Страница 90 из 100
Он не мог бы сказать, пролежал ли он в этой полудремоте час или целые сутки. Но ясно, уже не во сне, а наяву, раздался голос старого верного слуги, осторожно просунувшего голову в дверь:
- Кесарь! Боюсь потревожить, но ослушаться не смею. Ты велел доложить, не медля. В лагерь только что приехал полководец Аринфей...
- Аринфей! - воскликнул Юлиан и вскочил на ноги, пробужденный как ударом грома.- Аринфей! Зови, зови сюда!
Это был один из храбрейших полководцев, посланный с небольшим отрядом разведчиком на север, чтобы узнать, не приближается ли тридцатитысячное вспомогательное войско комесов Прокопия и Себастиана, которым приказано было, с войсками римского союзника, Арзакия, царя армянского, присоединиться к императору под стенами Ктезифона. Юлиан давно ожидал этой помощи: от нее зависела участь главного войска.
- Приведи,- воскликнул император,- приведи его! Скорей! Или нет... Я сам...
Но слабость еще не прошла, несмотря на мгновенное возбуждение; голова закружилась; он закрыл глаза и должен был опереться о полотняную стенку шатра. - Дай вина, крепкого... с холодной водой.
Старый слуга засуетился, проворно нацедил кубок и подал императору.
Тот выпил медленными глотками все, до последней капли, и вздохнул с облегчением. Потом вышел из палатки.
Был поздний вечер. Далеко, за Евфратом, прошла гроза. Бурный ветер приносил свежую сырость - запах дождя.
Среди черных туч редкие крупные звезды сильно дрожали, как лампадные огни, задуваемые ветром. Из пустыни слышался лай шакалов. Юлиан обнажил грудь, подставил лицо ветру и с наслаждением почувствовал в волосах своих мужественную ласку уходящей бури.
Он улыбнулся, вспомнив свое малодушие; слабость исчезла. Возвращалось приятное напряжение сил душевных, подобное опьянению. Хотелось приказывать, действовать, не спать всю ночь, идти в сражение, играть жизнью и смертью, побеждая опасность. Только изредка легкий озноб пробегал по телу. Пришел Аринфей.
Вести были плачевные: не было больше надежды на помощь Прокопия и Себастиана; император покинут был союзниками в неведомой глубине Азии. Носились тревожные слухи об измене, о предательстве хитрого Арзакия.
В это время доложили императору о персидском перебежчике из лагеря Сапора.
Его привели. Перс распростерся перед Юлианом и поцеловал землю; это был урод: бритая голова с отрезанными ушами, с вырванными ноздрями, напоминала мертвый череп; но глаза сверкали умом и решимостью. Он был в драгоценной одежде из огненного согдианского шелка и говорил на ломаном греческом языке; двое рабов сопровождали его.
Перс назвал себя Артабаном, рассказал, что он сатрап, оклеветанный перед Сапором, изуродованный пыткою и бежавший к римлянам, чтобы отомстить царю.
- О, владыка вселенной! - говорил Артабан напыщенно и льстиво,- я отдам тебе Сапора, связанного по рукам и ногам, как жертвенную овцу. Я приведу тебя ночью к лагерю, и ты тихонько, тихонько накроешь царя рукою, возьмешь его, как маленькие дети берут птенцов в ладонь. Только слушай Артабана; Артабан может все; Артабан знает тайны царя... - Чего хочешь от меня? - спросил Юлиан. - Великого мщения. Пойдем со мною! - Куда?
- На север, через пустыню - триста двадцать пять парасангов; потом через горы, на восток, прямо к Сузам и Экбатане. Перс указывал на горизонт.
- Туда, туда! -повторял он, не сводя глаз с Юлиана. - Кесарь,- шептал Гормизда на ухо императору,берегись. У этого человека дурной глаз. Он - колдун, мошенник или - не на ночь будь сказано - что-нибудь еще того похуже. Иногда в здешних краях по ночам творится недоброе... Прогони его, не слушай!..
Император не обратил внимания на слова Гормизды. Он испытывал странное обаяние молящих, пристальных глаз перса.
- Ты точно знаешь путь к Экбатане? - О, да, да, да! - залепетал тот, смеясь восторженно.-Знаю, еще бы не знать! Каждую былинку в степи, каждый колодец. Артабан знает, о чем поют птицы, слышит, как растет ковыль, как подземные родники текут. Древняя Заратустрова мудрость в сердце Артабана, Он побежит, побежит перед твоим войском, нюхая след, указывая путь. Верь мне, через двадцать дней вся Персия в руках твоих - до самой Индии, до знойного океана!.. Сердце императора сильно билось.
"Неужели,-думал он,-это и есть то чудо, которого я ждал? Через двадцать дней Персия в моих руках!.." У него захватывало дух от радости.
- Не гони меня,-шептал урод;-я буду лежать, как собака, у ног твоих. Только что увидел я лицо твое, я полюбил, полюбил тебя, владыка вселенной, больше, чем душу свою, потому что ты - прекрасен! Я хочу, чтобы ты прошел по телу моему и растоптал меня ногами своими, и я буду лизать пыль ног твоих и петь: слава, слава, слава Сыну Солнца, царю Востока и Запада - Юлиану!
Он целовал его ноги; оба раба также упали лицом на землю, повторяя: - Слава, слава, слава!
- Что же делать с кораблями?-сказал Юлиан задумчиво, как будто про себя.-Покинуть без войска в добычу врагам или остаться при них?.. - Сожги! - шепнул Артабан.
Юлиан вздрогнул и посмотрел ему в лицо пытливо. - Сжечь? Что ты говоришь?..
Артабан поднял голову и впился глазами в глаза императора:
- Ты боишься-ты?.. Нет, нет, люди боятся, не боги! Сожги, и ты будешь свободен, как ветер: корабли не достанутся в руки врагам, а войско твое увеличится солдатами, приставленными к флоту. Будь велик и бесстрашен до конца! Сожги,-и через десять дней ты у стен Экбатаны, через двадцать - Персия в руках твоих! Ты будешь больше, чем сын Филиппа, победитель Дария. Только сожги корабли и следуй за мной! Или не смеешь?
- А если ты лжешь? Если я читаю в сердце твоем, что ты лжешь?-воскликнул император, одной рукой схватив перса за горло, другой занося над ним короткий меч.
Гормизда вздохнул с облегчением.
Несколько мгновений молча смотрели они друг другу в глаза. Артабан выдержал взгляд императора. Юлиан почувствовал себя еще раз побежденным обаянием этих глаз, умных, дерзких и смиренных.
- Дай мне умереть, дай мне умереть от руки твоей, если не веришь! - повторял перс. Юлиан вложил меч в ножны.
- Страшно II сладко смотреть в очи твои,- продолжал Артабан.- Вот лицо твое, как лицо бога. Никто еще этого не знает. Я, я один знаю, кто ты... Не отвергай раба твоего, господи!..