристани направо, они обогнули косу и вышли к Рыбачьей бухте. Семейство Трехерн обитало в наименее приглядном из стоявших там домишек. Дженни неприятно поразило амбре, что источала миссис Трехерн, сидевшая на крылечке и невнятно мычавшая.

– Наклюкалась, – пояснил мальчик, хотя это было и так очевидно.

– Уолли, будь добр, найди мне какую-нибудь красивую ракушку, – откликнулась Дженни. – Розовую.

Просьбу пришлось повторить, медленно и терпеливо. Мать внезапно заорала, чтобы мальчишка тут же взялся за дело, а не то она с него шкуру спустит. В конце концов, втянув голову, Уолли побрел к берегу и вскоре исчез за лодкой.

– Миссис Трехерн, – заговорила Дженни, волнуясь, – надеюсь, вы не против моего визита? Я просто ужасно обрадовалась за Уолли и… и очень хотела бы узнать, как все случилось. В смысле – словно по волшебству, буквально за одну ночь. То есть, ну… это же… ведь так, правда?

Мать Уолли, широко улыбаясь, энергично кивнула и спросила, не желает ли учительница «глоток чего-нибудь».

– Нет, благодарю вас. – Дженни подождала, потом осторожно спросила: – Миссис Трехерн, вы заметили? Руки вашего сына? Вы их видели?

– А то. С ним бывает, с нашим Уолли. – С трудом и не сразу поднявшись, миссис Трехерн повернулась к двери. – Пшли, – не терпящим возражений тоном пригласила она. – Давай, заходь.

По счастью, чаша сия миновала Дженни – появился мистер Трехерн. Он тяжело шел вверх от берега, где, видимо, сидел за лодкой. Следом в нескольких шагах плелся Уолли.